Валентина Осеева - Динка. Динка прощается с детством (сборник)
«Но ведь ты плакала сейчас, – напомнила мать. Она была совершенно озадачена тем «выходом», который нашла для себя Динка. – Почему же ты плакала?»
Динка вздохнула:
«Я не успела переменить, он уже умер».
Видимо, придуманные ею самой «хорошие концы» все же не удовлетворяли ее, она предпочитала, чтобы это сделал сам автор книги, и, если бывало, что все кончалось хорошо, она хватала у матери книжку и, прыгая с ней по комнате, кричала:
«Мед-пиво пьем! Мед-пиво пьем!»
С тех пор, как только Динка во время чтения поднималась и уходила за дверь, Мышка тихо говорила:
«Пошла уже… варить мед-пиво…»
Солнце золотило склоненную голову Динки. Вокруг нее на полу в беспорядке валялись книги.
«Пещера Лихтвейса… Пещера Лихтвейса…» – тихо повторяла про себя Динка. Ей очень хотелось принести Леньке эту книгу. Но «Пещера» не попадалась. Взамен ее внимание девочки приковывали другие книги, с интересными названиями.
Но кто знает, какие это книги? Например, «Гуттаперчевый мальчик»?..
Динка долго держала в руках эту книжку, ощущая тянущее беспокойство за судьбу гуттаперчевого мальчика, потом, отложив ее в сторону, снова занялась поисками «Пещеры Лихтвейса». Но в это время в комнату вошла Мышка.
– Что это ты роешься тут? – с испугом спросила она. – Разве можно класть книги на пол? И руки у тебя, верно, грязные.
Динка показала руки. Мышка придирчиво и обиженно ткнула пальцем в темное пятно на ее ладони:
– А вот, вот!..
– Это ничего! Это сухая грязь… Не толкайся… Это же просто пыль, пыль! – защищаясь, кричала Динка. – Отстань от меня, какая… Гогша!
Динка не могла простить сестре ее дружбу с Гогой и, сердясь на нее, называла ее Гогшей.
Но когда дело касалось книг, Мышка становилась яростной.
– Ну и пускай я буду Гогша! А ты уходи! Не трогай! Разбросала все! Зачем сама полезла? Лучше мне сказала бы! – чуть не плача, кричала она.
– Ну, дай сама! – не желая с ней ссориться, согласилась Динка. – Мне нужно «Пещеру Лихтвейса», – с трудом выговорила она.
Мышка сразу насторожилась.
– Я не знаю такой книги, – с удивлением сказала она.
– Ну, тогда, может, она на чердаке есть, в папиных книгах? – спросила Динка.
– Нет… Я там все знаю. Там уже я только одного Фореля не читала да еще всякие инженерные книги, а то все… – в недоумении протянула Мышка и, сморщив лоб, переспросила: – Как называется? Какая пещера?
– «Пещера Лихтвейса», выпуск пять копеек, – пояснила по складам Динка.
– Выпуск пять копеек? Ой, подожди… Я один раз купила такую книжку. Это, может быть, Нат Пинкертон? – озабоченно спросила Мышка.
– Нет, я же тебе говорю: «Пещера Лихтвейса». Но если у тебя ее нет, так давай хоть Нат Пинкертона! – соглашается Динка и, чтоб вызвать сочувствие сестры, добавляет: – Это для одной сироты!
– Да у меня давно уже нет этой книжки, я ее сейчас же выбросила. Мама сказала, что такую гадость противно взять в руки!
– Да, мне тоже не очень понравилось. Там все какое-то ненастоящее… Но этот мальчик хочет все-таки почитать!
– Не надо! Я лучше дам ему другую книжку, настоящую. Я поищу что-нибудь хорошее, – пообещала Мышка.
Глава 29
Общая любимица
– Принимайте гостью-то! Два часа ребенок в калитку колотит, а они как глухие! – крикнула из сада Лина.
– Ой, Марьяшка! А я почитать хотела! – выбегая на террасу, с сожалением говорит Мышка.
– И у меня всякие дела… Мне тоже некогда! – перегоняя ее, кричит Динка. – Марьяшечка, не стучи, мы идем!
Но Марьяшка изо всех сил колотит своей ложкой в калитку.
– Кисей будет? – привычно осведомляется она. Круглая мордочка ее с красной пуговкой посередине, голубые веселые глазки и толстенькие, словно надутые, щечки вызывают в девочках неудержимую нежность.
– Марьяшенька, поцелуй меня!
– И меня, Марьяшенька, и меня!
Марьяшка громко чмокает то одну, то другую и, размахивая своей ложкой, важно шествует к дому.
– Марьяшка, вон Лина! Крикни: «Лина, Лина! Дай Марьяшке молочка, булочки…» – нашептывает ей Динка.
– Ина! Ина! Мальяске мойока, були!.. – кричит Марьяшка.
– Сахарку! – подсказывает ей Динка.
– Сахайку! – кричит Марьяшка.
– Слышу, слышу! Иди уж, топай! С собой, что ли, ложка-то? Ох ты ж, гостья моя неописуемая! – растроганно откликается с террасы Лина, наливая в чашку молока.
Девочки начинают спорить.
– Иди, я сама ее покормлю, – говорит Мышка.
– Ишь какая, сама иди! Ты же читать хотела! Я покормлю, а ты уложи, – прижимая к себе девочку, говорит Динка.
– Хитрая ты! Самое удовольствие кормить… – протестует Мышка.
– Ну, давай вместе. Неси одеяло на гамак! – командует Динка.
– Так она, может, поиграет еще.
Марьяшка шествует посредине и, поворачивая то к одной, то к другой свое веселое личико, что-то рассказывает непонятное и очень нужное, подкрепляя свои сообщения неожиданным звонким смехом.
– Ты будешь кормить, а я буду поить молочком, – примиряюще говорит Мышка.
Но Лина захватывает девочку своими большими теплыми руками, усаживает ее к себе на колени, обтирает мокрым полотенцем Марьяшкину ложку и, зачерпнув каши, шумно дует на нее. Марьяшка, широко открыв свой рот с мелкими белыми зубками и закинув головенку на грудь Лины, терпеливо ждет.
Девочки стоят по обеим сторонам и, налегая на стол, довольно улыбаются.
После завтрака начинается веселая игра.
– Ку-ку! – кричит Марьяшка, прячась за дверью.
– Ку-ку! – откликается из-под стола Мышка.
– Где они? Где они? – нарочно не замечая их, мечется по террасе Динка. – Где моя Марьяшка?
Мышка быстро перебегает к Марьяшке и что-то шепчет ей на ухо.
– Нас нету! – пищит из-за двери тоненький голосок.
– Зайчики, зайчики! Где моя Марьяшка? – закрывая лицо руками, спрашивает Динка.
«Зайчики», взявшись под ручку, прыгают ей навстречу. Но в этот момент входит Катя. На бледном, хмуром лице ее появляется рассеянная улыбка.
– Не спит? – спрашивает она, указывая на Марьяшку, и, неотступно думая о чем-то своем, машинально добавляет: – Уложите ее в гамаке!
Девочки переплетают руки стульчиком и несут Марьяшку в сад. Уложив девочку в гамак, они тихо покачивают ее, напевая колыбельную:
Спи, младенец мой прекрасный,Баюшки-баю…
Глаза Марьяшки медленно закрываются, на красные щеки ложится темный ободок пушистых ресниц.
– Тсс!.. – шепчет Динка, подняв палец. И обе девочки на цыпочках удаляются.
Глава 30
Хорошее должно быть лучшим
За обедом Марина несколько раз взглядывает на сестру:
– Почему ты такая бледная, Катя? У тебя не болит голова?
– У меня никогда ничего не болит, – улыбается Катя, но улыбка ее какая-то неживая, деланая.
– Катя весь день сегодня бледная, – замечает Алина.
– Катюшенька, почему ты такая? – в сотый раз спрашивает Мышка.
– Может, ты гладила и угорела? – пытается угадать старшая сестра.
– Да нет. Вот надо вам всем обращать внимание! Я просто не высыпалась последнее время.
– Вот это скорей всего, – подтверждает Марина и вдруг звонко, заразительно хохочет. – Я, знаешь, недавно заснула на службе. Хорошо, что наш курьер вошел и сильно хлопнул дверью. Я сразу проснулась и говорю: «Спасибо». А он: «Чего-с?» Ха-ха-ха!
Дети тоже начинают смеяться.
– Чего-с? Чего-с? – повторяет Динка, хохоча и балуясь.
– И главное, что я всегда раньше просила этого курьера, – вытирая выступившие от смеха слезы, говорит Марина, – чтобы он не хлопал так сильно дверью, а тут… вдруг: спасибо! Конечно, он ничего не понял и – чего-с? – под общий смех объясняет она.
Когда кто-нибудь хорошо рассказывает и все смеются, Динка приходит в неистовое возбуждение. Ей тоже хочется что-нибудь рассказать, или выкинуть какой-нибудь неожиданный фокус, или, на худой конец, хоть высунуть свой нетерпеливый язык и подразнить Мышку: «Мэ-мэ-мэ…»
Но сейчас ей обязательно хочется что-нибудь рассказать.
– А я… а я… – кричит она, вскакивая на стул. – А я один раз шла, шла по улице да как засну! Да как налечу на какую-то старушку, да как поддам ей головой в живот! Она только: ой-ой! И мы с ней в разные стороны так и раскатились! Ха-ха! Вот как смешно было! Вот так заснула я!
Но никто не смеется, а мама даже озабоченно спрашивает Катю:
– Когда это было? Какая старушка?
– Да никогда этого не было! Врет! И старушка тут ради красного словца. Что ты, не знаешь ее, что ли? – машет рукой Катя.
– Это она для смеха… – хихикает Мышка.
– Ну, надо прямо сказать, что тут смеха очень мало, – пожимает плечами мать.
– Уж какой тут смех! – фыркает Катя.
И все громко смеются. У Динки растерянно бегают глаза, щеки густо краснеют, она чувствует себя посрамленной и, стараясь скрыть это, смеется вместе со всеми.
– Ну, довольно, – говорит мать.
Но Мышка заглядывает Динке в лицо и хлопает в ладоши.
– А! Покраснела, покраснела! – кричит она.
