Шамиль Ракипов - Прекрасны ли зори?..
Мы посмеялись. Сев на траву, закурили. Отдохнув, решили было опять взяться за работу, но позвали перекусить. Ребята из наловленной в реке рыбы сварили уху. Ну и молодцы! Я никогда не ел такой вкусной ухи.
Терешкин, торопливо отхлебнув несколько ложек, вскочил на своего иноходца и ускакал на заставу. Неожиданно вдруг у него испортилось настроение, какая-то тревога закралась в сердце. Видно, долгая служба на границе вырабатывает у человека какое-то шестое чувство. Ещё бы, жизнь в постоянном напряжении не может не наложить отпечатка. Спишь ли ты, занят ли каким-нибудь делом — всегда обязан быть начеку. Бдительности, готовности к неожиданностям от бойца на границе требуется втрое больше, чем в другом месте. Вот и сейчас мы косим, а патронташи и гранаты при нас, висят на поясе.
Вскоре топот уносящейся лошади замер вдали, и защитного цвета форма Терешкина слилась с зелёными травами. Только лошадь маленькой точкой ещё долго виднелась вдали, будто скачет одна, без всадника.
Чу! Не выстрелы ли захлопали вдалеке? Все разом перестали есть и обернулись в ту сторону, где тянется, уходя к горизонту, зубчатая гряда сопок — где пролегла наша граница. Тихо вдруг стало. Ни одна ложка не скребёт по дну котелка. Все прислушались.
Вдруг вдалеке показался всадник. Он мчался в нашу сторону. Когда он приблизился, ему навстречу выскочил Кабушкин. Вскинув винтовку, приказал остановиться. Всадник натянул поводья, с трудом сдерживая взмыленного коня, и, как положено в этих случаях пограничникам, быстро спешился и назвал пароль. Лишь после этого крикнул:
— Сегодня в шестнадцать ноль-ноль японцы напали на наших пограничников! Готовятся к новой провокации!
— К оружию! — приказал я.
В одно мгновение мы уже были в сёдлах. Помчались во весь дух к заставе. Я припал к шее лошади, тороплю её. Сердце в груди колотится, будто хочет обернуться птицей, унестись вперёд. Зорко смотрю вперёд, в глазах резь от напряжения. Стараюсь предположить, где придётся встретиться с врагами, прикидываю, у какой сопки будет удобнее занять позицию моему отделению, лихорадочно перебираю в памяти, каким оружием мы располагаем и сколько у нас боеприпасов.
За несколько минут все пограничники были в сборе.
Наша застава — у самой границы. Это большое деревянное здание, в котором разместились и казарма, и столовая, и Ленинский уголок, и наш штаб; по левую сторону расположены конюшни, манеж и другие подсобные помещения. Напротив заставы в землю накрепко вбит полосатый столб. Прикреплённые к нему три фанерные стрелки показывают направление границ трёх государств — СССР, Китая, Кореи.
Вдоль границы земля вспахана, разровнена — гладкая, что коричневая шёлковая лента. Проскочит по земле олень, пробежит лёгонький заяц — на мягкой почве остаются следы. Вдоль этой «шёлковой ленты» через определённый промежуток времени проходит проверочный наряд.
По левую сторону от нас протекает река Тюмень-Ула. По ней проходит граница СССР и Кореи.
А от Маньчжурии нас отделяет линия, что тянется вдоль сопок. Неспокойно сейчас там. Сопки сонно-молчаливы, уже окутались синеватыми сумерками. Но это обманчивая тишина. Тревожная. Над всей грядой возвышаются сопки Заозёрная и Безымянная. Их подножия с восточной стороны омывает озеро Хасан. Тихое небольшое озерцо — всего в пять километров длиной и с километр шириной, а хлопот нам доставляет немало — отделяет пограничников, находящихся в дозоре на Заозёрной и Безымянной, от заставы. В случае опасности защитники этих сопок до прихода подкрепления должны надеяться только на самих себя.
На маньчжурской стороне всего в каких-нибудь трёх-четырёх километрах от границы проходят шоссе и железная дорога. Пользуясь дорогой, японцы могут оперативно перебрасывать с места на место свежие силы. А от нас до ближайшей железной дороги сто тридцать километров.
Я думаю об Иване. Он сейчас на Заозёрной сопке. Как он там?..
Очень я обрадовался, получив приказ срочно отправиться на сопку Заозёрную и занять позицию.
Отделение своё я привёл на место уже затемно. Вокруг царило спокойствие. Ничего не изменилось. Ночь была самая обычная, как всегда. Луна пробиралась сквозь рваные облака — то проливала на землю серебристый свет, то гнала по сопкам тени. У болотистых берегов озера надрывались лягушки. В траве на склоне сопки звенели цикады. Я подумал: «Не ложной ли была тревога?..» Где-то заухал филин. Поодаль откликнулся другой. Я не сразу догадался, что это перекликаются «секреты», заметившие нас.
Вскоре нас окликнули. Я назвал пароль. Чернопятко показал, где должно расположиться моё отделение. Он заметно волновался. Почему-то разговаривал шёпотом. Я его никогда не видел таким встревоженным.
— Расскажи, что здесь всё-таки произошло? — спросил я тоже шёпотом.
— Утром мы заметили, что японцы вдруг закопошились неподалёку от границы. На нескольких машинах прибыли солдаты. Начали копать траншеи. Открыто, не прячась… А часам к четырём построились в колонны и двинулись напрямик к нашему посту. Метрах в пятидесяти остановились, по команде вскинули винтовки, приготовились стрелять. Мы тоже приготовились, взяли на прицел тех, что поближе. Но я приказал ребятам ни в коем случае не стрелять первыми. Понял, что неприятелю этого только и надо… Страшные это были минуты. Стоим — глаза в глаза, целимся — и не стреляем. Ребята молодцы, выдержали. Ни один выстрел не раздался с нашей стороны. У японцев нервы оказались слабее. Видел бы ты, что они вытворяли: орут что-то на своём языке, рожи строят, начали палить в воздух… Гляжу на своих ребят, у них пальцы сводит на курках. «Не стрелять, — повторяю каждую минуту. — Не стрелять…» Видать, самураям самим надоел этот «концерт» — убрались восвояси… Мы тоже разошлись по своим позициям.
Утром японцы из деревни Хомуку отправились к реке и стали купаться. Наплававшись, вылезли на берег и начали выполнять различные акробатические упражнения. Должно быть, они знали, что мы следим за ними в бинокли. Не исключено, что намеренно демонстрировали, на что способны: думали, что нагонят на нас страху. Что ж, у нас у каждого глаз хорошо намётан, умеем отличить настоящего вояку от новичка. Нам, конечно, сразу же стало ясно, что дело иметь придётся с хорошо подготовленными вояками. Самураи одной группы по очереди разбегались, пружинисто подпрыгнув, дважды переворачивались в воздухе и становились на ноги — делали сальто-мортале. Другие на зелёной лужайке отрабатывали приёмы джиу-джитсу. Третьи, проделав целый комплекс хитроумных приёмов с винтовкой, кололи штыком наскоро сооружённое из тряпья чучело. Это были солдаты знаменитой Квантунской его императорского величества армии.
Однако мы тоже не дремлем. Только мы демонстрировать себя, как в цирке, не станем. Если суждено будет столкнуться, тогда и увидим, кто на что способен.
На политзанятиях нам не раз говорили об агрессивных планах Японии и о её военных деятелях.
К примеру, известный генерал Араки Садао, вдохновитель японских самураев, начал свою карьеру с помощи врагу нашего государства — Колчаку. Это он на совещании губернаторов выдвинул план, по которому предполагалось, напав на СССР, отторгнуть наше Приморье, Забайкалье и Сибирь. Может быть, Араки Садао сам лично напутствовал и на этот раз солдат, посланных в район озера Хасан?
А может, этих самураев-фанатиков инструктировал матёрый японский разведчик Доихара Кендзи? Ему несколько раз удавалось пересечь границу на нашем участке — словно бы он «прощупывал», где проще это проделать. Однажды чуть-чуть не угодил в руки наших пограничников, но ему всё же удалось унести ноги.
В том месте, где была наибольшая вероятность нападения, мы разбили палатки и стали окапываться. Делали это незаметно, по ночам. Почва здесь твёрдая, каменистая. За две ночи нам удалось выкопать несколько неглубоких окопов, насыпать брустверы.
Днём, замаскировавшись в укрытиях, наблюдали за японцами. Выяснилось, что ночью жителей деревни Хомуку куда-то эвакуировали: утром сразу же бросилось в глаза, что ни из одной трубы крестьянских фанз не вьётся дымок. Из деревни не доносилось, как прежде, крика петухов, кудахтанья кур, мычания коров, выгоняемых на пастбище, блеяния овец. По улицам слонялись без дела группы мужчин. К полудню большинство из них направились к реке купаться. И тут-то мы их хитрость разгадали: «жители Хомуку» были все пострижены наголо, на них были одинаковые голубые трусы. И, как на подбор, все плечистые, мускулистые.
— Опять они что-то замышляют, — говорю ребятам. — Не хотят ли они с нами в гражданской одежде воевать?
Позвонил начальник заставы Терешкин.
— Будьте начеку! — сказал он. — За этим их маскарадом что-то кроется.
— Мы не спускаем с них глаз, товарищ лейтенант, — ответил я.
После полудня толпа в тридцать — сорок человек в пёстрой крестьянской одежде, шумя, что-то выкрикивая, грозя кому-то кулаками, стала приближаться к границе. Остановившись так, что легко было разглядеть их перекошенные злобой лица, они начали бесноваться ещё больше, искажая русские слова, выкрикивая ругательства. Однако мы молчали. А это всё больше и больше выводило их из себя. Шаг за шагом они подступали всё ближе. Потом и вовсе обнаглели — принялись бросать в нас камни. И вдруг я с удивлением заметил, что эту остервенелую толпу с двух сторон снимают кинокамерой. «Нашли место, где снимать фильм!..» — подумал я.
