Михаил Пляцковский - Разные пиратские истории
И тогда пират обклеил глобус чистой бумагой и сам стал рисовать свои моря, свои острова и свои океаны. Рисует и приговаривает:
— Это — Большой Пиратский океан, это — Пиратское море, а это — маленький пиратский остров…
Разрисовывал, разрисовывал глобус и не заметил, как наступила ночь. Пирату захотелось спать. Но уснул он очень довольный и счастливый, потому что такого замечательного глобуса, как у него, ни у кого другого никогда не было, нет и не будет.
ИСТОРИЯ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Один пират собирал камни на пляжах разных стран. Среди них были гладкие и шершавые, тёмные и прозрачные, белые и жёлтые, круглые и треугольные. И все — очень красивые. Сколько их у него — он и сам не знал, но догадывался, что много, поскольку даже «куриных богов» — камешков с дырочками насквозь — отыскал штук сто или двести.
Камни свои пират всегда за пазухой носил. На всякий случай. Боялся, чтобы не украли. Уж чего-чего, а воров на пиратском корабле хватало.
Боцману это не нравилось. И он заботливо предупреждал пирата:
— Дубина! Тельняшку порвёшь!
Только пират отмахивался. Камни для него дороже тельняшки были. Но вот их накопилось в ней столько, что при ходьбе он еле ноги передвигал. А однажды, когда смыло его волной во время шторма за борт, этот бедолага чуть к рыбам в гости не отправился. На дно, значит. Хорошо, что боцман заметил, успел за пятку схватить и тельняшку рвануть, чтобы камни высыпались. А не то бы худо пришлось пирату.
Вытащили его из воды, откачали, просушили. Толстый боцман у пирата перед носом пальцем поводил и ласково сказал:
— Я же тебя предупреждал, двести медуз и одна каракатица! Ни к чему за пазухой камни таскать. До добра это никого не доводит!
ИСТОРИЯ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
Один пират купил попугая. Большого, разноцветного и вдобавок говорящего. На самом деле оказалось, что попугай не говорящий, а поющий.
Каждое утро, повиснув вниз головой в своей клетке, попугай будил сонного пирата какой-нибудь песенкой. Он пел здорово картавя, что-то вроде этого:
Обожают все матрррросыАнанасы и кокосы.Обожают все пиррратыМандарррины и гррранаты.
Пират при первых звуках птичьего голоса вскакивал, как ужаленный, и грозил попугаю кулаком. А попугай в свою очередь не обращал на него никакого внимания. И на следующее утро всё повторялось снова, причём в одно и то же время, как по часам.
Кстати, о часах. Часы тогда уже продавались — и карманные, и настенные. Но вот будильники пока ещё не были изобретены. И поэтому попугай служил пирату вместо будильника. И просыпался пират не по будильнику, а по своему попугаю, который, правда, не звенел, но зато пел весёлые песенки.
Впрочем, в подражание боцману, который, вложив четыре пальца в рот, громко свистел, созывая команду на палубу, попугай тоже быстро научился этому свисту и вместо песенок стал будить пирата озорным оглушительным свистом. И стал попугай с того времени не говорящим, не поющим, а вообще — свистящим. А пират, пока не привык, спросонья подскакивал до самого потолка. И набивал на лбу бо-о-ольшущие шишки.
ИСТОРИЯ ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Один пират приобрёл по дешёвке в портовой лавке чёрный цилиндр и трость. На кой дьявол они ему сдались — того и сам не знал. Но купил всё же. В придачу ему продавец ещё чёрную бабочку дал.
— Это тебе в подарок от фирмы, — говорит, — для полного комплекта…
Нет, не живую бабочку, а такую, в которых всякие там миллионеры на всякие приёмы ходят.
Возвратился пират на корабль и подумал:
«Раз деньги заплачены — применить надо…»
Нацепил на голову цилиндр. Взял в руки трость. Бабочка на фоне тельняшки тоже смотрелась недурно. В таком виде и вышел пират на палубу: на других посмотреть и себя показать.
У боцмана от неожиданности подмётки сапог к доскам палубы прилипли, другие застыли на месте, как примороженные.
А пират марку держит, ему при таком параде как-то неудобно грубыми словами бросаться налево и направо. И он произнёс фразу, которая бы раньше ему и в голову не пришла, он произнёс фразу, от которой четверо разбойников рухнули на палубу, как подкошенные. Он произнес:
— Рад вас видеть, сэры!
На этом корабле, на этой старой, но крепкой ещё посудине никто подобных выражений не слыхивал. И потому они поразили всех, подобно вспышке молнии и раскату грома.
— Очумел, что ли? — пришёл в себя боцман. — Ты за кого нас принимаешь?
— За порядочных сэров, — торжественно объявил пират.
— Я тебе сейчас такого сэра покажу! — пригрозил кулаком боцман. — Не обрадуешься!
— Фи! Какой вы, право, необразованный! — скривился пират. — До чего же у вас отвратительные манеры!
— Так ты меня ещё и оскорблять вздумал, на «вы» называть? — возмутился боцман. — Ну это вообще ни в какой трюм не лезет! Я вот сейчас твою палку об твою же шляпу сломаю, а бабочку на волю отпущу.
— Во-первых, не палку, а трость, во-вторых, не шляпу, а цилиндр, — сделал замечание пират. — А в-третьих, говорить с вами в таком тоне просто не желаю!
И он под свист и улюлюканье орущей братии гордо покинул палубу. Вернулся в каюту, заглянул в зеркало, сам себе подмигнул и сказал:
— Ничего-ничего. В следующий раз куплю я каждому по цилиндру, тросточке и бабочке — и все они у меня, как миленькие, вежливыми сэрами станут!
