Екатерина Рязанова - На пороге юности
Вася никогда не читал Олегу своих писем и всегда с нетерпением ждал ответа из дому.
Однажды Олег заметил, что Вася чем-то встревожен. Он не отвечал на вопросы Олега, хмурился и молчал. Олег видел, что Василий получил письмо из дому, но не расспрашивал его и теперь. Он просто пытался развеселить товарища. Рассказывал ему глупейшие истории, таскал его на спортплощадку, заставляя гонять мяч, но с тревогой замечал, что Вася хотя и подчиняется ему, но вяло и неохотно...
Было жарко. Солнце целый день изливало горячие лучи на затихшую в истоме землю, слепило глаза, заставляло мечтать о воде. Но и купание приносило облегчение ненадолго, пока не высыхали трусы. В соснах было душно. По стволам медленными прозрачно-желтыми каплями стекала смола, наполняя воздух тяжелым ароматом. От нагретой солнцем хвои струился жар. Шишки топорщились, раскрывали сероватые створки, обнаруживая нежные коричневые ложа для прозрачных, как мотыльковые крылья, семян.
Когда наконец солнце стало клониться к западу, легкий ветерок принес прохладу, и ребята вздохнули. Большинство собралось на спортивной площадке. Через два дня предстояло баскетбольное сражение с соседями — школьниками села.
Олег и Василий некоторое время следили за тем, как очумелые и совершенно мокрые игроки метались по площадке за мячом, казавшимся Олегу раскаленным.
— Пошли лучше погуляем, — предложил Василий. Олег с радостью согласился.
Они ушли далеко в сосны и улеглись на хвое. Олег сразу же принялся выгребать из-под себя колючие шишки, а Вася лежал неподвижно, глядя в небо, и по лицу его скользила тень от качающейся сосновой ветви. Олег было попробовал что-либо придумать, рассказать, но получалось нескладно.
«И что это я не могу ничего путного придумать! Все какая-то глупость лезет в голову...» - с горечью подумал про себя Олег.
Наконец он не выдержал:
— Вася, ну что у тебя? Я знаю, ты не хочешь говорить. Я и не вмешиваюсь. Но, может, я помогу? У тебя случилось что-нибудь?
Василий жевал хвоинку и задумчиво смотрел в небо. Опять наступило молчание. Потом Вася, словно стряхнув с себя что-то, приподнялся и заговорил, стискивая Олегу руку:
— Я знаю, Олег, ты хороший друг. Давай дружить всегда, хочешь? Ведь бывает так — на всю жизнь!
Олег вскочил на ноги:
— Вася, конечно! Я так и считаю: ты мне друг на всю жизнь, вот честное слово!..
Василий усмехнулся:
— Только, может быть, на всю жизнь не выдержим? Может, так только в книжках пишут?
— Ну что ты! Конечно, бывает. Вот посмотришь, мы с тобой...
Но Василий его прервал:
— Подожди. А вот кончим школу, разъедемся... другие друзья придут?
— Ну, не знаю, как ты, а я... — запальчиво начал Олег.
— Ладно, Олежка, хорошо. Но ты послушай. Могу рассказать это только другу, настоящему, понимаешь?
Олег снова опустился на хвою.
— Верно. Дома у меня неладно. Даже не знаю, как тебе рассказать... Может, и сам ты что заметил? — Вася испытующе заглянул Олегу в лицо.
— Нет! — Олег с недоумением покачал головой и приготовился слушать.
Но Вася молчал, будто все еще не решался довериться другу.
Высокий голос горна звонко пропел в соснах. Василий встрепенулся и приподнялся.
— Ну ладно! Так сразу не расскажешь. В другой раз... Только я тебе скажу, Олежка, знаешь что? — Василий опустил голову, словно стесняясь того, что говорил. - Твоя дружба очень, очень мне помогает!
Олег привык уступать во всем первенство Василию. Он казался Олегу и умнее и значительно старше, хотя был старше всего на восемь месяцев. Рассуждения Василия были серьезны, как у взрослого. Иногда он добродушно посмеивался над ребячливыми фантазиями Олега. И вдруг в этот предвечерний час Василий заговорил с Олегом о том, на что сам Олег никогда бы не решился: он просил его дружбы, он хотел его верности!
Олег вскочил и, сжимая в руке шишку и размахивая ею в воздухе, сбивчиво и горячо начал доказывать Васе, что и сам он давно считает его лучшим другом, что если понадобится, то он, Олег, докажет Василию, на что он способен!
Василий тоже поднялся, и теперь они стояли друг против друга, смущаясь и радуясь. Они трясли друг друга за плечи, не решаясь обняться. Потом Василий, все так же смущенно улыбаясь, схватил Олега за руки и долго не выпускал их.
Редкие сосны тихо звенели над головами. Последние лучи солнца догорали на их верхушках.
- Смотри-ка, уже солнце село! — тихо сказал Василий.
Сквозь потемневшие стволы тускло белели лагерные домики. Еще доносились глухие удары мяча, невнятные голоса ребят. Снова прозвучал горн.
Мальчики направились к лагерю.
Олег почувствовал, что крепко сжимает что-то в кулаке. Он раскрыл ладонь и рассмеялся. В его руке лежала сосновая шишка. Кожа на ладони сохраняла ее отпечаток.
— И что это я утащил ее? — показал он шишку Василию. — Совсем забыл, что она в руке!
Олег все еще не мог успокоиться и боялся показаться Васе смешным. Но Вася не улыбнулся. Он задумчиво и даже мечтательно посмотрел на Олегову ладонь, на шишку и предложил:
— Давай возьмем ее в город. Она будет напоминать нам «Сосны».
Домашние дела
После разговора в «Соснах» мальчики сошлись еще теснее. Иногда Олег вспоминал этот разговор и осторожно старался напомнить о нем Василию. Но друг отмахивался, повторял «в другой раз» или говорил совсем непонятное: «Погоди, сам увидишь». Вася теперь чаще приглашал Олега к себе. Так Олег довольно близко познакомился с матерью Васи, а затем и с его отцом.
Васина мать, Полина Кузьминична, была невысока ростом и так худа, что казалось, все платья свои она взяла у какой-нибудь другой, более полной женщины и носит их, не пригоняя по своей хрупкой фигурке. Черные, как у Васи, вьющиеся волосы светились густой сединой. Черные же и необыкновенно выразительные глаза и густые брови приводили Олега в смущение. Ему казалось, что он видел такие же глаза где-то в музее, на старинном портрете.
Глаза Полины Кузьминичны смотрели так, будто видели что-то невидимое другим, очень грустное и печальное. Может быть, оттого, что мать Олега была высокой, полной и сильной женщиной, а Полина Кузьминична составляла разительную ей противоположность, она всегда казалась Олегу маленькой и несчастной.
Олегу было непонятно обращение Васи с матерью. Вася был то нарочито грубоват с нею, то по-девичьи нежен. Олег не понимал этих перемен и про себя осуждал товарища. Сам он, не зная толком почему, жалел Полину Кузьминичну. Ему всегда хотелось ей чем-нибудь помочь или сказать что-то утешительное.
Олег замечал, что, несмотря на свое звание домашней хозяйки, Полина Кузьминична мало занималась хозяйством. В углах комнаты нередко скапливалась пыль, на столе в кухне громоздилась невымытая посуда.
Иногда Олег с Васей принимались за уборку сами. Обгоняя друг друга, они носили в кухню дрова, мыли посуду, подметали пол и даже выносили во двор и старательно вытрясали узкие цветные половички.
Если при этом Полина Кузьминична бывала дома, она некоторое время молча наблюдала за их работой. Но потом вдруг глаза ее оживали и она деятельно включалась в этот «аврал». Надевала маленький клеенчатый фартук и чистила раковину или принималась вдруг замешивать тесто. Она даже напевала что-то при этом низким грудным голосом.
Но это оживление обычно продолжалось недолго. Внезапно глаза ее снова гасли, она садилась на первый попавшийся стул и сидела молча, сосредоточенно глядя на свои сложенные на коленях руки.
Вася в этих случаях с тревогой посматривал в ее сторону и все больше мрачнел.
— Ну что ты сидишь? — грубовато окликал он ее наконец. -Не видишь, тесто вон уходит...
Олегу делалось неловко, он не знал, где встать, что говорить, и спешил уйти домой.
С Васиным отцом Олег познакомился не сразу. Викентий Вячеславович редко бывал дома. Постоянно куда-то уезжал — в командировки, в экспедиции.
Это был высокий, плотный человек с вечно загорелым лицом, веселыми карими глазами. Светлые волосы редкими прядями прикрывали сильно загорелую лысину на макушке. Лицо его выражало веселость и лукавство одновременно. Однако глаза его меняли свое выражение, когда были обращены на жену: становились печальными и чуть виноватыми.
И опять Олегу делалось неловко, будто подсмотрел он что-то скрываемое от посторонних глаз. Однако, не придавая особого значения этим своим наблюдениям, он никогда не рассказывал о них Васе.
Дела взрослых мало интересовали Олега. С детства он привык к тому, что в семье первый голос принадлежал матери. Олег считал это вполне нормальным и правильным. Отец Олега, человек мягкий, не любил споров и постоянно стремился найти компромиссное решение или сразу же отступал, оставляя последнее слово за матерью.
— Вот и повоюй с тобой! — говаривал он при этом.
Но Олег ясно видел, что отец нисколько не огорчен.
Бывали случаи, когда Олег принимал сторону отца и пытался вступиться за него перед матерью. Тогда отец, смеясь, обнимал Олега за плечи и громким шепотом говорил ему на ухо:
