Д.О.П. (Департамент Особых Проектов) - Борис Борисович Батыршин
Мы сидели в питерской конторе «сыскного бюро»; за окном гудел Литейный проспект, июньское солнышко веселило сердца прохожих своими тёплыми лучами, лошадиные копыта звонко цокали по мостовой.
– Так что с задержанными? – осведомился я.
– Закончим вот с этим, – он постучал пальцем по бумагам, – и поеду на Очаковскую, проведу первый допрос. А то, как бы господа в голубых мундирах не перестарались…
Я сдержал усмешку: скептическое отношение шефа «сыскного бюро» к методам «коллег» из Отдельного Корпуса Жандармов успело стать притчей во языцех.
– Тут в общих чертах именно то, что мы и ожидали. – продолжил Яша, перебирая трофеи. – Дневники Прибыткова, списки членов питерских спиритических и масонских кружков. И вот, самое интересное…
На стол легла пачка конвертов, аккуратно перетянутых бечёвкой. Верхний украшала россыпь розовых почтовых марок с женским профилем, увенчанным короной, и надписью по нижнему краю «one penny».
Я взял конверт.
– Из Англии?
– Оттуда. – Яша с довольным видом кивнул. Сейчас он был похож на кота, дорвавшегося до хозяйских запасов сметаны. – Переписка господина Прибыткова со своими заграничными контрагентами. Ознакомься, я успел наскоро проглядеть.
Я извлёк из конверта сложенные листки. Написано было по-английски, и приходилось прилагать немалые усилия, чтобы разбирать непривычный почерк.
– Это от Уэскотта. – прокомментировал шеф. – Пишет насчёт чертежей инженера Костовича, но я почему-то уверен, что ему самому они нужны, не более, чем пономарю саксофон. А значит – что?..
– Господа спиритуалы связаны с британской разведкой? – сделал я требуемый вывод. – МИ-б, или как они там сейчас называются? Ну так это не новость, мы и так знали.
– Мы знали, что на них работает Стрейкер. – поправил меня Яша. Впрочем, он и с «Золотой Зарёй» тесно связан, так что тут особого откровения нет. Другой вопрос – кто тут кого использует: Стрейкер Уэскотта с его питерской агентурой, или, наоборот, «Золотая Заря» каким-то образом держит нашего бельгийского друга на крючке?
– А какая разница? – я пожал плечами. – В конце концов, все ниточки, так или иначе, тянутся в Форин Офис или в британское Адмиралтейство. Англичанка гадит, и всё такое.
– Ну да, ну да… – Яша задумчиво покивал. – Кстати, аэроскафом Костовича их интересы отнюдь не ограничиваются. Там, дальше, есть упоминание об «александрийских пластинах» – тех, что привёз Евсеин. Так вот, Уэскотт требует от Прибыткова и Дробязгина, чтобы они как можно скорее выяснили, кто именно работает с артефактами и где они хранятся. А это, согласись, уже несколько ближе к области интересов «Золотой Зари».
– И, тем не менее, во время налёта на штаб-квартиру Д.О.П. Дробязгин с Геннадием даже не пытались искать чертежи аэроскафа, ни что-нибудь ещё, а ограничились похищением Виктора.
– Это-то и странно. У меня сложилось ощущение, что они шли в штаб-квартиру Д.О.П. за одним, а взяли в итоге совсем другое. В смысле – другого.
Я немного подумал.
– То есть, на Виктора они наткнулись случайно?
Яша кивнул.
– Очень похоже на то. Наткнулись – и сочли находку настолько важной, что наплевали на первоначальное задание.
Я ещё раз проглядел письмо и засунул его обратно в конверт.
– Жаль, господин барон об этом не знает. Наверняка пригодилось бы. Может, отписаться ему по нашим каналам?
– Можно и отписаться. – не стал спорить мой собеседник. – Но, сдаётся мне, лучше будет передать это из рук в руки, вместе с нашими выводами.
– То есть, придётся ехать во Францию?
– Не сейчас. Неделя уйдёт на то чтобы вычистить всех питерских масонов со спиритуалами, потом надо будет помочь московским коллегам. И вот тогда можно будет и подумать о поездке.
– Слушайте, Яков Моисеевич… – я испытующе посмотрел на начальство. – Может, и я тоже, а? Во Францию, в смысле?.. Вот увидите, пригожусь!
IV
Финский залив
Июнь, 1888 г.
– Где ты научился обращаться с парусной лодкой? – спросил Виктор. – Вот уж ни за что не подумал бы…
Как ни претило ему откровенничать с человеком, только что на его глазах хладнокровно истребившим целую семью – любопытство взяло вверх.
Геннадий подтянул какую-то снасть и уселся поудобнее, перехватив железный загнутый вверх стержень, который он назвал «румпель». Стержень присоединялся к привешенному на корме перу руля, и Геннадий, к удивлению напарника, довольно ловко с ним управлялся.
– А ты вообще думай иногда, дело полезное. – посоветовал он спутнику. – Чем болтать, пересядь-ка к правому борту. Сейчас вырежемся из-за островка, на открытую воду – ветер сразу посвежеет, и как бы нам не изобразить оверкиль…
Что такое «оверкиль» Виктор, человек насквозь сухопутный, понятия не имел, но по тону спутника догадался, что это, вероятно, нечто достаточно скверное. А потому – выполняя полученную инструкцию, поспешно сдвинулся влево, к дощатому борту. Это оказалось не так-то легко, поскольку скамейка, носившая нелепое название «банка», была отполирована многочисленными рыбацкими задницами, и в данный момент имела, как и вся лодка, наклон градусов в сорок. Но Виктор справился, хотя и не с первой попытки – судорожно вцепился пальцами в доски, подтянулся, и всем телом повис на планшире (ещё одно незнакомое словечко, означающее брус, идущий по верхней кромке борта). Крен сразу уменьшился.
– Вот, другое дело. – удовлетворённо кивнул Геннадий. – Держи-ка, чтобы не бездельничать…
И протянул ему конец нетолстого каната, привязанного к нижнему углу паруса.
– Парус называется «разрезной грот». Снасть, которая у тебя в руках – фока-шкот, он позволяет управлять передней его половиной, фоком. Если полотнище паруса заполощет – тяни на себя, подбирай, то есть, если скажу «трави» – наоборот, выпусти, чтобы парус забирал больше ветра.
Виктор неуверенно принял трос. Наошупь тот был жёсткий, грубый, как тёрка. Зазеваешься – вмиг ладони до мяса обдерёт…
Шкот, словно услыхав его мысли, рванулся из рук. Парус захлопал, замотал на ветру нижним углом с вшитым в него массивным железным кольцом, и Виктор едва не схлопотал болезненную плюху по лицу.
– Чего ждём? – ухмыльнулся Геннадий. – Сказано же: подбирай, как только заполощет!
Виктор послушно потянул на себя шкот. Хлопки прекратились, парус выгнулся, принимая ветер.
– А ты-то когда всё это успел освоить? – повторил вопрос Виктор, тыча пальцем в тугое полотнище. – Неужели, уже здесь?..
– Не… – Геннадий помотал головой. – Это ещё там, в нашем родном времени. Родители мои увлекались водным туризмом, и, пока я учился в школе, каждое лето брали меня с собой в походы на парусных катамаранах. Где мы только не побывали – и на Ладоге, и на Онежском озере. Даже по Белому морю, до Соловков и дальше, к самому гирлу.
– Но у катамаранов ведь совсем другие паруса? – проявил осведомлённость Виктор. – Я в инете как-то видел – узкие такие, треугольные, вытянуты вверх. А тут – палка какая-то привешена…
И кивнул на деревянный брус, растягивающий верхнюю кромку паруса.
– Не палка, а реёк. – наставительно сказал Геннадий. – Учись, салага, пока я жив. У катамарана действительно паруса не такие, а бермудские. Но это неважно: парус есть парус, ветер есть ветер. Научишься их чувствовать – с любой оснасткой разберёшься. Тем
