Альма. Неотразимая - Тимоте де Фомбель
– Но я, – говорит Кортес, – всегда первым делом приезжаю в вашу провинцию. Ваш город мне как родной брат…
Эстебан Миро слушает. Он правит жалкой провинцией в огромной испанской империи, пересекающей Америки от Крайнего Севера до самой Огненной Земли. Эстебан Миро хотел бы превратить Новый Орлеан в настоящую столицу. Он мечтает о блеске. О великолепном театре, в котором его жена Мария Селесте будет играть лучшие роли. Но для этого нужно, чтобы Луизиана обогатилась.
Купец перед ним продолжает:
– В небольшом судёнышке выше по течению, возле рынков, я прячу пять бочек семян. Однажды они дадут хлопок Sea Island, который с руками оторвут все прядильни, от Англии и до края света.
Кортес умело держит паузу и прибавляет:
– В ваших силах покрыть им всю Луизиану.
Глаза губернатору застилает хлопок. Он представляет грядущие празднества и балы, кареты возле его собственного дворца. Он думает о своём предшественнике, губернаторе, которого он сменил в Новом Орлеане и который стал вице-королём Мексики. Неужели и у него однажды будет своё королевство?
– Однако, если я не заинтересовал вас, – продолжает Кортес с бесконечной мягкостью, – я продолжу свой путь в Кентукки и Каролину. Но непременно буду раз в год навещать вас, чтобы справиться о семье, потому что вы всегда были добры ко мне и ничего мне не должны.
Глаза у Эстебана Миро стали размером с испанские пиастры.
– Где вы остановились?
– У друзей в капуцинской обители, совсем рядом – возле церкви.
Миро колеблется. Купец в монастыре – с чего вдруг такая идиллия?
Дверь распахивается. На пороге маленькая девочка.
– В музыкальной гостиной лошадь.
– Матильда?
Губернатор встаёт с кресла. Девочке семь лет. На ней белое полупрозрачное кисейное платье с зелёной юбкой.
– В малой музыкальной гостиной лошадь, – повторяет она.
– Что ты говоришь? – улыбается губернатор.
– В ма…
– Иди сюда. Вот этот господин принёс тебе кое-что.
Она подходит к столу и спрашивает:
– Что?
– Какао, мадемуазель, с острова Эспаньола, где я живу, – отвечает Кортес. – Из него готовят ваш шоколад.
Альма за его спиной переменилась. Словно что-то выбило её из колеи.
Малышка Матильда не берёт мешочек. Только перекатывает пальцами бобы.
– В музыкальной гостиной…
– Ну хватит, Матильда.
Она смотрит на отца и убегает. Мешочек остался лежать на столе, рядом с хлопком. Губернатор смущённо улыбается, жестом и взглядом пытаясь сказать – как это всегда делают взрослые, – мол, не обращайте внимания; дети – существа странные.
Дон Миро возвращается к разговору:
– Насчёт вашей просьбы… Когда вы отправляетесь дальше?
– Завтра, на рассвете, уже по суше, – говорит Кортес. – Сейчас май, поздновато идти вверх по течению. Зимой я вернусь забрать мой старый кораблик и поднимусь по Миссисипи до Верхней Луизианы. А пока что буду петлять по вашей провинции на повозке со своими бочками. Я уже говорил: с завтрашнего дня меня ждёт жизнь коробейника или бродячего артиста.
– Список вам принесут в обитель капуцинов к шести утра.
Сантьяго Кортес кланяется, собираясь уходить. Он учтиво делает шаг назад, но, заметив взволнованный взгляд Альмы, снова подходит к Миро.
– У меня, господин губернатор, есть ещё одна просьба. Более личного характера. У меня возникли некоторые разногласия с капитаном судна, которое, вероятно, останавливалось у ваших берегов.
– Разногласия?
Кортес изображает смущение.
– Его корабль шёл с Гвинейского побережья, с невольниками на борту.
– И что же за разногласия у вас с ним возникли?
– Это связано с одной дамой…
– Ах, l’amour! – восклицает Миро по-французски. – Я так и думал.
Сантьяго Кортес кивает.
– Мне нужно знать, был ли его корабль здесь и когда именно.
– Нет ничего проще, – говорит губернатор, страдающий болезненным любопытством.
Он достаёт из ящика стола ключ, вскакивает с кресла, отпирает секретер тёмного дерева и извлекает толстую папку. Затем возвращается к столу и кладёт её перед собой.
– Вы обещаете, что дело не кончится дуэлью? – спрашивает он, листая первые страницы.
– Клянусь. Я не умею драться. Судно, которое я ищу, называется «Братья». Это английский корабль.
Папка захлопывается. Губернатор закрыл её так резко, будто она загорелась.
– Английский? В Новом Орлеане английских судов нет. Это запрещено.
Эстебан Миро врёт глупейшим образом. Здешний край – проходной двор.
– Говорят, у вас есть список нарушителей, о ком вам сообщили. Возможно, корабль занимался контрабандой.
– Исключено.
Все прекрасно знают, что подпольные суда стоят в старицах, в озёрах, у безлюдных пляжей и даже прямо у городского причала. Англичане, купцы из Новой Гранады, французские табачные контрабандисты – все ведут здесь свои дела. Миро терпит эту незаконную торговлю, пока луизианцы от неё выигрывают. И лишь когда кто-то из его подданных доносит об отдельном судне, он обязан вмешаться.
– У вас же есть полицейские списки, – говорит Кортес.
– Нет.
Миро, однако, вытаскивает из папки красную тетрадь.
– У меня их нет, сударь, потому что английских судов у наших берегов тоже нет.
Губернатор колеблется, смотрит на Кортеса, потом на тетрадь. Его терзает любопытство.
– Ну ладно.
Он слюнявит палец, готовясь перевернуть страницу.
– Как вы сказали?
– «Братья», Новый Орлеан, Луизиана, – сама того не замечая, произносит Альма.
Губернатор замирает. Он поднимает взгляд на девушку. На ней прекрасный костюм, шляпа заткнута за пояс, лук через плечо.
– Что она сказала?
– Ничего, – отвечает Кортес, – судно называется «Братья».
Миро закрывает тетрадь. Он вдруг осознал, что делает. Сообщает полицейские сведения малознакомому человеку и этой слишком уж безупречной негритянке. Он возвращается к секретеру, запирает бумаги на ключ, подходит к столу. Затем приближается к Альме.
– Надеюсь, это не рабыня с ваших островов. Вы ведь в курсе законов?
– Закон мне известен, – говорит Кортес. – Эта девушка такая же свободная, как я. При мне есть все подтверждающие это бумаги.
Несколько месяцев назад губернатор запретил въезд в Луизиану рабам с Сан-Доминго. Всюду говорят об их любви к мятежам. Эта отрава не должна перекинуться на их край.
– Прикройте ей голову, – ворчит губернатор.
Ещё один свежий закон запрещает темнокожим женщинам ходить с непокрытой головой. Его продвинули некоторые белые жительницы Луизианы. Они полагали, что такие непристойные причёски подвергают опасности верность их мужей.
Присмотрись кто-нибудь повнимательней к буйно разросшейся груде законов, направленных против рабов, и станет ясно, что страх часто не с той стороны, с какой ждёшь его увидеть. Белые люди у власти живут в постоянном страхе, хотя и не признаются себе в нём.
Дверь распахивается на две стороны.
На этот раз за ней не белая девочка, а высокий темнокожий мужчина в ливрее с золочёными пуговицами. Словно в кошмаре, он повторяет ту же фразу, что и дитя:
– Сударь, в музыкальной гостиной лошадь.
Губернатор вскакивает. Жестом он просит посетителей оставаться на месте. Затем выходит из
