Любовь Воронкова - Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть: Повести

— Ну, Аскат немножко поближе, чем Бийск, — сказала она, — но, конечно, тоже далеко — километра три…

К Марфе Петровне подошел Федя Шумилин из седьмого класса — сильный, коренастый парнишка.

— Марфа Петровна, если сбегать в Аскат, нам лодку дадут?

— Попросим, так дадут. Но ведь ее же на плечах нести нужно — разве наша река против течения пустит? Конечно, если ребята какие посильнее соберутся, то и притащить можно. А где мягко — можно волоком…

— Пойдем да и принесем! — сказал Федя. — А что, ребята?

— Конечно, принесем! — отозвалось сразу несколько голосов. — Три километра — да что ж такого? Идем, ребята! Идем скорее, а то вдруг да наши приедут!

За лодкой идти вызвалось сразу человек пятнадцать. Но отобрали шестерых, самых крепких. И они тут же отправились тропочкой по берегу Катуни в Аскат…

Много волнений было в этот день. Школьники то бежали на переправу узнать — не пришла ли машина? То лезли на гору посмотреть — не несут ли лодку из Аската? То снова хватали заступы — кому-то показалось, что ямки неровные. То пересчитывали колышки и тесали новые — а вдруг какой-нибудь сломается!

Солнце поднималось к полудню. Техничка Христина пришла звать интернатских обедать. Никто не хотел идти. Но Марфа Петровна прикрикнула на них, и все интернатские — и ребята и девочки из дальних деревень, живущие при школе, — вынуждены были бежать в интернат.

— А где Чечек? — оглядываясь, спросила Мая. — Девочки, вы не видали Чечек?

— Наверно, вперед убежала, — сказала Королькова.

А Чечек в это время с уступа на уступ карабкалась на каменистую стену Чейнеш-Кая. Если пойти к Гремучему, тогда переправу видно, а тропку из Аската не видно. Но если взобраться на камень за садом, то тропку видно, но переправа скроется за крышами.

Чечек добралась до первой березки, которая приютилась на зеленом выступе огромной скалы, и уселась здесь, обхватив рукой белый ствол. Уселась и улыбнулась: вот отсюда и тропочка видна и переправа!

«Бурундук!» — вспомнилось Чечек. — Вот бы сейчас поглядел на меня — наверно, опять сказал бы: «Эх, бурундук!» Она улыбнулась.

Тоненькие ручейки бежали в каменистых морщинах Чейнеш-Кая. Над головой высоко-высоко, одна над другой, росли березы. Мышиный горошек развевал над камнями свои кружевные листочки. Прямо перед глазами девочки пробивалась из-под камня маленькая стародубка и словно заглядывала ей в лицо своим птичьим глазком. Прижавшись щекой к прохладной атласной коре березы, Чечек тоненько запела:

Я сижу на зеленой траве,А травка растет на камнях.Скоро приедет Кенскин,Яблони нам привезет.

Машина бежит по шоссе,Бежит, как железный конь.Машина везет нам сад,Яблоньки нам везет и везет…

Полный кузов яблонек нам везет,Машине весело их везти.Полный кузов яблонек нам везет,Полный кузов белых цветов!..

Чечек не спускала глаз с шоссе, которое лежало на той стороне реки. На шоссе было пусто и тихо.

Но, взглянув на тропочку из Аската, она уловила какое-то движение среди кустов. Чечек приподнялась и, держась за березу, вся вытянулась в ту сторону. Да, там идут!.. Через минуту она уже, торопливо скользя, срываясь и обдирая коленки, спускалась вниз. Между кустами мелькнул голубой борт аскатской лодки.

Лодку протащили прямо к переправе. Ребята, раскрасневшиеся, веселые, вытирая пот, рассказывали, как они тащили лодку: где мягко — волоком, где каменисто — на плечах. А один раз на подмытом берегу вдруг заскользили да и упали и лодку уронили прямо в реку, но вовремя схватили, а то озорная Катунь ее сразу утащила бы неизвестно куда.

Скоро вся школа была на берегу, у переправы: школьники, учителя, технички. Пришел даже старенький учитель математики Захар Петрович. Алеша Репейников, который, с тех пор как привезли кроликов, только и делал, что сидел перед ними на корточках и разговаривал с ними, кормил, чистил им клетки или, упустив, ловил их, прибежал тоже. Живой и нетерпеливый, он не мог сидеть спокойно: бегал по берегу, влезал на крышу Васильевой будки, чтобы поскорее увидеть машину.

— Идет! Идет! — вдруг крикнул Алеша и кубарем скатился с крыши.

Все вскочили. На шоссе действительно показалась машина, но она не замедлила ход и не остановилась, а прошла дальше своей дорогой. Чужая. Все снова расселись на берегу, и Алеша вновь полез на крышу. И опять сидели, тихо переговаривались и прислушивались, стараясь сквозь плеск реки услышать шум мотора.

На этот раз первой услышала машину Чечек. Она встала и замерла, подняв руку. И тут же закричала:

— Идет! Идет! Идет!

На той стороне снова появилась машина. На этот раз она не промчалась дальше, а остановилась. И снова все вскочили.

Ребята замахали руками, и дружный крик раздался над Катунью:

— Ура-а! Ура-а! Сад приехал!

Коренастый Федя Шумилин тотчас принялся сталкивать на воду лодку. Товарищи помогали ему. Андрей Киргизов и Ваня Петухов взялись за весла, Федя сел к рулю… Лодка завиляла, не слушаясь руля, и Федя напрягал все свои силы, чтобы справиться с нею.

Вдруг с берега раздался сердитый окрик:

— Стойте! Стойте! Разве так управляют? Я сам! — И Григорий Трофимович крупными прыжками сбежал вниз, к воде. — Куда отправились без меня? Почему не позвали? Да вы разве сдержите? С ума сошли!

Он бросился к лодке и, прошлепав прямо по воде в своих желтых ботинках, перевалился через борт и схватился за руль. Лодка сразу выправилась, словно норовистая лошадь, почуявшая руку хозяина, и, качаясь на кипучих волнах, медленно тронулась через реку.

У подножия Чейнеш-Кая целый день не умолкали голоса:

— Анатолий Яковлевич, а я так сажаю?

— Анатолий Яковлевич, а это какой сорт — «ранетка»?

— Анатолий Яковлевич, а «пепин-шафрановый» — какое яблоко?

— А у моего саженца очень корешки длинные, в ямку не влезают!..

Анатолий Яковлевич, уже успевший загореть под весенним солнцем, с потным лбом и засученными рукавами, носился по всему участку. Показывал, как надо сажать, как расправлять корешки, как привязывать колышки… и тут же объяснял, что «пепин-шафрановый» — яблоко очень красивое, глянцевитое, а что вот эти саженцы — «Ермак — покоритель Сибири» — это яблоко очень хорошее в лежке, а вот эти саженцы — «китайка»: она совсем не боится мороза и крепка на ветках.

Вокруг Настеньки, которая раздавала саженцы, толпились ребята:

— Настенька, мне «пурпуровую ранетку» дай, у нее яблочки красные!

— Мне «пепин-шафрановый»!

— А мне «Ермака», «Ермака»!

— А мне разных — и «Ермака», и «ранетку», и «янтарную»!..

Школьники совсем забыли, что такое усталость. Они бережно разбирали яблоньки, разминали руками землю у корней, привязывали к свежим колышкам тоненькие, шаткие деревца.

Кроме яблонек, Анатолий Яковлевич привез из Горно-Алтайска несколько десятков смородиновых кустов и несколько сотен кустиков клубники «виктория». Все это тоже надо было немедленно сажать, пока не засохли корни…

Вместе со школьниками работали и учителя: и Марфа Петровна, и Анна Михайловна, и старенький учитель математики, и Григорий Трофимович…

Говор и смех весь день не умолкали под горой. И никто не замечал, что Чечек, чем-то очень огорченная, молча и без радости сажает свои яблоньки.

Но Костя заметил это:

— Что, бурундук, устала?

— Вот ишо! — сердито ответила Чечек.

— Не «ишо», а «еще»!

— Ишо!

— Вот так — заупрямилась! Устала, так отдохни. А злиться нечего, однако.

Костя ушел. Чечек проводила его мрачным взглядом и принялась расправлять корешки своей четвертой яблоньки: у каждого ученика было их по четыре. Чечек осторожно присыпала корешки землей, пока Мая держала колышек, и потом долго и ласково своими теплыми руками приминала землю вокруг саженца. Но тонкие черные брови ее по-прежнему хмурились и пухлые губы выражали обиду.

Сумерки застали школьников в саду. Огромная задумчивая Чейнеш-Кая со своим мохнатым венком на вершине словно устала целый день глядеть на эту суету: она погасила на себе все краски — лиловые и оранжевые оттенки камней, зелень трав, белизну берез — и накрыла сад своей голубой тенью. Но это не помогло. Долго еще перекликались голоса, гремели ведра — ребята бегали за водой на Катунь и поливали саженцы.

Ведер в школе оказалось мало — на всех не хватало. Чечек, видя, что ей ведра не дождаться, побежала в деревню, к Костиной матери, и попросила у нее бадеечку. Оттуда она сразу прошла на реку, зачерпнула воды; рассеянно поднимаясь по тропочке к саду, шла и плескала воду, шла и плескала, обливая свое пестрое, с красными цветочками платье.

Чечек подошла к своим яблонькам, приподняла бадейку, чтобы полить их. Вдруг какой-то зверек шмыгнул у нее из-под ног в густой куст боярышника.