Шамиль Ракипов - Прекрасны ли зори?..
Я бросился за ним. Справа, слева, позади слышался топот бегущих товарищей. «Ур-р-ра-а-а!» — загремело над сопками. Мы понеслись под уклон, сшиблись, сминая ряды самураев.
«Ур-р-ра-а-а!» — откликались сопки многократным эхом.
До самого рассвета японцы больше не осмеливались нас беспокоить. Но победа в ночной схватке нам обошлась дорого. Многих товарищей мы недосчитались.
Перед рассветом вернулись двое бойцов, которых Чернопятко посылал на заставу за минами. Под покровом утреннего тумана мы заложили на подступах к нашим окопам около пятидесяти этих «гостинцев». Две оставили в окопе. Зарядили и оставили. Никто не спросил, для чего они здесь. И так ясно каждому, на какой случай они припасены. Но мы старались не думать об этом. Старались не терять надежду, что к нам всё-таки успеет прийти помощь…
На заре, когда первые лучи солнца упали на наше трепещущее на ветру пробитое пулями знамя, к нам подошла подмога.
Я получил задание: с несколькими бойцами моего отделения переправить раненых с сопки Заозёрной в тыл.
Носилок не хватало. Нескольких тяжелораненых решили поочерёдно нести на спине. А тех, кто мог ещё передвигаться сам, поддерживали, помогали идти.
У подножия скал, похожих на грибы, остановились. Около них лежали наши погибшие товарищи. Мы минуту постояли безмолвно, обнажив головы. Затем спешно стали спускаться с сопки.
Я на минуту задержался и оглядел в бинокль вражескую сторону. У деревни Хомуку остановилась колонна автомашин. Из неё стало выгружаться вновь прибывшее пополнение японцев. А по реке Тюмень-Ула, серебристо мерцающей вдали, плыли две чёрные баржи, битком набитые японскими солдатами. Третья баржа стояла уже у причала, и с неё сходила на берег воинская часть.
Я посмотрел на своих товарищей, остающихся в окопах. Да, жаркий им предстоит день.
Спустившись с сопки, мы стали пробираться через болото, сплошь заросшее камышами. Под ногами хлюпала жижа. Шли гуськом, след в след. Тот, кто шёл первым, нащупывал дорогу палкой. Легко было оступиться и увязнуть по пояс.
Вдруг над головой с воем и шипением пролетел снаряд и упал неподалёку, взметнув чёрный веер болотной грязи. Зашуршал тростник. Отдельные камышинки, вздрогнув, падали, будто кто-то невидимый скашивал их.
— Ложись! — крикнул я и не успел броситься на землю, как сильным ударом выбило из моих рук винтовку.
Когда мы распластались между кочек и притихли, стало слышно, что где-то неподалёку строчит вражеский пулемёт. Вдруг в той стороне что-то оглушительно захрюкало, послышался шум.
Кабушкин чуть привстал и огляделся. Лицо его покрылось мертвенной бледностью.
— Товарищ отделком, бронетранспортёр! — проговорил он сдавленным голосом, еле шевеля побелевшими губами. — На нём пять или шесть солдат с пулемётом. Кажется, нас заметили и направляются прямо на нас.
Рокочущий шум мотора нарастает. Что делать? От моего решения зависит жизнь товарищей. Я должен выполнить приказ: спасти раненых. Гулко бьётся сердце, отсчитывая мгновения. Вот когда узнаёшь цену каждой секунды.
Бронетранспортёр стремительно приближается. Теперь нет сомнений, что на нём заметили, где мы залегли.
— Уложить раненых на плащ-палатки! Ползком к озеру! Быстро! Кабушкин, ко мне!
Вдвоём с Кабушкиным устанавливаем в четырёх местах мины. Если бронетранспортёр не свернёт, то на какую-нибудь из них непременно наскочит. А надо, чтобы не свернул. Он уже близко. Я вскакиваю, делаю по нему два выстрела из винтовки и бросаюсь плашмя прямо в лужу прежде, чем прожужжали надо мной пули. Поспешно уползаем с Кабушкиным в сторону, тянем за собой шнур. Вот она, воронка, взрытая снарядом. До половины залитая водой. Скатываемся в неё. И вовремя! Бронетранспортёр уже на том месте, где мы только что были. Он даже приостановился, словно в недоумении, теряясь в догадках, куда это мы могли подеваться. Бронетранспортёр начал медленно разворачиваться. И в этот момент Кабушкин изо всей силы дёрнул за шнур. Земля покачнулась. Мне показалось, она встала на дыбы. Нас с Кабушкиным взрывной волной швырнуло на дно воронки, сверху привалило комками грязи и песком. Отплёвываясь, стряхивая стекающую с нас грязь, мы с трудом выползли из воронки. В нос тут же ударил горький, удушливый запах тола, и дышать стало тяжело.
Бронетранспортёр стоял, неуклюже завалившись набок. Он был окутан клубами чёрного дыма.
Мы с Кабушкиным обнялись, похлопали друг друга по лопаткам. А потом стали с опаской подкрадываться к поверженному чудовищу.
Самураев, находившихся в бронетранспортёре, отбросило далеко в сторону. Один из них, услышав наши шаги, зашевелился, хотел встать. Однако это ему никак не удавалось. Мундир на нём тлел. Это был офицер. Кабушкин щёлкнул затвором и направил на него винтовку. Офицер упал лицом на землю и затих, ожидая выстрела.
Я перевернул офицера на спину. У него был глубоко рассечён лоб между бровями, рябое лицо залито кровью. На левой руке оторван мизинец. Я расстегнул нагрудный карман его кителя, вытащил документы.
Самурай приподнял дрожащие веки, уставился на меня безжизненно-тусклым взглядом. Его распухшие губы шевельнулись.
— Сорен хейси! — выговорил он еле слышным голосом. — Не убивайт… Танака Рюкичи не убивайт!..
Я положил толстый запечатанный конверт с воинским штемпелем и его удостоверение в свой планшет.
— На кой чёрт тебе его бумажки? — недоуменно спрашивает Кабушкин.
— Пригодятся, — говорю ему. — Этот тип не пограничник, а из жандармерии. Значит, это всё не случайный пограничный инцидент.
Мы взяли удостоверения ещё у трёх солдат. Если целыми и невредимыми доберёмся до заставы, вручу их полковнику Гребеннику.
Нагнувшись, мы побежали по узкой просеке, протоптанной нашими товарищами. Со стороны сопки Заозёрной доносятся гулкие раскаты взрывов и частая стрельба. Там идёт бой. В его шум время от времени врываются короткие пулемётные очереди — будто дятел долбит дерево. Сейчас на наших позициях дорог каждый человек. Скорее бы выполнить задание и вернуться назад!..
Мы вышли к озеру, остановились и прислушались.
На сопке опять всё стихло. Её вершина окутана жёлтой пеленой. А вражеские снаряды почему-то ложатся на болото. Среди камышей изредка хлопают одиночные выстрелы.
Мы блуждали среди камышей около часа, то выходя к самой воде, то вновь удаляясь от озера. Наконец отыскали своих. Очень удивились, застав здесь и лейтенанта Терешкина с группой из семи человек. Все они были ранены, едва передвигали ноги.
— Товарищ лейтенант! А как же высота? — вырвалось у меня.
— Они обстреляли нас из тяжёлой артиллерии, — сказал Терешкин, с трудом переводя дыхание, и потупил взгляд, будто считал себя виноватым, что пришлось покинуть сопку. — Мы бы зубами вцепились в землю и не ушли! — закричал он вдруг, ударив кулаком о ладонь. — Но мы получили приказ оставить позиции!
— Почему?
— Полковник Гребенник сказал, что мы удерживали сопки ровно столько времени, сколько было нужно. Теперь, по его мнению, самураи всё равно не успеют углубиться к нам в тыл. На подходе наши части… А в зарослях неприятельские солдаты за нашими бойцами охотятся, как за зайцами!
— Полковник, наверно, не хотел, чтобы они нас всех перебили, — заметил один из бойцов, — у которого всё лицо было обмотано бинтами.
— А где Чернопятко, товарищ лейтенант? — спросил я.
Терешкин сидел, обхватив руками голову и не двигаясь.
Я коснулся его плеча и повторил вопрос. Лейтенант вскинул голову и опять уставился на мои губы. Я понял, что Терешкин оглох и догадывается о моём вопросе только по губам. Я снова спросил про Чернопятко.
— Чернопятко? — переспросил Терешкин и показал рукой в сторону сопки, где теперь уже хозяйничали самураи. Вдруг он резко встал и металлическим голосом распорядился: — Красноармеец Кабушкин! Приказываю раненых погрузить в лодку и переправить на тот берег! А те, кто ещё в состоянии драться с самураями, ко мне!
Лейтенанта покачивало из стороны в сторону. Было заметно, что ему стоит огромных усилий удержаться на ногах.
Бойцы обступили лейтенанта. Терешкин внимательно оглядел всех. У кого перевязана голова и из-под бинтов сочится кровь, у кого рука, обмотанная тряпьём, подвешена на тесёмке.
— Товарищи! — громко сказал Терешкин, словно стараясь услышать самого себя. — Необходимо задержать противника, не пропустить к озеру, пока не переправятся наши раненые товарищи!
Мы разделились на две группы и разошлись в разных направлениях.
Нас было шестеро. Я решил во что бы то ни стало добраться до сопки, где остался Иван. Но, едва только мы отдалились от берега метров на двести, наткнулись на двух пограничников. Они пятились, насторожённо вглядываясь назад, и волокли за собой станковый пулемёт, который то вкатывался на кочки, то погружался до половины в грязь.
