Валентина Осеева - Динка. Динка прощается с детством (сборник)
Но девочка не слушает его и думает о другом.
– А добрая была птичница? – спрашивает она.
– Птичница-то? Нет. Конечно, она не била меня и есть давала… Но только пустое сердце у нее!
– А вот у того, что тебя читать учил, тоже пустое сердце? – с интересом спрашивает Динка.
– Ну нет… что ты… Тот настоящий человек, все он понимал. Шел бы я за ним, куда он захочет! Только нет его… Настрадался я тогда об нем… И не встречал таких больше…
Ленька еще долго рассказывает о своей жизни, потом начинает рассказывать Динка.
– У нас все хорошие, одна я плохая… – говорит она.
– Чем же это ты плохая?
– Да многим… Не слушаюсь никого…
– Что же ты не слушаешься? Мать любишь, а не слушаешься? – серьезно спрашивает Ленька.
– А как же мне быть? Если бы я слушалась, то мне бы надо было дома сидеть и никуда носа не высовывать… Мама очень добрая, но если бы она увидела меня на этом утесе да еще на этой доске… – Динка махнула рукой и засмеялась. – Для нее же это прямо неописуемая доска!
Ленька помрачнел.
– Я сделаю… Я уже надумал, как сделать. Я чегой-то и сам стал бояться… прямо поджилки у меня трясутся – ну-к упадешь ты!
– Да не упаду! Я уж привыкла. А если упаду, ты никому не говори, что мы вместе были. Прямо беги тогда скорей на баржу, а то еще придерутся к тебе…
– «Беги»! Да что я, не человек, что ли? И какая мне жизнь после этого – так и будешь ты у меня перед глазами стоять. Нет, уж тогда некуда мне бежать, – вконец расстроился Ленька.
– Да не упаду, не упаду, не бойся! – опять засмеялась Динка.
– Я сделаю… вон гляди, как я сделаю. – Ленька вынул карандаш и начал что-то рисовать на камне. – На каждом краю по два столбика вкопаю, и на них тугие крючки сделаю, и перекладины пристегивать буду к ним. А между тех столбов доску положу и тоже на крючки ее пристегну к столбам, поняла?
– Ничего не поняла! – весело сказала Динка.
– Ну, поняла не поняла, а переходить будешь, как барыня! – довольный собой, ответил Ленька.
– И без тебя буду переходить? – поинтересовалась Динка. – Ну, если, например, ты в городе будешь, а я захочу сюда прийти, перейду я?
– Сроду не перейдешь! Слышь, Макака! Чтоб этого у тебя и в мыслях не было! – испугался Ленька. – Не велю я тебе одной, понятно? Чтоб ни в каком разе! Клянись мне сейчас на этом же самом месте!
– Да я и доску не перекину, что ты!
– Доску ты, может, и перекинешь – высохла она, легонькая стала, да и нешироко тут, но все это ни к чему… Не хочу я, чтоб ты одна шла… Клянись – и все тут!
– Клянусь своим честным именем и гробом… – быстро начала Динка.
Но Ленька остановил ее:
– Не так. Говори за мной: «Клянусь никогда и ни при каком разе не переходить одна на утес! Пускай, ежели нарушу эту клятву, хозяин исполосует Леньку до смерти…»
– О! – замахала руками Динка. – Сроду я не пойду, если так! Зачем ты меня пугаешь?
– Ну, помни! – сказал Ленька, успокаиваясь. – Клятва твоя дадена!
Оба помолчали.
– Лень, а Митрич уже дал тебе рыбу? – спросила Динка.
– Утром даст. Ночью наловит еще. Я и сам с Федькой пойду. Если что поймаю, тоже на базаре продам.
– А ты корзинкой будешь ловить?
– Ну а чем же мне еще? Известно, корзинкой. Удочку я сделал себе, но что-то не клюет на нее. Бамбуковую бы надо… Вот заработаю – так куплю!
– А у Федьки ведь тоже плохо ловится – он и не продает никогда!
– Да, конечно, у берега какая рыба? Лодку бы надо, а где ее взять?.. Митрич любит один ездить, он и места знает, да Федьку не берет туда, – рассказывал Ленька.
– Лень, а ты бы ездил один на лодке?
– Что ж! Я гребу хорошо, я и один, и с Федькой бы ездил, если бы от хозяина ушел, но про это и думать нечего: лодка, она дорого стоит. Вот один рыбак за старую пять рублей просит…
Дети еще долго беседуют на утесе… Потом Ленька вдруг вскакивает на камень и, прикрыв глаза рукой, смотрит на Волгу.
– Слышь, Макака?.. Пароход какой-то показался, не «Гоголь» ли?
– «Гоголь»? – пугается Динка. – Пойдем скорей, скорей, а то я пропущу маму!
Ленька осторожно переводит ее по доске.
– Завтра крючки куплю, – говорит он.
Глава 35
Веселый базар
С вечера Динка долго не могла заснуть и все придумывала себе всякие неудачи: то ей казалось, что Митрич возьмет у Леньки свою рыбу и поедет на базар сам, то она со страхом думала, что неожиданно появится хозяин баржи и о поездке уже нечего будет и думать…
Но все обошлось благополучно, и утром, после отъезда матери, на заборе появился долгожданный флажок, Динка схватила приготовленные еще с вечера сухари и мгновенно исчезла.
Когда Никич, поглядев на свои часы, зазвонил в свой звонок, Динка уже слезла с парохода и шла рядом с Ленькой по незнакомым улицам города. Ленька нес на плечах тяжелую корзину, а Динка ничего не несла и, забегая вперед, забрасывала мальчика вопросами:
– Мы раньше будем торговать, Лень, а потом пойдем на карусель?
– Раньше расторгуемся, – тяжело дыша, отвечал Ленька и останавливался, чтобы переложить корзину на другое плечо.
– А как мы будем продавать рыбу, Лень, – по десяткам или по пяти? А может, кто-нибудь даст нам весы и мы будем вешать?
– Кто же нам даст весы? По штукам будем продавать, тут ведь разная рыба. Я и свою сверху положил, да вряд ли кто купит – все больше плотва у меня.
– А мы, Лень, давай подороже просить, чтобы побольше денег заработать, ладно?
– Какая цена у всех, ту и мы будем спрашивать. Да хоть бы так раскупили, чего уж тут думать – подороже! Рыбы на базаре много.
Динка замолкала, с любопытством оглядываясь по сторонам. Немощеные кривые улочки с деревянными домиками, непросыхающая грязь на дороге, покосившиеся ворота, лавчонки на углах… У одной такой лавчонки Ленька поставил на землю корзину и остановился передохнуть. Динка прочитала вывеску «Бакалейные товары» – и сунулась вслед за людьми в раскрытую дверь.
– Куда ты? – окликнул ее Ленька.
– Я сейчас… Только посмотрю.
В лавке теснились женщины и подростки. В спертом воздухе носился запах керосина и селедок. Под стеклом лежали конфеты в бумажках, высохшие тянучки и слойки. Толстая женщина шлепала на весы селедку и, обтерев руки о бумагу, вешала там же сахар, потом цедила из бочки керосин и считала деньги.
– Не дам, не дам! – сердито говорила она какой-то женщине в старом коричневом платке. – За вами и так долг с прошлого месяца…
Но женщина не уходила и, пропуская вперед других покупателей, стояла у прилавка, время от времени тихо повторяя:
– Да я отдам… Мне бы только крупички маленько…
Динка, сморщив нос, оглядела лавку, просунулась между покупателями к конфетам под стеклом и, не ощутив желания съесть хоть одну из них, вышла.
– Мне бы крупички… – донесся до нее уже в дверях голос женщины.
– Лень, там нищая просит… В лавке тоже, значит, стоят нищие? – со вздохом сказала она и пожала плечами. – Крупички ей надо…
Ленька поднял на плечи корзину и, ничего не ответив, пошел вперед. Динка шла за ним и от нечего делать читала вывески. На одной лавке с большими стеклами половина вывески была оторвана, и на уцелевшей половине значилось: «закус…»
– Леня, что это за такой «закус»? – спросила она. Но Ленька свернул за угол, и перед глазами Динки неожиданно открылась грязная площадь с телегами и распряженными лошадьми; повсюду валялись солома, огрызки недоеденных огурцов, гнилых фруктов и овощей. Между возами ходили люди, торгуя картофель и яблоки. Тут же продавались лопаты, грабли, табуретки, скалки и детские, выкрашенные в розовый цвет низкие колясочки с деревянными колесиками. Немного поодаль от возов теснилась масса народу, оттуда доносились звонкие голоса торговок и разносчиков.
– Вот и базар, – сказал Ленька. – Сейчас пройдем толкучку и прямо в рыбный ряд станем.
– А что это за толкучка, Лень? – спросила Динка, стараясь держаться ближе к товарищу; слово «толкучка» было чем-то связано с именем дедушки Никича.
Ленька, толкая всех своей корзиной, врезался прямо в толпу людей, которые сновали взад и вперед, держа на руках разное тряпье и выкликая покупателей:
– Вот, кто без штанов, подходи! Вот, кому одеяло! Продам недорого!
Некоторые, сложив в кучку свое тряпье, стояли тут же молча, а проходившие женщины и мужчины рылись в этом тряпье, встряхивая и разглядывая на свет.
– Что это они, Лень, с себя одежду продают, как наш дедушка Никич? – поинтересовалась Динка.
– Либо с себя, либо краденое… Тут и беднота, тут и жулики толкутся. Держись за меня, а то затрешься в толпу да еще потеряешься.
Динка со страхом вглядывалась в изможденные лица и, протискиваясь за Ленькой сквозь толпу, крепко цеплялась за его штаны.
– Да ты держись за ремень! Порвешь штаны, кто отвечать будет? – недовольно говорил Ленька. Он устал, на лбу его выступили крупные капли пота, руки занемели.
Они прошли птичьи ряды, где кричали и бились куры, которых хозяйки тащили прямо за ноги, головой вниз; прошли мясной ряд со столами, на которых было навалено горой мясо, а рядом стояли огромные пни, окровавленные и изрубленные сверху. Мясники рубили на них целые туши, с размаху опуская топор и брызгая на проходящих кровью и мелкими костями. Зеленые мухи целыми роями кружились над мясом и садились на лица покупателей.
