Георгий Скребицкий - Лесной прадедушка (Рассказы о родной природе)
Альма побежала в комнату и через секунду вернулась назад. В зубах она держала мою тапочку.
«Может, тебе это нужно?» — казалось, спрашивала она.
— Вот так умница! — обрадовался я, снимая тяжёлый горный ботинок и надевая лёгкую тапку.
Альма со всех ног бросилась в комнату и принесла мне вторую. Я погладил и поласкал собаку.
«Так вот какая дичь нужна ему», — видно, решила она и стала таскать мне из комнаты всё подряд: носки, полотенце, рубашку.
— Довольно, довольно! — смеясь, кричал я, но Альма не унималась, пока не перетаскала всё, что только смогла достать и принести.
С тех пор она начала прямо изводить меня. Стоило только мне забыть запереть в комнату дверь, и Альма уже тащила оттуда что-нибудь из одежды. Так она старалась угодить мне целый день. А ночью она спала на крыльце, возле моей комнаты, и никого ко мне не впускала.
Но дружбе нашей скоро должен был наступить конец. Я уезжал из Гузерипля в Майкоп, а оттуда — в южный отдел заповедника. Я решил взять Альму с собой и, проезжая через Хамышки, отдать её хозяину.
Наконец мы тронулись в путь. Дорога была отвратительная. Я положил вещи на подводу, а сам шёл впереди пешком. Альма весело бегала возле дороги.
Но вот в долине показались и Хамышки.
«Как-то встретит Альма своего старого хозяина?» — невольно думал я с ревнивым чувством.
На краю посёлка белеет домик, где он живёт. Мы подъехали. Сам хозяин возился тут же с повозкой. Заслышав стук колёс, он обернулся и увидел собаку.
— Альмушка, откуда ты взялась? — радостно воскликнул он.
Альма на секунду приостановилась и вдруг со всех ног бросилась к хозяину. Она визжала, прыгала ему на грудь, видимо не зная, как и выразить свою радость. Потом, будто что-то припомнив, бросилась к нашей повозке, вскочила на неё, и не успел я опомниться, как Альма схватила в зубы лежавшую на соломе мою шляпу и понесла её своему хозяину.
— Ах ты, негодница! — рассмеялся я. — Теперь от меня всё тащишь. Давай-ка сюда обратно.
Я подошёл и наклонился к собаке, чтобы взять у неё свою вещь. Но Альма, положив её на землю, крепко прижала лапой и, оскалив зубы, сердито на меня зарычала. Я был изумлён.
— Альма, да ты что же, не узнала меня? Альмушка!
Но собака меня, конечно, узнала. Она прилегла к земле, виновато глядела в глаза, виляла своим обрубком хвоста; она как будто просила простить её, но шляпу всё-таки не отдавала.
— Можно, отдай, отдай, — разрешил хозяин.
Тогда Альма весело взвизгнула и охотно разрешила взять мне её поноску.
Я погладил собаку. Она смотрела на меня так же ласково и дружелюбно. Но я чувствовал, что теперь она нашла своего настоящего хозяина, которому будет повиноваться во всём.
— Умница пёсик, — сказал я. И мне не было больше обидно, что Альма так легко променяла меня на другого. Ведь тот, другой, вырастил, воспитал, обучил её, и ему одному она отдала навек всю свою преданность и любовь.
«ПЕРЕДЫШКА»
Она стоит от всех в сторонке,Здесь на высоком бугорке.Зелёных веток рубашонкуПолощет в летнем ветерке.
Идя из леса, ребятишкиПод ней присядут отдохнуть.Её прозвали «Передышкой».Передохнул — и дальше в путь.
От деревни до ближайшего леса дорога шла через широкое поле. Идёшь по нему в летний день — солнце печёт, жара. Кажется, конца-краю нет этому полю.
Но как раз на половине пути у самой дороги росла зелёная развесистая берёза.
Кто бы из леса в деревню или обратно ни шёл, обязательно сядет и отдохнёт в прохладной тени под старым деревом.
И так это славно бывало: кругом всё поле даже блестит от солнца, а под густой берёзой свежо, прохладно. Над головой зелёные листья шумят, будто зовут присесть и передохнуть немножко.
Вот и прозвали эту берёзу местные жители «Передышкой».
Ранней весной только пригреет получше солнце, а Передышка уже зазеленела, стоит среди поля нарядная, сплошь усыпанная клейкими молодыми листочками.
А осенью Передышка становилась вся жёлтая. Подует ветер, и полетят с дерева золотые листья.
Целые стаи перелётных птиц садились передохнуть на берёзу.
И так уж, бывало, заведено, из года в год, много лет: человек ли идёт из леса в деревню, птица ли откуда-то издали прилетит — для всех берёза посреди поля отдыхом служит.
Но вот однажды осенью возвращались ребята домой с вязанками хвороста. Дошли до берёзки и, как полагается, отдохнуть уселись.
Кругом по-осеннему неприютно: поле пустое, серое, давно уже с него хлеб убрали, только сухое жнивьё жёсткой колючей щёткой торчит. А у самой дороги картофельные гряды темнеют. Ботва на них почернела, дожди да ветры прибили её к самой земле.
Посидели ребята немного под деревом, а потом кто-то из них предложил: «Давайте костёр разведём, погреемся и картошку в золе испечём».
Сказано — сделано. Наломали сухих палок из хвороста, стали костёр разводить, а он не горит, ветром огонь задувает.
— Постойте! — кричит один мальчуган. — Тащите-ка сучья к берёзе. Вон у самых корней будто печурка, там уж костёр не задует.
Так и устроили.
С тех пор ребята приладились между корнями берёзы костёр разводить, картошку печь. И огонь разжигать было очень удобно: надерут коры с той же берёзы, она жарко горит, в один миг костёр разгорится.
Всю кору внизу с дерева поободрали. А между корнями огонь выжег большую чёрную дырку — настоящую печь.
* * *Наступила зима. Ребята перестали ходить в лес.
Всё кругом — и поля и леса — засыпал снег. Посреди белого поля виднелась одна только берёза. Её ветви обледенели, покрылись инеем. И, когда утром вставало солнце, берёза казалась нежно-розовой, будто нарисованной тонкой кистью на синем фоне морозного неба. Только внизу, у самых корней, по-прежнему чернела обугленная дыра. Но и она теперь не очень была заметна — снаружи её слегка припорошил снег.
Но вот и зима прошла. Потекли ручьи, запестрели в поле проталины, всё кругом зацвело, зазеленело.
И только одна Передышка в эту весну не покрылась густой зелёной листвой. Она стояла голая, потемневшая. Ветер поломал у неё сухие ветви и оставил лишь крючковатые толстые сучья.
— Засохла наша берёзка, не будет теперь Передышки, — говорили в деревне.
А потом однажды приехали на дрогах люди с топором и пилою, свалили сухое дерево и увезли на дрова.
Остался от Передышки один только пень, а внизу под ним — чёрная обугленная дыра.
* * *Шёл как-то раз лесник из деревни к себе в сторожку, и ребята с ним тоже шли в лес по ягоды. Дошли до середины поля. Жарко, а укрыться от солнца негде, один пень у дороги торчит.
Поглядел на него лесник, рукой махнул.
— У кого ж это, — говорит, — хватило совести Передышку сгубить? Выжгли дыру у самых корней да ещё всю кору со ствола ободрали…
Стыдно стало ребятам. Вот ведь они что по незнанию наделали. Переглянулись между собой и рассказали обо всём леснику.
Тот покачал головой.
— Ну, — говорит, — что было, того не воротишь, а теперь надо вам вашу вину исправлять.
Ребята обрадовались. Только как же её исправить?
— А вот как, — сказал старик, — осенью приходите ко мне в сторожку. Выкопаем мы молодых кустов да берёзок, всю дорогу ими обсадим.
Так и решили. Было это лет десять назад.
А теперь от деревни до леса вся дорога деревьями и кустами обсажена. А посредине пути торчит старый широкий пень.
В этом месте по-прежнему все садятся передохнуть. Сидят кто на пне, а кто просто так, на земле, под тенью густых молодых берёзок. И это место зовётся по-прежнему «Передышка».
ЛЕСНЫЕ ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ
С утра было холодно, накрапывал дождь. Но после обеда тучи вдруг разошлись, выглянуло солнце, и опять стало совсем тепло.
Серёжа забрал поскорее удочки, банку с червями и побежал к своему приятелю Вите звать его на рыбную ловлю.
С Витей они встретились по дороге. Тот бежал с удочками к Серёже.
— Вот это здорово! — обрадовались оба. — У нас всё согласованно. Чтоб без промедлений!
И мальчики, подмигнув друг другу, весело направились за деревню к реке.
Твёрдая, будто укатанная, дорожка юркнула в густые заросли ивняка. Ребята не без труда пробрались сквозь цепкие ветви на берег.
Река раскинулась перед ними широкая, полноводная.
— Смотри, Витя, вода совсем синяя, — сказал Серёжа. — Это всегда так бывает к осени.
Витя тоже взглянул на синюю реку, на первые жёлтые листья, плывущие возле берега, и хмуро ответил:
— Да, лето прошло. Прощай теперь купание, рыбалка…
Мальчики слазили под большой ивовый куст, достали оттуда два самодельных весла, отвязали стоявшую под ракитой плоскодонную лодку и поплыли вверх по реке к заветному местечку под крутояром. Это место было им хорошо знакомо. Там брались крупные окуни, а иной раз попадали подлещики.
