Симон Соловейчик - Ватага «Семь ветров»
— Пронина… Эта… Проша… Как это… Я тебя люблю, Пронина! — и бухнулся на колени.
— Ой! — закричала Таня и побежала на кухню. — Пирог сгорел!
На лестничной площадке недоумевали. Еще Игорю Сапрыкину предстояло идти, Щеглову, Попову, Саше Медведеву и самому Мише, а тут — грохот какой-то в квартире, беготня…
— Может, она его убила, Козликова?
— Я же говорил, сейчас с лестницы начнет спускать, — мрачно сказал Попов.
— Остались от Козлика рожки да ножки…
На лестнице запахло горелым.
— И вроде она его уже осмаливает, — сказал Игорь.
А Таня Пронина не знала, что и делать.
— Это из-за тебя, Козликов, из-за тебя весь пирог сгорел! — кричала она. — Одни угольки остались!
Чем ей теперь угощать? А ведь еще и девочки гурьбой ввалились — и Маша, и Галя Полетаева, и Лариса Аракелова, и Валечка Бурлакова, и все! Почти весь класс пришел!
И с подарками!
Но ничего — и торты принесли, и конфеты, и вина.
Да только не получился праздник, потому что прибежал Костя Костромин и принес известие: вызов на сбор парашютов! Завтра в шесть утра подают автобус к Дому культуры, всем быть! Три дня подготовки на аэродроме и прыжки.
Вот тут Таня Пронина и расстроилась окончательно.
Справки у нее не было от окулиста! Все справки были, а к окулисту она собиралась в понедельник!
— Ну, всегда у нас так, — сказала в сердцах Наташа Лаптева.
— Я не нарочно… Я хотела… Я думала… — оправдывалась Таня.
— А без справки нельзя?
— И в автобус не посадят, нечего и думать, — махнул рукой Костя.
— Ну, только ты это… Не плачь, — бормотал Сережа Лазарев. — День рождения ведь…
Но Таню никак было не успокоить: неудачница она!
Неудачница!
Удивительно устроен человек! Три недели назад даже мысль о прыжке с парашютом казалась Тане чудовищной, а теперь она рыдала из-за того, что не удастся ей прыгать завтра же…
— Ладно, — сказал Сергей. — Я тоже не поеду. Получишь справку, тогда и прыгнем вместе. Не в последний же раз!
Нашлись и еще добровольцы отложить прыжок, но Костя охладил товарищеский пыл, напомнив об инструкторе, клубе, тренировочном сборе: что же будет, если они все не явятся?
Ребята растерялись. Выхода вроде бы не было. Но тут Лариса Аракелова вспомнила, что есть у нее в Москве дедушка-окулист… И конечно же, у него есть бланки с печатью… И это ничего, что поздно, что девятый час, — если поторопиться на восьмичасовую электричку, то к одиннадцати можно поспеть к нему, и это не страшно: Лариса записку напишет…
Конечно, справку могут и не принять, скажут — из местной поликлиники нужно, но все-таки…
— Ясно, — сказал Костя. — Собирайся в миг! Кто проводит Татьяну? Кто поедет?
— Я, — сказал Фокин.
— Я могу, — сказал Роман.
— Чего — я! — сказал Козликов.
— Я, я Москву как свои пять знаю! — сказал Саша Медведев.
— Ты сама выбери… — сказал Медведев Паша. — Определенно.
Времени на раздумья не было, они все стояли кольцом, и каждый действительно был бы рад мчаться с Таней Прониной в Москву за справкой, чтобы могла она завтра вместе со всеми сесть в автобус и поехать на сбор парашютистов. Тут только и обнаружилось, что они не шутя объяснялись Тане в любви, не только потому что придумали такой спектакль, в деталях разработали его и организовали. Не знаю, поверят ли, но в эту минуту они все вместе и каждый в отдельности любили Татьяну Пронину, потому что когда сделаешь человеку что-нибудь доброе, то отчего-то очень любишь его…
И наоборот: кому зло сделаешь, даже если нечаянно, того и не любишь.
— Ты скажи определенно: с кем поедешь? — сказал Медведев Паша.
Таня показала на единственного, кто не предлагал своих услуг, потому что знал, что поедет он.
— Вот с ним, — сказала Таня, и они побежали на электричку с Сережей Лазаревым.
Но на лестнице, когда спускались торопясь, пришлось Тане и Сергею пройти сквозь компанию, расположившуюся на ступеньках, и Сергей, как он ни спешил, остановился, услышав:
— Крыса… Подцепила какого-то…
В другое время Сергей тут же и бросился бы в драку, но нельзя ему было, только оглянулся он, запоминая лица, да и Таня тащила его за руку. И все же Сергей свистнул на улице, вызвал Игоря Сапрыкина к окну! Что-то сказал ему, а уж потом они с Таней побежали и еле-еле успели на электричку.
А ватага «Семь ветров» высыпала из квартиры и мгновенно окружила Таниных обидчиков.
— Тут сейчас одна девушка прошла, — сказал Костя Костромин. — И кто-то что-то произнес… А у меня… А у нас… Слух хороший… Так кто же? Так как же теперь будет, ребятишки?
— Да, парни, сейчас начнется… — сказал Роман Багаев храбро. Не слишком это было разумно — выделяться из ватаги. Завтра-то ведь один по улице пойдешь. Но Роман уже не первый нерасчетливый поступок совершил за последнее время.
— Ну ладно, — миролюбиво сказал Костя. — Чего там, а? А давайте так… Вот в той квартире живет Татьяна Пронина… Как ее зовут?
— Татьяна, — сказал один из компании.
— Татьяна, — подтвердил другой.
— Татьяна… Таня… Танька… — сказали остальные, и в общем всем даже и смешно стало. Чего уж там — ну пусть будет Таня!
— И ночью повторяйте: Таня! Пронина! Проша! — сказал Миша Логинов.
— Прекрасная Проша! — сказал донжуан Саша Медведев.
А сама Таня Пронина об этом джентльменском договоре так и не узнала. Даже больше того: она и не заметила, что никто не зовет ее во дворе ни Крысенком, ни Крысой, ей это теперь казалось естественным. А если бы кто и обозвал, то… Ну не зря же Сергей Лазарев в спортзале учил ее драться, отрабатывал приемы «до полного автоматизма»!
* * *Что же касается прыжков с парашютом, то ничего у Тани не вышло, потому что дедушка Ларисы Аракеловой, окулист, справку Тане выдать отказался, а, напротив, тщательно проверив ее зрение, выписал Тане очки. И опять ей пришлось плакать, как только представила она себе, что вдобавок ко всему будет теперь еще и очкарик… Напрасно успокаивал ее Сережа, напрасно уверял, что Роман, великий доставала, добудет ей необыкновенную итальянскую оправу и Таня будет еще красивее в очках, — никак не мог успокоить Таню.
Но во всех этих волнениях они с Сергеем опоздали на последнюю электричку, и пришлось им всю ночь гулять вдвоем по Москве, сидеть на вокзале, греться друг возле дружки, так что к утру Таня успокоилась.
Только Сережу ей было жалко — из-за нее и он не смог поехать со всеми на сбор и на прыжки.
…Через несколько дней был обычный урок английского языка.
Евгения Григорьевна весело вошла в класс и объявила, что сейчас парашютисты будут рассказывать о своих подвигах по-английски. Козликов на этих ее словах поднялся и пошел к двери.
— Я лучше еще раз прыгну, — сказал он, — чем по-английски…
Все посмеялись, Козликова успокоили, Евгения Григорьевна посмотрела на ребят.
Парашютистов можно было отличить без всяких значков. Они сияли.
— Ну вот и хорошо, — сказала Евгения Григорьевна. — А то все хмурые сидели, хмурые, в класс не войдешь. Есть прекрасное английское слово: чиир-ап. Это значит — бодрись! Нос кверху! Чиир-ап!
Но тут открылась дверь, и на пороге появилась Таня Пронина — в новом светлом свитере, в больших модных очках и с независимым видом.
— Евгения Григорьевна, можно войти? — спросила она спокойно, прошла неторопливо по классу и села рядом с Сергеем Лазаревым.
— Вот это… Чиир-ап! — воскликнул Володя Козликов.
— Напрострел, — сказал Костя Костромин.
Наташа Лаптева повернулась к нему:
— А вот опять… Вот ты мне скажи: что мы в отчет о работе запишем? Ну, что?
— А ты запиши, — сказал Миша. — Ни одной чахлой девчонки в текущей пятилетке!
Глава десятая
Тарахтелка
Беда нависла над девятым без буквы классом, и над Каштановыми, и над школой, и над многими людьми. Беда!
Никто не ждал, никто не знал, — а то бы всей ватагой навалились бы. Но кто мог знать?
Уже давно перестали бояться всевозможных ЧП, уверены были, что никто не нахулиганит, не подерется, не оскорбит товарища, не станет вдруг прогуливать, не напьется, не сворует; сбылось, к удивлению Фроловой, предсказанье Алексея Алексеевича, что настанет время, когда никаких проблем не будет с ребятами, ничего дурного не будет происходить и не нужно будет никаких разбирательств, собраний, персональных дел. Когда Каштанов говорил так, Наталья Михайловна смеялась и головой качала: «Фантазер! Ну и фантазер! Разве так бывает?», а Каштанов отвечал, что, может, и не бывает, но будет. И вот, пожалуйста — никаких хлопот со старшими, даже уроки давным-давно срывать перестали.
Но ведь тридцать душ в девятом, тридцать жизней, и в каждой жизни свои опасности, и каждая из них — опасность для всех.
