Зинаида Шишова - Приключения Каспера Берната в Польше и других странах
Хозяин кофейни уже дважды выходил в зал, потряхивая зажженным фонарем, но двое его запоздалых посетителей все еще беседовали о чем-то, низко склонившись друг к другу.
Когда они наконец поднялись из-за стола, Спиридон Акрит потушил фонарь: его гостям он больше не понадобится - над куполами, башнями и минаретами Константинополя уже занималась розовая заря.
Эту розовую зарю Каспер Бернат наблюдал с высоты капитанского мостика. Готовясь к сегодняшнему дежурству, юноша поднялся пораньше, чтобы сговориться с боцманом Густавом Кнебелем обо всем, что их обоих могло интересовать. Правда, поручение вармийского владыки и каноника Миколая Коперника уже выполнено: нужное письмо запрятано в тайничке, случайно обнаруженном Вуйком в их каюте, и можно было, казалось, ничего не опасаться, однако излишняя предосторожность никогда не мешает.
Перламутрово-розовое море, гладкое, без единой морщинки, лежало внизу, ветер приносил аромат лимонных и лавровых рощ, не хотелось думать ни о чем дурном или опасном, но дело прежде всего.
- Касю, - говорил пан Конопка, - все мы смертны. Тут, в этих теплых странах, люди мрут, как мухи, от лихорадки, холеры или чумы гораздо чаще, чем у нас на родине. Поэтому договоримся начистоту. Я ведь постоянно толкусь среди этого народа, вот и сегодня придется сходить в Перу* к одному знакомому купцу: надо же мне выполнить просьбу доброй синьорины Беатриче! Уж я буду не я, если хоть крошечный кувшинчик розового масла ей не раздобуду... Да, так вот: на тот случай, если со мной что станется, я кое-как нацарапал доверенность, по которой ты получишь здесь мое боцманское жалованье, а в Венеции ту сумму, что полагается мне по завещанию капитана. На эти деньги ты сможешь не только добраться в Венецию и в Рим, но и доехать до Вармии. В Риме ты, Касю, сообщишь кардиналу о результатах нашей поездки и, кстати, передашь синьорине розовое масло...
______________ * Пера - район Константинополя.
- Да что с тобой, Вуек? Ей-богу, ты как старая баба с твоими предчувствиями! - воскликнул Каспер. - Почему это я один поеду в Рим или Венецию? Порви немедля свою доверенность! Розовое масло я синьорине Беатриче с радостью поднесу, но отправимся мы в Рим и в Венецию вдвоем. И не воображай, что ты откупишься деньгами: линьков твоих я все равно тебе не забуду! - И Каспер, как в детстве, потерся носом о щеку пана Конопки.
- Не забудешь? Вот и хорошо! - серьезно заметил боцман. - Я и всыпал их тебе на добрую память! Никакое наставление так хорошо не запоминается, как удар линьком, я это на собственной шкуре испытал...
Каспер был несколько иного мнения, но, не перебивая своего старого друга, с любовью разглядывал его осунувшееся за плавание лицо.
- Да, кстати, - заметил вдруг юноша, - а ведь я тоже - по завещанию (бедный наш капитан!) и за службу на каравелле получу порядочный куш денег... Я и без твоей доверенности стану состоятельным человеком. Пора подумать и о семье... Как ты полагаешь, попросить ли мне отца Миколая, чтобы он замолвил за меня словечко...
- ...отцу Митты? - закончил пан Конопка его мысль. - Ну что ж, это дело! Профессор хоть и недолюбливает каноника, но, если отец Миколай будет у тебя сватом, навряд ли Ланге решится отказать племяннику вармийского владыки...
Каспер молчал. Он уже досадовал на себя, что затеял этот разговор. Даже с самым близким человеком нельзя говорить о таких сокровенных вещах... Только ночью, только наедине с собой...
- Вот вернемся, Касю, на родину, ты женишься, купим домик, моя пани Якубова будет хозяйничать, мы неплохо заживем, хлопчик! - произнес боцман важно, а сам из указательного пальца и мизинца сложил джеттатуру*.
______________ * Джеттатура - рожками вытянутые мизинец и указательный палец, якобы отгоняющие нечистую силу, снимающие "сглаз" и т. д.
"Это к его польскому суеверию добавилось еще и суеверие итальянское", с улыбкой подумал Каспер, но сказать ничего не сказал.
- Тревожит меня, Касю, - продолжал боцман, - что вы так и не поладили с Роттой. Знаешь, дружок, будь с ним помягче. Ох, горячий же народ эти итальянцы! Чистые поляки, что и говорить! А может, он совсем не такой плохой человек? Натворит что, вспылив, а потом кается... А?
- Может быть, - подтвердил Каспер.
Досада его на Ротту давно прошла, и ему даже было жалко глядеть на забияку, который в одиночестве слонялся по кораблю. Однако совсем не для разговора о Ротте поднялся Каспер в такую рань на капитанский мостик.
- Вуек, выслушай меня внимательно и, прошу тебя, не перебивай. И не думай, что я заразился от тебя тревогой за свою или твою жизнь. Дело наше правое, и господь бог и святая дева будут хранить нас в пути. Я верю, что все закончится благополучно. Но, Вуек, все же толковать о Ротте или о розовом масле сейчас недосуг. Поговорим о деле: от того, справимся мы или не справимся со своей задачей, зависит счастье и горе нашей родной Польши.
Каспер замолчал, а пан Якуб Конопка с тревогой следил за лицом своего любимца.
"О Митте своей, никак, задумался!" - решил боцман.
- Свидитесь вы с ней, и, надо думать, скоро, - сказал он, но синие глаза из-под прямых бровей так строго глянули на него, что пан Конопка смутился. - Я слушаю тебя, Каспер, - сказал он с какою-то робостью.
- Дело наше, можно сказать, закончилось удачей, - произнес юноша. - Я свято верю, что с этим письмом мы благополучно вернемся в Вармию. Но, Вуек, поклянись мне, что, если мне не выпадет счастье вручить письмо магистра отцу Миколаю, ты сделаешь это за меня. Слышишь, поклянись, что сделаешь это, отложив заботу о моем здоровье, если меня уложит на койку лихорадка, даже отложив заботу о моей жизни, если ей будет что-либо угрожать...
Боцман поднял было протестующе руку, но Каспер с силой потянул ее книзу.
- Поклянись! - сказал он почти умоляюще.
- Я уже клялся канонику Копернику, - возразил Якуб Конопка недовольно. - Какие тебе еще нужны клятвы?
Подойдя поближе к боцману, Каспер обеими руками схватил его за руку. Юноше трудно было говорить, но нужно когда-нибудь однажды высказать все, что у него на сердце!
- Вуек, Вуечку, - произнес он с такой нежностью, что пан Конопка снова почувствовал тревогу. - Вуек, я ничего, ничего не забыл! Когда пришло известие о смерти отца, ты три дня и три ночи плакал со мной на чердаке. И, когда привезли его тело в этом ужасном запаянном гробу, ты распоряжался всем у нас в доме, потому что и у меня и у матушки опускались руки от отчаянья... Потом, два года спустя, когда мне казалось, что я не перенесу этого ужаса (я говорю о том дне, когда матушка объявила, что выходит замуж за капитана Кучинского), ты один поддержал меня и не дал мне сотворить что-нибудь над собой... О том, что ты всегда готов пожертвовать своим счастьем, здоровьем, жизнью во имя родины, во имя долга, знал и отец мой, и я теперь знаю отлично... но, Вуек... - Каспер на минуту запнулся, на его побледневших было щеках пятнами выступал румянец. - Конечно, я не заслуживаю такой любви, но, Вуек, я-то знаю, как ты меня любишь... Поклянись же, что и эта любовь не помешает тебе выполнить свой долг!
Боцман молчал. "Бог не дал мне счастья растить, собственных детей, думал он, - и я нашел себе утешение в этом рыжем мальчугане... Пан Езус, как незаметно он вырос!" Вдруг что-то похожее на рыдание перехватило горло Якуба Конопки. "Вот таким же точно беспощадным к себе и даже к своим близким бывал и его отец, а много ли счастья видел он в жизни?"
- Поклянись мне, Вуек, - еще настойчивее повторил Каспер.
И, вытащив из-за пазухи маленький серебряный крестик, боцман благоговейно прижал его к губам.
- Клянусь, Касю, - сказал он, - я сделаю так, как ты хочешь!
Сменившись с вахты, пан Конопка, чтобы рассеять свои печальные мысли, решил зазвать в кофейню Спиридона Акрита тех ребят из команды, которые в первый день не были отпущены на берег.
Солнце уже высоко поднялось в небе, когда на корабль возвратился один Марио Скампиони - сегодня была его очередь дежурить. Парень был здорово под хмельком, однако в точности передал Касперу поручение боцмана. Тот, мол, отправился в торговую часть по известному им обоим делу, а Касперу поручает присматривать за порядком на корабле. Это означало, что пан Конопка решил все-таки раздобыть для синьорины Беатриче розовое масло. До чего неугомонный человек!
Закончив уборку, до блеска надраив палубу и начистив мелом медные части корабля, матросы лениво слонялись туда и сюда, в ожидании обеда. Марио, перевесившись через борт сторожевой корзины, наблюдал за тем, как товарищи его внизу затевают игру в кости, а каталонец Педро учит итальянцев играть на гитаре.
Марио первым обратил внимание на группу людей, направлявшихся вдоль пристани к "Санта Лючии". Разглядев впереди их Ротту, который, размахивая руками, пытался втолковать что-то шагавшему рядом толстому турку, Марио окликнул своего недруга, но тот ничего ему не ответил. Вместо Ротты отозвался высокий чернобородый мужчина, судя по одежде - европеец.
