Кэти Кэссиди - Черри влюбилась
Шэй снимает с манекена старый вытертый кафтан и накидывает мне на плечи. Я кутаюсь в ветхую ткань, однако продолжаю трястись в ознобе, пока Шэй не обнимает меня и не притягивает к себе. В эту минуту я забываю обо всём на свете.
Нужно сворачиваться в клубок, прижиматься друг к другу, чтобы сохранить тепло, я это знаю.
Так поступают альпинисты в горах, полярники, застигнутые снежной бурей и оставшиеся без припасов, и жертвы кораблекрушений, выброшенные на берег, – такие, как мы. Не знаю только, нужно ли при этом крепко держаться за руки и склонять голову на грудь другого человека, слушая при этом стук его сердца. Может, так и надо, так принято. Может, это нормально, когда губы того, другого, человека почти касаются твоего уха и ты ощущаешь его тёплое дыхание. Правда, насчёт поцелуев я не уверена. По-моему, так делаем только мы.
Когда Шэй приподнимает мой подбородок и целует в губы, мир словно переворачивается и я забываю всё плохое, что со мной было. Забываю кораблекрушение, ссору, обиду и унижение, злое лицо Кёрсти Макрэй, пощёчину от Ханни и то, что я всегда в стороне, на отшибе. Я забываю даже ту боль, о которой запрещаю себе думать и которую ношу в себе постоянно.
Мы целуемся и целуемся, а когда заканчиваем, оказывается, что я согрелась, дыхание моё сбилось, а сердце бешено колотится и, наверное, уже никогда не замедлит ритм.
В темноте Шэй гладит меня по лицу – его пальцы нежно скользят по моим векам, носу, губам.
– Я должна тебе что-то сказать, – шепчу я. – Это очень важно.
– О чём ты?
Я собираюсь с духом.
– Истории, которые я тебе рассказывала… о маме, цветущих вишнях, кимоно, зонтике, открытках – это всё неправда. Моя мама умерла, когда мне было четыре года. У неё было больное сердце, но никто об этом не знал, и она просто… умерла.
– Ох, Черри, – выдыхает Шэй мне в волосы.
– Это было ужасно. Я не понимала, что произошло, а папа на эту тему не разговаривал. Мои вопросы его только расстраивали, поэтому я перестала их задавать. Вместо этого я начала спрашивать себя: а что, если я всё неправильно поняла и моя мама жива, просто уехала куда-то далеко-далеко? В конце концов я сама запуталась, что правда, а что вымысел.
У меня не осталось воспоминаний о маме, Шэй. Праздник в Киото, кимоно и зонтик – всё это фантазии. До моего рождения мама и папа много путешествовали, но потом осели в Глазго, где я и прожила всю жизнь.
– Не важно, Черри, – шепчет Шэй. – Для меня это не важно.
– Веер я получила в подарок на Рождество, когда мне было семь лет, – со вздохом признаюсь я, – а кимоно и бумажный зонтик увидела на благотворительной распродаже в прошлом году. Эти вещи почему-то приблизили меня к маме. Мне казалось, именно их она подарила бы мне, если бы могла.
Шэй гладит меня по волосам.
– Кимоно пахло не цветами вишни, а нафталином и благотворительной лавкой. Неудивительно, что Ханни выбросила его в окно. А зонтик и был поломан, и краски на нём растеклись давным-давно. Я что-то смутно помню про цветущие вишни в парке, только парк этот был в Глазго, а не в Киото. Прости меня, Шэй.
– Черри, я всё знал, – тихо говорит он. – Пэдди с самого начала рассказал семье Танберри о том, что твоя мама умерла, и я понимал, что ты никогда не была в Японии. Разве я должен был поверить в твои фантазии? Мне просто нравилось тебя слушать. Черри, ты потрясающая рассказчица! Почему ты не записываешь свои истории на бумагу? У тебя большой талант.
Талант? На учителей и одноклассников в Глазго мои истории не производили такого впечатления. Мисс Жардин советовала обратиться к психологу, а девочки кривились и отворачивались, когда я описывала мамины балетные достижения в Нью-Йорке, Париже и Токио. Меня называли лгуньей, и поделом. Я врала и выдумывала, чтобы заполнить огромную дыру в сердце, которая образовалась после смерти мамы. Только у меня всё равно ничего не вышло.
– Шэй, как ты думаешь, Ханни действительно собиралась остаться в Лондоне у папы насовсем? – спрашиваю я темноту.
– Возможно, – отвечает темнота. – Видимо, это часть того шантажа, о котором она как-то упоминала, способ заставить Шарлотту выбирать между ней и Пэдди.
– И её план провалился. Понятно, почему она так психует.
Шэй хмурится.
– Раньше, во время наших разговоров наедине, Ханни повторяла, что всё рухнуло, что она всё потеряла, в том числе и отца.
– Бедная Ханни, – вздыхаю я.
– Да уж, – соглашается Шэй. – Мне жаль её, Черри, но я больше не могу притворяться, что хочу быть с ней, потому что это не так. Я не могу продолжать отношения. Все считали нас идеальной парой, а мы попросту проводили время вместе, так, от скуки. Даже не знаю, почему она выбрала именно меня. Может, потому, что мы старые знакомые и я нравился её подругам… Девчонки вообще-то считают меня красавчиком.
– Эй, от скромности ты явно не умрёшь, – поддразниваю я, ткнув Шэя локтем в бок. – А в зеркало давно смотрелся? Лично мне вспоминается словосочетание «мокрый как мышь».
– На тебя моё знаменитое обаяние никогда не действовало, верно? – смеётся Шэй. – Кстати, это и привлекло меня в тебе в первую очередь. Твоя честность…
От удивления я широко распахиваю глаза. Это что, шутка?
– Я серьёзно, – говорит он. – Мне кажется, я хорошо тебя знаю; знаю о событиях, которые произошли в твоей жизни, знаю о твоих мечтах и надеждах. Ханни не такая. Она очень замкнутая, никогда не раскрывается, даже на самую чуточку. Видимо, до сих пор переживает из-за отца, в этом всё дело. Боюсь, скоро она совсем съедет с катушек, и не хочу «склеивать разбитую чашку». У меня больше нет на это ни сил, ни желания. Я стискиваю пальцы Шэя.
– Черри, тот человек, с которым я хочу быть, – это ты. Я понял это в тот момент, когда впервые увидел тебя, и с тех пор ничего не могу с собой поделать.
Я молча улыбаюсь. Я ведь давно это знала?..
– Как только мы выберемся отсюда, я поговорю с Ханни, всё объясню ей. Надеюсь, она поймёт и не будет тебя винить.
Моя улыбка меркнет. Нет, Ханни никогда этого не поймёт и не простит. У нас с Шэем нет будущего. Для меня вообще нет будущего в Танглвуде, и никакие фантазии тут не спасут.
XXIX
Когда я просыпаюсь, в пещеру пробиваются лучи рассветного солнца, золотистые с розовым оттенком. Руки Шэя обвивают меня, он спит, уронив голову мне на плечо, мы оба кутаемся в кусачий серый кафтан, который одолжили у пирата. Манекен сердито таращит глаза, угрожающе наставив на нас бутафорский пистолет.
Заслышав в отдалении рокот лодочного мотора, я расталкиваю Шэя.
– Просыпайся, кажется, за нами приехали! Шэй подскакивает, заставляя вскочить на ноги и меня, мы выбегаем из пещеры. При дневном свете мы похожи на призраков, беженцев или потерпевших кораблекрушение – собственно, последние – это мы и есть. Одежда наша вымокла и порвалась, руки и ноги – в синяках и ссадинах, под глазами – тёмные круги.
– Привет, мисс Робинзон Крузо, – устало улыбается Шэй.
– Привет, Пятница, – улыбаюсь я в ответ. Вдалеке на серебристых волнах подпрыгивает маленькая моторная лодка. Мы с Шэем начинаем размахивать руками и вопим до хрипоты. Ура, нас заметили! Судёнышко направляется к берегу, из него вылезают и шлёпают к нам по мелководью отец Шэя, чьё лицо темнее тучи, и мой папа.
В следующую секунду папа подхватывает меня на руки и кружит, кружит на песке.
– Больше никогда так не делай, слышишь? – шепчет он мне в волосы. – Черри, я не вынесу, если с тобой что-то случится. Я потерял твою маму и не переживу, если потеряю ещё и тебя.
– Этого не будет, папочка, – горячо заверяю я. Папа сажает меня в лодку, я оглядываюсь на Шэя и от изумления открываю рот: мистер Флетчер крепко сжимает сына в объятьях – этот большой, грубый, угрюмый человек обнимает худенького упрямого мальчишку, гладит по спине, а когда отстраняется – я это вижу! – вытирает глаза и шумно вздыхает.
Шэй забирается в лодку, бросает мне в руки спасательный жилет и надевает такой же на себя. Лицо у него серое, измученное, пшеничная чёлка висит мокрыми крысиными хвостиками, зато чёрная шапочка на месте и, как обычно, сдвинута на макушку.
Папа пересаживается на корму и делает несколько звонков: в полицию, береговую охрану и Шарлотте. Мистер Флетчер заводит мотор. Катерок покидает залив, осторожно лавируя между длинными цепочками чёрных камней, на которые мы напоролись вчера ночью. Мне страшно даже глядеть на них.
– Надеюсь, вам не надо объяснять, какую глупость вы совершили? – рявкает отец Шэя. – Сами видите, да? А знаете, сколько судов разбилось в этой бухте в старые времена, сколько людей погибло в попытках обойти камни в темноте? Шэй понуро опускает голову.
– Это всё из-за меня, – еле слышно говорю я. Шэй берёт меня за руку и крепко её сжимает.
– Слава богу, теперь вы в безопасности, – ворчит мистер Флетчер, поворачиваясь обратно к штурвалу, – и это главное.
Шэй украдкой косится на меня из-под чёлки.
