Наль Подольский - Кошачья история
-- Вам повезло, -- ухмыльнулся Юлий, -- ваш редактор большой шутник, это редкость в провинциальной газете.
-- А вы, пан профессор, тоже так думаете?
-- Не знаю, не знаю... Но вы-то ночью -- следили за мной, что ли?
-- Я ни за кем не слежу, пан профессор. Но моя обязанность, -- голос его стал служебно-скучным, -- знать все, что происходит в городе... особенно по ночам.
У меня пропала охота продолжать разговор. Полицейские шутки... вроде бы глупость... и что-то зловещее... недурное знакомство... Чтобы ускорить развязку, я разлил по рюмкам остатки водки.
Майор молча выпил, и взгляд его опять помутнел. Он медленно качнулся вперед и повалился на стол.
-- Почему п...пан пп... профессор... п...почему... -- его язык еле ворочался, -- Юлий сс... скажи ему... что я не опп... не опасен...
-- Он не опасен, -- бесцветным голосом повторил Юлий, его начинала раздражать эта сцена.
Майор опустил голову на руки, он был безнадежно и окончательно пьян. Мы помогли ему спуститься по лестнице и сдали с рук на руки милиционеру, сидевшему за рулем его машины.
3
Так у нас дальше и повелось, что дневные часы мы просиживали в ресторане. В неподвижной жаре делать что-нибудь было трудно, и мы вскоре заметили, что большинство наших знакомых старается в эти часы отсыпаться. Одни уходили на два-три часа обедать домой, другие, задернув шторы, укладывались на кожаные диваны в своих кабинетах или даже спали, посапывая за столами в рабочих креслах.
Юлий же, как и я, не любил спать днем, и мы не принимали участия в этой всеобщей сиесте. Он вообще спал немного -ложась очень поздно, в три, а то и в четыре, вставал не позднее, чем в десять, и если днем начинал уставать, то пристраивался где угодно подремать четверть часа, после чего, протеревши, как кошка, глаза и щеки рукой, становился опять свежим и улыбающимся.
Обычно после полудня, искупавшись в море, мы занимали свой столик и тянули холодное пиво, либо сухое вино; под успокоительный шум кондиционера Юлий читал мне отрывки сценария, где герои фильма рассуждали на научные темы, или расспрашивал об океанографических терминах, выбирая из них самые звучные.
Юлий вскоре открыл удивительное свойство стеклянной стены ресторана, выходящей на площадь. Сквозь двойные телстые стекла, защищающие от жары прохладный искусственный воздух, снаружи не проникало ни звука, и этим мы, будто шапкою-невидимкой, исключались из жизни города, становились ее изумленными наблюдателями, словно смотрели в океан из иллюминатора батисферы. Стоило подойти к этой прозрачной стене, и площадь превращалась в волшебный театр. Самые простые события уличной жизни становились чудом, все двигалось плавно, в непонятном нам, но завораживающем ритме медленного танца. Автомобили не мчались, а проплывали под нами, и не было ощущения, что они плавают быстрее людей. Те же передвигались легко, без усилий, казалось, они шевелят тихонько невидимыми плавниками и, не зная усталости, беззаботно, без всякой цели перемещаются в пространстве, не имеющем границ и пределов.
Если там внизу встречались две женщины, то еще задолго до того, как они заметят друг друга, мы видели, что они должны встретиться, видели, как они вслепую ищут одна другую. они нерешительно останавливаются, бестолково сворачивают в стороны, и вдруг, обе сразу избирают нужное направление и плавут навстречу друг другу. но и теперь у них встретиться нет почти никаких шансов, слишком уж необъятным пространством площадь, слишком бесцельными их движения. Они снова плавут неправильно, видно, что они разминутся, проплывут мимо -- но тут случается чудо. Одна из них неожиданно описывает дугу, и вот они уже рядом, радостно трепеща плавниками, толкутся на месте, слегка поворачиваясь и покачиваясь, и медленное течение их увлекает куда-то уже вдвоем. Удаляясь все с той же плавностью, они исчезают из поля зрения.
А если на площадь выезжает телега с лошадью, это уже целое цирковое представление. Телегу не нужно тащить, она едет сама, и лошадь лишь ведет ее за оглобли, как за руки, и это не стоит ей ни малейших усилий. Она не идет, а танцует. Она поднимает переднюю ногу и внезапно застывает, и колеса телеги вдруг перестали вертеться, но и телега, и лошадь попрежнему плавут вперед; копыто снова ставится на асфальт, снова пауза, и опять не случается ожидаемой остановки. Хочется приглядеться, понять секрет этого удивительного движения, но они уже проплыли дальше, по горбатой улице вниз, и скрываются за холмом ее медленно, как корабль за морским горизонтом.
Этот необычный театр нам никогда не надоедал, и именно отсюда мы наблюдали прибытие компании, нарушившей плавное течение нашего ленивого бытия.
Они въехали в город в томительное предвечернее время, после пяти, когда в лучах солнца появляются первые красноватые оттенки и первые признаки усталости; в это время все неподвижно, и не бывает ветра, и все, что плавилось и теряло форму в дневной жаре -- и земля, и дома, и деревья -- теперь, готовясь застыть в ожидаемой прохладе, словно боится шелохнуться, чтобы не затвердеть в случайном неловком движении, подобно потревоженной сырой гипсовой отливке. В этом напряженном равновесии, знаменующем скорое преображение для новой жизни переплавленного жарой мира, не хочется даже вслух разговаривать, и тем более кажется неуместным, почти невозможным, вторжение новых предметов или людей. И все-таки они появились именно в это время.
Их светлый автомобиль -- я воспринял его вначале как белое пятно, а на самом деле он был песочного цвета -- старый виллис со снятым верхом, возник на дальнем краю площади и приближался медленно, как шлюпла или катер к незнакомому берегу. Он остановился точно под нами, и было полное впечатление, что там внизу причалила моторная лодка; ее пассажиры, будто, медлили выходить. На переднем сидении я видел две белые кепки; левая на секунду склонилась к рулю, а правая медленно обернулась к площади, потом они обе повернулись козырьками друг к другу, будто совещаясь, стоит ли высаживаться на этот берег. На заднем сидении тем временем оставались совершенно неподвижными темнорусая женская голова, и справа от нее что-то пестрое, черно-желтое, в чем я не сразу признал большую собаку, повидимому, тигрового дога.
Владелец левой кепки первым ступил на землю. Он отошел в сторону, поджидая своих спутников, и я мог его разглядеть. Невысокий и худощавый, резкий в движениях, он нетерпеливо оглядывался кругом, словно ему предстояло сейчас принимать во владение или завоевывать этот город.
Второй мужчина, более высокий и плотный, с рыжей подстриженной бородой, рассеянно глядя в землю, обошел автомобиль вокруг и открыл заднюю дверцу, чтобы выпустить женщину. Она продолжала сидеть неподвижно, и наступила странная пауза. Бородатый спокойно ждал, все с тем же рассеянным видом, а его спутник, напротив, нервно переступал тощими ногами в серых вельветовых брюках, как скаковая лошадь, принужденная стоять на месте.
Наконец, женщина повернулась и, опершись на предложенную ей руку, спустилась с подножки. Держалась она очень прямо и чуть запрокинув назад голову, как часто держатся женщины, привыкшие скрывать внутреннюю усталость; по спокойной уверенности ее движений, мне казалось, она должна быть моложе обоих мужчин и хороша собой.
Покинув машину, все трое направились к тротуару и исчезли под козырьком ресторанного входа. За все это время дог не проявил ни малейшего интереса к действиям своих хозяев и остался теперь невозмутимо сидеть, ничего не удостоив из окружающего -- ни площадь, ни дома, ни прохожих -- даже беглого осмотра.
Позади меня слышались оживленные возгласы и возник разговор, в котором участвовал приветливый баритон Юлия. Я не оглядывался, не желая отрываться от выделяющейся на фоне асфальта черно-рыжей фигуры пса, торжественно и важно несшего свое одиночество. Вскоре, однако, Юлий меня окликнул, и мне пришлось отойти от стекла.
Те трое уже были здесь. Они успели умыться и слегка привести себя в порядок, и не были похожи на чужестранцев, только сейчас сошедших на берег -- просто трое приятного вида людей, удобно одетых по-дорожному. Они, как и Юлий, были в радостном возбуждении -- видно, с кем-то из них он был в давнем знакомстве -- и, как только он представил меня, я окунулся в море радушных улыбок и взглядов.
Они все по очереди протянули мне руки -- Наталия, дмитрий и Дмитрий -- и мы принялись устраиваться за столиком. Началась суматоха, какая всегда получается, когда люди хотят случайную ресторанную встречу превратить в праздник. Особенно усердствовали Юлий и бородатый Дмитрий, которого женщина, Наталия, именовала Димой, в отличие от второго, худощавого, называвшегося Димитрием.
