Рыцарь Родриго и его оруженосец - Михаэль Андреас Гельмут Энде

ВХОД В КУКОЛЬНЫЙ ТЕАТР

Малыш сделал эту надпись стойкой грязью из ближней норы болотного друда.

Малыш и Родриго Грубиан вместе прошли мимо картофельного поля и овощных грядок, вошли в Гробург и направились вдоль полуистлевших гобеленов и потемневших портретов в тот пыльный зал, на сцене которого дремучие предки Родриго Грубиана когда-то заставляли уличных певцов и кукольников развлекать их во время пиров и попоек. Может быть, вы помните: Малыш и Флип уже однажды были здесь.

На первый взгляд казалось, в зале ничего не изменилось с тех пор. Изношенный занавес всё ещё был закрыт, и паутину, свисающую с потолка и с немытых окон, никто не обмёл. Она будто погружала зал в какой-то липкий туман, а поскольку через щели в старых окнах дуло, паутина шевелилась, словно простыни на посеревших привидениях.

Однако было тут и кое-что новое: сумеречное освещение, для которого Сократ выбрал самые дешёвенькие свечи из запасов Родриго Грубиана, и они, мерцая, нещадно чадили.

Новым был также длинный брус, протянувшийся через всю сцену позади изношенного занавеса на половине его высоты. Его прикрепил папа Дик, который был не бог весть каким кукольником, но зато хорошим плотником. Под строгим присмотром Сократа они уже провели репетицию с марионетками. В гипсовой мастерской Родриго Грубиана тоже произошли изменения. Мама Дик мигом преобразовала её в кукольную мастерскую и приладила нитки к марионеткам.

Между тем за окнами, занавешенными паутиной, уже стало темнеть, и дешёвые свечи неровно вспыхивали, а капелла Килиана бодрым тушем возвестила о прибытии процессии.

– По местам! – прошипел Сократ, и Родриго Грубиан, Малыш, Флип и Дики исчезли за сценой.

В скором времени в зале появился весь придворный штат во главе с генералом и его рыцарями, а за ними весёлый придворный медик Падрубель, ведя под ручку рассерженного Рабануса Рохуса. Следом покачивался креслотрон Килиана на плечах его носильщиков, а позади креслотрона тянулись ушастый лейб-слуга, кучер и капелла, которая уже не издавала ни звука, потому что музыкантам стало вдруг слегка не по себе. Как шевелилась паутина! Как мерцали язычки пламени! Каким мрачным и зловещим был этот зал!

– ОХ-ХО-ХО! – переводил лейб-слуга вздохи короля. – НЕУЖЕЛИ НЕЛЬЗЯ БЫЛО ЗДЕСЬ ХОТЬ НЕМНОГО ПРИБРАТЬ?

Но на сей раз дрожал не только слабый голосок Килиана, но и громкий голос лейб-слуги. Ему тоже было не по себе в этом зале.

– Садитесь же, драгоценный Рабанус Рохус, – сказал Падрубель мрачному придворному чародею, как только креслотрон короля опустили перед сценой. – На сей раз никто и ничто не помешает кукольному представлению. – И придворный медик почти насильно усадил сопротивлявшегося Рабануса Рохуса на стул и сам радостно уселся рядом.

– ГДЕ ЖЕ МОЯ МИЛАЯ ПРИНЦЕССА? – проревел лейб-слуга.

Но Падрубель попросил короля немного потерпеть и сказать несколько слов перед началом спектакля.

– МОЖНО НАЧИНАТЬ! – выкрикнул лейб-слуга, как только Килиан пролепетал эти слова. – И ПУСТЬ СПЕКТАКЛЬ ЗАКОНЧИТСЯ ПОЛУЧШЕ, ЧЕМ В ПРОШЛЫЙ РАЗ!

В зале установилась напряжённая тишина. Дешёвые свечи трещали и шипели, и все затаили дыхание. Один лишь Рабанус Рохус осмелился шевельнуться. Он принялся незаметно почёсываться, потому что разнервничался и у него начался зуд. «Что здесь затевается?» – насторожился он и тут же вздрогнул, потому что со скрипом, почти с визгом изношенный занавес поднялся на половину высоты. Брус, который папа Дик протянул через всю сцену, оставался невидимым, как и те, кто лежал на этом брусе в ожидании своего выхода.

На сцене стоял папа Дик в роли уличного певца, рядом – череп, в полой середине которого горела свеча, так что его пустые глазницы светились и вспыхивали.

По залу прошёл шёпот. Пугливые трубачи закрыли глаза, один из рыцарей на всякий случай взялся за рукоять меча, а Падрубель, к своему удовольствию, заметил, что нервный Рабанус Рохус чешется всё сильнее.

Затем Родриго Грубиан на балке изменённым голосом начал читать вводные стихи собственного сочинения, и это звучало так, будто их произносил призрачно освещённый череп, поскольку Родриго Грубиан делал своё дело прямо-таки замечательно.