Борис Привалов - Петрушка — душа скоморошья
Сговорились мы, составили зелье. Влил я его хозяину в ковш медовухи, он и не приметил этого… Тем паче, что я же его и угощал! Ну, спустя ещё два ковша, хозяин начинает икать. Хочет хозяин слово молвить, а у него только и получается: ква-ик-ква! Как лягушка на вечернем болоте.
Убежал он в избу, заперся там, думал отлежаться. Да где уж! Ночь проходит, утро настаёт — из избы — только ква да ква! Народ удивляется: зима, мороз, а в Белицком кружале лягушки веселятся!
Измучился хозяин, попа вызывал. Мы того попа по дороге перехватили и в сторонку. Говорим: вот тебе, старый обжора, кошель с деньгами, давай свои одежды и жди, когда мы вернёмся. И чтобы молчок, а то найдут тебя, раба божьего, в лесу съеденного волками.
Поп попался понятливый, тотчас всё исполнил. А у меня товарищ — ты видел, с оспинами на лице? Сито его прозвание, он из монахов. Разоделся в поповские наряды — ну просто патриарх! Хоть с него икону пиши!
Пришёл он к хозяину, молитву бормочет, крестом помахивает. А тот всё квакает. Сито и говорит: «Пришёл конец. Вселился в тебя бес и выйти не желает. Видно, большой грех ты на душу взял… Если уж святой крест тут бессилен, — плохи дела. Умрёшь сегодня ночью. Покайся — авось придумаем что…»
Хозяин и начал каяться: был, мол, грех, обокрал парнишку-несмышлёныша. Отнял у него пояс с деньгами… Всё верну, только чтоб жизнь осталась…
Показал он, где пояс Потихони спрятал. А тут уж и я захожу к нему.
«Знаешь, говорю, чьи ты деньги украл?»
И рассказал всё. Затрясся хозяин, даже квакать перестал со страха. Понял, что лютая смерть ему по всем скоморошьим законам выходит…
Ну, а на следующее утро мы уже далеко были… Вылечился ли хозяин от кваканья? Ха-ха… Вылечился, Петрушка, хорошо вылечился… Больше никогда болеть не будет… И жить на земле тоже…
Потом нужно было тебя отыскать, пояс отдать. Пришли в Колядец. А в городе про какого-то Петрушку-скомороха говорят. Увидел я раз твою куклу — признал. Вместе лепили похожую. Только к тебе пошёл, ан тебя нет уже. Как это ухитрялся ты исчезать, непонятно… Похождения твои знаем, голос Скомороха твоего слышим, а сам ты, как в воду — раз! — канул. Ищи свищи! Вот на базаре вчера мои молодцы тебя под надзор взяли. Когда ты мужика спасал, мы у стражника в ногах путались. А княжеский сокольничий всё дело испортил!.. Мы хотели было тебя освободить, да тут ещё стражники набежали… Проводили тебя до самого дома боярского. Стали думать — как спасти? Однако князь-батюшка, чтоб его разорвало, поторопился с тобой расправиться… На всякий случай я мальчонку с костылём поставил у дома боярского дозором — вдруг пригодится?.. Вот и весь сказ…
— Спасибо, — сказал Петруха. — Выручили вы нас с Михайлом крепко. Ну, а деньги мне не нужны. Выкуп внесён. Сейчас, наверно, в другом городе скоморохи эти играют.
— Выкупил уже? А деньги откуда добыл? Ох, не сообразил! — Атаман хлопнул себя по лбу. — Да ведь про твою шутку со шляпой весь город знает! Купил же князь шляпу-то! Вот и выкуп!
— Как ни верти, выходит, деньги мне ни к чему. — усмехнулся Петруха. — Вам, поди, самим нужны.
— Нет, ты им хозяин! — произнёс круглолицый рябой оборванец. — Ведь из ватаги Потихониной ты один живой нынче.
— Хорошо сказал, Сито! — похвалил атаман. — Пусть, Пётр, деньги у тебя будут, пригодятся. Нужда придёт — попросим.
В пещеру приходили всё новые и новые нищие.
Говорили о том, как лютует князь. Как же не беситься: сам во главе погони объехал весь город и вернулся в боярские хоромы несолоно хлебавши.
Передавали слова Безобразова, который повелел всех подозрительных хватать и тащить в ямы.
Стражники, говорят, удивлялись тому, что в городе пропал, словно под землю провалился, громадный медведь.
— Кукольники про Петрушку-скомороха комедь показывали! — рассказал один из мальчишек. — Шум стоял — на весь рынок! То выскакивал Поп, то Стражник, то Боярин — все кричат: «Где Петрушка?» А Петрушка лежит на печи да тараканьи шкурки считает! Потеха!
Когда подземелье затихло и вся нищая братия, кроме дозорных, заснула, атаман перетащил свой полушубок к Петрухе:
— Не спишь, Пётр? Поговорить нужно…
Атаман лёг совсем рядом, так что губы его почти касались Петрухиного уха, зашептал:
— Был я, Пётр, беглым крестьянином… Потом стал, как и ты, скоморохом. На все руки мастером — и на дуде, и плясать, и петь… Жить бы мне да поживать, но худое дело вышло. Украл я. Не у товарища, нет, у врага своего. Но всё равно вором стал. И меня за то старики от скоморошества отлучили. Голос отобрали… Сожгли зельем… Я вроде и не горевал сперва. Пил много. Пьяному, известно, море по колено…
— А лужа — по уши, — добавил Петруха. — Так ведь поговорка-то сказывается.
— Пошёл к нищим… Поводырём был. Слепцов водил. Потом ворожеем стал. Ого, как ещё ворожил-то! Всё будущее, всё прошедшее…
— Мне поворожи.
— Тебе ворожить я не могу, потому что сам от тебя хочу свою судьбу узнать… Да и ворожба вся — тьфу, обман один, хуже воровства! Потом атаманом нищей ватаги стал. Жизнь не хуже, чем у других. Да вот не могу без скоморошества. Понял: если к скоморохам пути не отыщу — погибну. Искупил я свою вину, Пётр, как мыслишь? Могу я, к примеру, с куклами ходить? Голос у меня хрипатый, а с пищиком слышал как получается?
Петруха помолчал, погладил тёплый медвежий бок.
— Я о другом думаю, — сказал Петруха тихо. — Куда мне моего брательника косолапого девать? В лес его отвести нельзя. Есть ему там нечего, снег кругом, да и опять какой-нибудь храбрец, вроде князя, его изловит… Он медведь-скоморох, ему в лесу скучно. Он на-люди непременно выйдет. А если плохих людей повстречает? Убьют. Или, хуже того, на цепь посадят, до смерти держать так будут. Старики говорят, что ватага с медведя начинается. И вот что я думаю, мил человек, давай-ка мы ватагу свою собирать. Ты — с медведем. Он всему обучен, сам кого хочешь научит. И мне ещё будешь с куклами помогать. В четыре-то руки мы такое покажем! Музыкантов найдём…
— А Сито — акробат, лучше не сыщешь!
— Вот и акробат есть… Гусляра раздобудем…
Так в разговорах и мечтах прошла ночь. Заснули только под утро…
Медведь быстро перезнакомился со всеми в пещере, бродил из угла в угол, приветливо ворча и подбирая всё съестное, попадающееся по пути.
День стоял яркий, пригожий, и какой-то ловкий солнечный лучик пробрался через длинный лаз чуть ли не до самой пещеры.
— Пошли кого-нибудь в пивоварню, что на рынке стоит, — попросил атамана Петруха. — Пусть там спросят Маланью, скажут ей, что я жив-здоров. И возьмут весь мой снаряд — куклы, обруч, мешок. Да Васятке-мальцу подарить что-нибудь надобно.
Атаман послал тройку шустрых мальчишек выполнять наказ.
Не успели поесть, как мальчуганы вернулись с куклами, с обручем, мешком, Петрухиной торбой, шляпой. Затараторили все разом:
— За подарок Маланья спасибо велела передать и поклон.
— Васятка плакал, за нами идти хотел.
— Мы ему дудку принесли — дудеть начал, утешился.
Затем в пещеру стали приходить из города нищие со странными новостями.
Вроде бы царь из Москвы указ прислал, чтобы всех скоморохов и музыкантов запретить. Указ тот читают дьяки возле кремля, стражники отбирают у скоморохов всё имущество, на реку сносят. Говорят в народе — палить всё будут, чтобы от скоморошьего дела и духа не осталось.
Петруха не верил:
— Не может того быть! Как же изничтожить веселие на Руси?
Атаман помрачнел:
— У нас, Пётр, всё может статься. Не такое видели!
Нищие уходили, приходили, вновь исчезали. Слух о царском указе держался упорно.
— Под вечер на реке скоморошью музыку жечь будут! — утверждали все в один голос.
— Пойду, — сказал Петруха. — Сам должен посмотреть, тогда поверю!
— Я с тобой, — решительно произнёс атаман. — Мало что случиться может!
— Нет, сиди тут, — подумав, произнёс Петруха. — Медведя одного оставлять нельзя. А ты с ним сдружился. Вот и обвыкайтесь.
Петруху переодели: вместо сапог лапти, зипун достали рваный, клочьями. На один глаз повязку соорудили. В руки — костыль. Брат Михайло и тот сначала не признал, зарычал.
— Раз медведь обмишурился, — засмеялся атаман, — то князь Брюквин и подавно не разглядит! Эй, Сито, иди с Петром да глаз с него не своди!
Рябой круглолицый парень взял суковатую дубинку и двинулся вслед за ковыляющим на костыле Петрухой.
…Уже спускались на город Колядец бледно-лиловые сумерки, когда Петруха и Сито дошли до стен кремля.
На льду реки возвышалась гора инструментов скоморошьих — гуслей, бубнов, труб, дудок, гудков, волынок, домр, балалаек… Чего только не было в этой горе!
А на берегу, у самого спуска к реке, теснимая стражниками, стояла толпа скоморохов.
«Ватаг пять! — прикинул Петруха. — Много же их собралось в Колядце!»
