Николай Огнев - Дневник Кости Рябцева
22 сентября.
Очень тяжело на душе, когда ждешь чего-нибудь неприятного. С Сильвой поговорить нельзя, потому что она держится противоположной точки зрения, да и не разговариваем мы с ней. Никпетожа нет. Остается одно - усиленно заниматься.
Единственно отдыхаю, когда занимаюсь с пионерами гимнастикой и беготней. От ребят идет какое-то освежение, и когда я с ребятами, то думаю, что во всем прав.
24 сентября.
Последние дни я страшно зол и поэтому решил сегодня вывести на свежую воду Зою Травникову.
На общество, после реферата Нинки Фрадкиной на тему о 1905 годе, когда Велосипед предложил высказаться желающим, я взял слово и сказал:
- Может, я и не по существу девятьсот пятого года, но необходимо осветить этот вопрос. Дело касается прошлого реферата Травниковой о женщине в капиталистическом и социалистическом обществе. Я ей в присутствии всех задаю такой вопрос. Вот она вывела, что в социалистическом обществе женщина будет раскрепощена, потому что будут устроены разные столовые и ясли. Мне и хотелось бы спросить Травникову: верит она во все это, то есть в скорое осуществление социализма?
- Конечно, верю, - как-то вяло ответила Черная Зоя со своего места.
- Веришь? Хорошо. Позвольте еще один вопрос, товарищи? Ну, а признаешь ты, что общественные столовые правильней домашнего питания?
- Признаю, - опять подтвердила Зоя.
- Признаешь? Хорошо. Ну а по совести, если бы тебе на выбор предложили питаться в столовой или дома, ты бы где выбрала?
- А ты сам почему дома питаешься, Рябцев? - ввернула вдруг Нинка Фрадкина.
- Не попала, - с наслаждением ответил я. - Как раз не дома, а в столовой. (Это правда: мы с папанькой берем обед из столовой и разогреваем его на примусе, потому что поденщица наша готовит очень плохо.)
- Да чего Рябцев от меня добивается? - с возмущением вдруг поднялась Черная Зоя. - Велите ему сказать прямо, Сергей Сергеевич.
- Несвоевременные разговоры, - отрубил Велосипед. - Прения следует вести по реферату о тысяча девятьсот пятом годе.
Я замолчал, но своего добился. Как только раздался звонок, так с одной стороны ко мне подскочила Черная Зоя, а с другой Нинка Фрадкина, и обе - на меня. Так как они кричали обе сразу, то понять их было трудно. Но этим делом заинтересовалась вся группа. Я сделал знак рукой, что хочу говорить, стало немножко тише, и я сказал:
- Я имею данные утверждать, что Травникова говорит одно, а думает другое. Например, она думает, что общественные столовые никогда не смогут заменить домашний стол.
- Врешь! - закричала Зоя, но ее перебила Нинка Фрадкина.
- А что ж ты думаешь? - закричала она. - Если все будут обедать в столовке, то у всех будет катар желудка. А я, например, нипочем не отдам своего ребенка в ясли, потому что там его уморят...
- Вот-вот, это самое мне и надо было, - обрадовался я. - Фрадкина, по крайней мере, честно сознается. А Зоя темнит. Ведь ты до сих пор и в бога веришь, Зоя? Сознайся, сознайся!
Зоя страшно надулась, покраснела и запаровозила. В то же самое время окружавшие ребята, разделившись на две группы, принялись ожесточенно спорить: одни были за общественные столовые, другие - за домашний стол, одни - за домашнее воспитание, другие - за общественное.
"Ведь экономия! - раздавалось в одной стороне. - Мать, женщина от работы освобождается, дурак!" - "Сам ты бузотер! Черт знает чем кормят в ваших столовых! На первое вода с капустой, на второе капуста с водой!" "Ну и не ходи!" - "Ну и не хожу!" - "А примусы-то? Одни примусы чего стоят!" - "Столовая, столовая, столовая!" - "Кухня, кухня, кухня!"
- Да ведь ты то пойми, - слышался убедительный голос в другой стороне. - Никогда нам не построить социализм в одной стране, если теперь же не начать строить... Балда! А ты знаешь, что делается в детских домах?
- А что делается?
- Ни для кого не секрет...
Девчата визжали пуще всех. Фрадкина и Травникова ввязались в какой-то другой спор и от меня отстали. Тут я оглянулся и вижу: сзади меня стоит Велосипед и улыбается.
- Черт знает, неорганизованность какая, Сергей Сергеевич, - сказал я.
- Не беда, - ответил Велосипед. - Страсти разгорелись. Это важно. Нужно использовать! Устроим диспут!
- Граждане! - закричал я. - Будет специальный диспут, перестаньте!
- Сначала я тебя не понял, Рябцев, - сказал Велосипед, выходя из комнаты, - но теперь вижу, что ты был прав. За какую-то нужную ниточку потянул. Молодец!
- Вы партийный, Сергей Сергеевич? - спросил я.
- Да.
Тогда мне стало страшно приятно от его похвалы и от сердца отлегло. Обыкновенному шкрабу я нипочем не позволил бы называть себя на "ты". А между коммунистами не может быть другого обращения.
25 сентября.
Я наконец не вытерпел и пошел в уком сам. И оказалось, что правильней всего было сделать так с самого начала.
- Тебе чего, Рябцев? - спросил Иванов.
- А тебе разве на меня не жаловались?
- Жалобщиков, знаешь ли, приходит... по полсотни в день... Да все не по адресу. Что у тебя случилось-то?
Я рассказал яблочную историю.
- Ну, а теперь ты как думаешь: прав ты был или нет?
- Думаю, что прав.
- Опасный ты парень, Рябцев, - сказал Иванов, помолчавши. - Хорошо, что сам пришел. Эта история - ух, какая скверная. Во-первых, это анархо-индивидуализм с твоей стороны. А во-вторых, Дубинина, конечно, была права. Чтобы ужимать частника, существуют всякие специальные органы. А если каждый парнишка, анархически настроившись, начнет на него нападать то частник с отчаяния может взяться за оружие. Это-то наплевать перепаяем в два счета, да ведь сейчас мирное строительство. Зачем же опять вгонять страну в анархию? Так что Дубинина была права - вам нужно было отвести ребят от соблазна, а не поощрять их... яблоки воровать.
- Слушай, Иванов, - в отчаянии сказал я. - Тогда выходит, что мы должны быть при ребятах какими-то... шкрабами?.. Или, как я читал, в институтах были раньше классные дамы, а не воспитывать из ребят революционеров и заклятых классовых бойцов, врагов всего нетрудового элемента? Мое сознание с этим не мирится.
- Ну, если дальше не будет мириться - снимем с пионерской работы, довольно-таки равнодушно ответил Иванов. - Конечно, в вашем влиянии на ребят должны быть новые пути. Но это не пути разбоя и хулиганства.
- А ты думаешь, что здесь... было... хулиганство?
- Будем думать, что это просто ошибка с твоей стороны и больше не повторится. И еще имей в виду, что следует избегать столкновений с учителями: форпост должен помогать учителям в работе, а вовсе не мешать. В конце концов и для тебя, и для твоих пионеров в данный момент самое главное - учеба. Значит, школа должна работать, как мотор: ясно, четко, без перебоев. А всякая склока с учителями эту работу нарушит. Вот. Паяй домой и подумай над этим.
- Погоди-ка, Иванов, - сказал я, чувствуя что-то неладное у себя на сердце. - Значит, с учителями совсем не бороться. Ну а если шкраб обнаружит... уклонизм, тогда как быть?
- Борись легальными способами: выступлениями, живой газетой... А главное, всегда думай, перед тем как нападать; ты парень все-таки с мозгами и сам сможешь решить в каждом отдельном случае: прав ты или нет. Ну, извини, мне некогда... В случае чего обращайся ко мне. Только, пожалуйста, без налетов.
Мне не все ясно, и я чувствую некоторую растерянность, потому что с Сильвой советоваться не хочу, но из моего посещения укома есть два вывода:
1) что Марь-Иванна не осмелилась идти сплетничать в уком, и это только подтвердило мое мнение, что все шкрабы, за исключением разве Сергей Сергеича, боятся партийных организаций;
2) что когда ожидаешь какой-нибудь неприятности, то лучше всего идти напролом, ей навстречу, а не ждать, когда она разразится над тобой против твоей воли.
29 сентября.
Среди наших пионеров есть один парнишка - Васька Курмышкин, которого все зовут просто "Мышкин" или даже "Мышка". Сегодня он принес мне стихотворение, которое называется "Лед тронулся", и просил, чтобы я эти стихи прочел при нем. Я прочел; стихотворение, по-моему, замечательное. Я спросил:
- Мышка, это твое?
Он замялся, покраснел, потом говорит:
- Мое.
Я ему прямо не сказал, но, по-моему, из него выработается настоящий пролетарский поэт, не то что какой-нибудь Есенин. Стихи такие:
ЛЕД ТРОНУЛСЯ
(Посвящается нашему пункту ликбеза)
Ты с трудом рисуешь каракули
И выводишь: "Тронулся лед..."
А по площади дама в каракуле,
Из советских модниц, идет.
Невдомек ей, накрашенной моднице,
Что, хозяйство сбросивши с плеч,
На каракуль ее, негодницы,
Не перо ты держишь, а меч.
Из этого стихотворения можно заключить, что у Курмышкина настоящее классовое чутье, если он сумел выразить в стихах такую ненависть к модницам. Так и рисуется картина, как простая неграмотная баба сидит и с трудом пишет свои первые буквы, а за окном, по площади, идет накрашенная мадам.
Как раз когда я шел со стихотворением в руках, навстречу мне попалась Черная Зоя. Я ее сейчас же остановил и сказал:
