Командировка [litres] - Борис Михайлович Яроцкий
«Американцы на этот счет умнее», — подумал Иван Григорьевич: там все кандидаты в конгрессмены освидетельствуются психиатрами. Хотя эти же психиатры — и такое слышать доводилось — утверждают: психически здоровые люди избегают быть политиками, а деятели от политики с нарушенной психикой в народе весьма популярны, так как непредсказуемы. Но что нравится американцам, далеко не всегда нравится украинцам. Украинцы, прежде всего, любят хорошо поесть и конечно же выпить. Такие наблюдения вынесли американцы, работающие на Украине советниками президента. Они пришли к выводу: пообещай украинцу много сала и дешевую водку — и он за тобой пойдет, как тёлка за пуком сена. А это уже опасно, — убеждены президентские советники. Рядом — Турция, она располагает большими запасами сала и не меньшими — водки.
Но если Иван Григорьевич только молча размышлял, то Анастасия Карповна много говорила, в частности, о том, будет ли Америка — Соединенные Штаты — дружить с Украиной? И получалось, что будет, но по принципу всадника и лошади, только неизвестно, как долго Украина выдержит под седлом могущественного седока.
— Я слушаю твою новость, — настойчиво повторил Иван Григорьевич
— Новость, Ваня, печальная, — сказала она, и лицо ее, смуглое от природы, стало темней. — Сегодня в полдень нашли в своей квартире мертвыми Рувима Туловича и его жену Олесю Остаповну. — И, видя, как ее друг посуровел, поспешила заверить: — Это не связано с твоим бегством из больницы.
— А может, и связано, — глухо отозвался Иван Григорьевич.
— Тогда, кто ты?
Вопрос был поставлен прямо и уклониться неопределенным ответом было невозможно.
— Я, Настенька, тот человек, которого разыскивают… А вообще-то я военный биолог и знаю больше, чем полагается знать рядовому профессору.
— Я так и подумала, что ты — чекист. Но почему биолог?
Сказал бы кто другой, он едко бы усмехнулся, но говорил друг. Поэтому сдержанно ответил:
— И среди чекистов есть биологи. Не профаны же там работают. Только… откуда ты взяла, ну что я чекист?
— У тебя на лбу написано.
— И все-таки…
— Миша тобой заинтересовался… Да-да, не удивляйся. Союз офицеров — организация серьезная. Кто поумней, уже давно к ней тянутся.
— И ты?
— И я… Как депутат, я обязана знать, чем интересуются мои избиратели.
— И кем?
— И кем интересуются. Вот я вижу, что ты быстро нашел общий язык с мэром.
— Так он же наш общий школьный товарищ!
— Это в прошлом. Он давно уже другой, с двойным, а может, и с тройным дном. И лишь бы кого к себе не подпускает. Он, видимо, тоже догадывается, что ты каким-то образом связан или был связан с госбезопасностью. Не с нынешней, а с той, — настоящей.
— И все-таки кто тебе нажужжал? — допытывался Иван Григорьевич, понимая, что источник информации не соврал.
— Миша встречался с Тарасом Онуфриевичем.
— Как полковник себя чувствует?
— Возраст… Поселился где-то в степи, чуть ли не в плавнях.
— Зачем?
— Видимо, захотел стать отшельником.
— Грехи потянули?
— Какие у чекиста могут быть грехи?
— Я — серьезно? И что же обо мне говорил Тарас Онуфриевич?
— Не говорил, а вспомнил, что он когда-то за тебя головой поручился.
— Голова у полковника цела?
— Несомненно.
— Значит, я не подвел полковника.
— А мне, представь себе, сказали, — продолжала Анастасия Карповна, — что ты после института получил назначение в Одесское пароходство. Я в Одессу ездила. Наводила справки. Чуть ли не целыми днями держали меня в приемных. Что-то согласовывали. Отвечали, лишь бы отмахнуться. А я была настойчивой, хотела знать, куда тебя запрятали… Я так тебя любила!.. Помнишь, у Сосюры есть такие строчки: «Так нiхто не любив. Через тисячу лiт лиш приходить под! бне кохання». Это про мою любовь. Когда я из Одессы вернулась, за мной следили.
— И ты замечала слежку?
— Слежку, Ваня, замечают, когда она примитивна. Слежку чувствуют. Но чувствовать дано не каждому. Я, например, почувствовала. Да что толку! Потом, спустя много лет, я убедилась, что искала тебя не там и не так. Я тебя сердцем искала, а нужно было искать рассудком.
— А почему за тобой следили?
— Наверное, посчитали, что меня кто-то послал.
— И об этом Мише сказал Тарас Онуфриевич?
— Это моя догадка, — призналась Анастасия Карповна. — Про тебя в городе ходили всякие слухи. Даже страшные. Якобы ты был осужден и отбывал срок где-то в Сибири. А чтобы с тобой видеться, туда переехали твои родители. Потому о тебе друзья твои помалкивали. Раньше мы устраивали встречи выпускников. Последний раз мы собирались лет пятнадцать назад. О тебе уже не вспоминали. Правда, намеки были: вот хорошо, говорили мне, что ты не вышла замуж за вундеркинда. Я переводила разговор на другой объект: дескать, а чем хуже спортсмен? Дескать, мой муж в Америке занимается профессиональным боксом.
— Что же получается, ты — жена профессионального боксера?
— Не смейся. Уже лет десять об этом боксере ни слуху ни духу. Как-то дочка интересовалась, когда приезжала с малышами. В какой-то спортивной газетке она вычитала, что где-то в Канаде бывший боксер-профессионал Богович попал в автомобильную катастрофу.
— И ты его не разыскивала?
— Но он же не ты? Да и где эта Канада? Уже тогда нужно было дом продать, чтоб за океан добраться. Но мы с ним, слава богу, еще до его отъезда выяснили отношения. Я сказала, что его боксерская карьера добром не кончится. Жизнь нокаутирует. Пожалуй, так оно и получилось…
Она замолкла. Было слышно, как за окнами посвистывал северный, сухой и студеный, ветер.
— Мечтала я, Ваня, — заговорила после длительной паузы, — у нас с тобой будет семья, много детей, заживем счастливо… А ты, оказывается, тоже человек рисковый.
Анастасия Карповна присела на диван, положила свою руку на ладонь Ивана Григорьевича. Его рука, ослабевшая после болезни, была не горячей, а теплой — больной выздоравливал, и ей было так хорошо, как будто это выздоравливал ее собственный ребенок. Она взглянула в его серые глаза, они ей показались непроницаемыми. Сколько же они перевидали на своем веку! Глаза живые, напряженные, такие же точно были у юного Вани Коваля. Коль жив человек, все возвращается на круги своя.
— А ты помнишь, как я попросила, чтобы ты меня поцеловал? Ну, там, на канатном
