Валерий Медведев - Сверхприключения сверхкосмонавта
Теперь об усилении эмэсэспэ!..
Только вот как я её усилю, Эмоциональную Сторону Своей Природы, если учительница пения сказала, чтобы ноги моей больше не было в классе? Ничего, она ещё извинится и ещё попросит у меня разрешения, чтобы я присутствовал у неё на уроке. Кстати, надо будет сегодня же заготовить воспоминание, которое учительница пения напишет о моём пении. Ну ладно! Это потом. Это после урока пения.
Нет, представляю, какие лица будут у этих ченеземпров, когда я добровольно заявлюсь в класс! Они и не представляют, что я берусь за это сомнительное дело, стараясь как можно быстрее возвращать к жизни клетки мозга, которые длительное время не занимались искусством.
Но всё-таки как это могло случиться, что мой сверхорганизм упустил из виду это сам, и, по-видимому, на уровне генов?.. Я как-то и не задумывался над тем, что собственно говоря, передали мне по наследству мои родители и, кстати, передали ли они мне что-нибудь эмоциональное или не передали? В детстве, я имею в виду своё младенчество, пели ли они мне колыбельные песни (не помню) и играли ли они на каком-нибудь музыкальном инструменте? На балалайке? На домре? На гитаре? В конце концов, на пианино?
С этими мыслями я вошёл в столовую. Отец работал над своей диссертацией. Мама вязала. Я начал разговор спокойно и издалека:
- Вот когда младенцы засыпают, им поют колыбельную... А вы пели мне колыбельную песню?
- Нет, - сказала мама.
- А ты, папа?
- Зачем тебе было петь? Ты и так спал как убитый...
- Вот именно как убитый! Спал тогда, а как убитый сейчас... Вот, вот почему не смыкается круг.
- Какой круг? Почему не смыкается? - Отец снял очки, потёр переносицу и спросил: - И почему он должен смыкаться?
- А потому, что... потому, что в Америке есть бэби-певцы. Слышали об этом?
- Что ещё за бэби-певцы? - удивились мои родители.
- Мальчик в восемнадцать месяцев напевал народные песни, а девочка в четырнадцать месяцев пела колыбельные песни. А почему они это делают?
Отец с мамой переглянулись и пожали одновременно плечами.
- А. потому, что и колыбельные и народные песни им пели их папы и мамы. А есть такие, которые не поют...
- Одним поют, других укачивают молча, - сказал отец, - кому что нравится. Мы с мамой не пели, потому что ни у неё, ни у меня никогда не было голоса. Между прочим, ты пошёл в нас, у тебя тоже нет голоса.
- Извините, - сказал я категорично. - Лично я не пел потому, что думал, что я не должен петь, а теперь, когда я знаю, что обязан петь, - слово "обязан" я выделил интонацией голоса, - теперь я пою.
- Не хотел бы я услышать твоё пение. Хотя, впрочем, от тебя всего можно ожидать. И потом, почему ты обязан петь?
Этот вопрос я, конечно, пропустил из левого уха в правое.
- Да, - намекнул я, - но есть ещё и такие, которые не только сами не пытались петь, но и не пытались передать свои малые музыкальные способности своим детям, не помогая тем самым усилению эмоциональной стороны природы их ребенка...
На словах "тем самым усилению эмоциональной стороны природы их ребёнка" рука отца занервничала, но я не замолчал, я продолжал:
- ...А другим нравится не петь, не шутить... Кстати, о "шутить". Одна очень полная дама решила похудеть и обратилась за советом к врачу. Врач посоветовал ей каждое утро двадцать раз касаться носков тапочек. Через некоторое время она опять посетила врача и сказала, что от его совета никакого эффекта.
Он попросил её объяснить, как она выполняла его совет. Оказывается, она, не вставая утром с кровати, доставала тапочки, ставила их на стул рядом с кроватью и дотрагивалась до них даже больше двадцати раз и - и всё напрасно!
- Ну и что? - сказал отец. - Что она двадцать раз дотронулась до тапочек?
- Как ну и что? - удивился я. - Это же смешно.
- Что смешно? - спросил отец.
- Как что смешно? - удивился я и тут же решил разъяснить отцу, что в этом рассказе смешно: человеку доктор прописал, чтобы он, стоя на прямых ногах, сгибался и доставал кончики тапочек, тогда будет эффект, а она без труда дотрагивается до них, положив их ещё на стул.
- Ну и что здесь смешного? - снова переспросил меня отец. - Ты здесь видишь что-нибудь смешное? Это скорей грустно.
- Но если Юрий говорит, что это смешно, значит, это смешно, он же получше нас с тобой разбирается в юморе! - сказала мама.
- Ладно, не спорьте, - утихомирил я моих родителей, - даю вторую пробу: мальчик рассказывает отцу, что учитель им говорил на уроке, что люди все держатся на Земле только благодаря закону тяготения. Отец подтвердил это. Тогда мальчик спросил отца, а как же люди жили до того, как этот закон был открыт?
Отец посмотрел на меня с недоумением.
- М-да... Гены были лишены не только музыкального слуха, но и чувства юмора.
- Какой Гена? - спросил отец.
- Один наш общий знакомый, - намекнул я.
- Лично я не знаю никакого Гены, которого знаешь ты!
- А это порядок, что в доме нет ни гитары, ни балалайки, ни пианино? - спросил я.
- Завтра всё будет, - сказала мама.
- Завтра - не сегодня, - сказал я. - Может, всё-таки споём, предложил я, - повеселимся, пошутим?
- Только этого не хватало! - возмутился отец. - А насчет пошутим и споём есть такой анекдот. Сын-двоечник приносит отцу дневник. Отец видит, что у сына по всем предметам двойки и только по пению пятёрка. Отец смотрит на сына и говорит: "И ты ещё поёшь!"
- Смешно, - сказал я серьёзно и добавил: - Ну, ладно, если так, то мы не можем ждать милостей от природы, взять их у неё - наша задача! - с этими словами я поднялся и вышел из комнаты.
Сегодня гитару можно одолжить у Колесникова, чтобы установить немедленно связь с генами. Ген подаёт голос оттуда, из глубины твоего существа, а можно и, наоборот, развеселить гены, пощекотать их под мышками, есть же у генов свои молекулярные подмышки, и научить гены петь. Научить гены петь можно, но... но план весь план моей сверхкосмической жизни придётся мне переделать, а где взять время? Где взять время?
Думая об этом, я перелез через ограду нашего балкона и через балкон Колесникова-Вертишейкина проник к нему в комнату. Колесников уже спал, я разбудил его и спросил:
- У тебя есть гитара?
- Есть, - сказал Колесников.
- Давай скорей.
Колесников протянул мне гитару и сказал:
- Ой, что вчера из-за тебя на педсовете было! Говорят, случай с пожаром разбирали, а твое поведение и вообще тебя назвали феноменом. Чему, говорят, нас учит феномен Иванов? А учит он нас тому, что ещё одна такая безобразная выходка окончилась пожаром на репетиции и его надо исключить из школы. Это учительница пения сказала. А учитель химии сказал: "А по-моему, феномен Иванов учит нас другому: при всех его чудовищных и необъяснимых выходках Иванов - феномен, учится у нас, учителей, и феномен нас чему-то учит. А может быть, и учителям взять с него пример: учить и учиться". Что здесь началось! Все возмущались: "Не будем учиться!.. Не будем!" Я это всё запишу в новых воспоминаниях о тебе, хорошо?
- Хорошо, - сказал я, вылезая с гитарой из окна через балкон на карниз дома. - У вас ещё какой-нибудь музыкальный инструмент есть?
- Есть, - сказал Колесников, - пианино.
- Сейчас же садись и играй, Колесников. А то поздно будет. Мне поздно никогда не будет, а тебе будет.
Я задержался на карнизе, посмотрел на Колесникова и спросил:
- А вдруг мне эти стихи присылают оттуда? - Я показал глазами на небо. - Какой-нибудь там инопланетянин видит оттуда, что именно мне будет поручено самое... самое... на земном шаре... и он мне сигнализирует. Может, у них там и прозы нет, а все стихами говорят. А я себе взял экслибрисом круг... Слушай, Колесников, меня сейчас - поймёшь позже.
С этими словами я полез по карнизу дома, дошёл до своего балкона, перелез через перила и вошел в комнату. Затем я смодулировал в своём мозгу тройную экспозицию и соответственно занялся одновременно тремя делами сразу.
Тройная экспозиция - это когда на одну и ту же плёнку снимают три сюжета. Одним словом, я рассматривал в телескоп ночное небо Москвы, облокотившись на гитару, пальцами левой руки строил на грифе аккорды, правой - перебирал струны и тихо, в одну двадцать шестую своего голоса, запел.
Через некоторое время дверь тихо открылась, и в дверях появилось насмерть перепуганное лицо моего отца.
- Что здесь происходит? В чём дело?
Я пропел:
- "Вдоль по Пи-те-рской..." - и сказал: - Слушай сейчас! Поймёшь позже!
- Ты с ума сошёл! Ты же всех разбудишь! - закричал отец. - Всё, я больше не могу!
- Понимаешь, папа, - сказал я, - ты пойми меня по-хорошему. Ты даже не представляешь себе, как это для меня важно, чтобы круг сомкнулся, потому что несомкнутый круг - это не круг, и поэтому, продолжал я, - ты должен, ты обязан понять, что любое художественное произведение обязательно состоит из двух компонентов: информационного, к которому относятся слова, мелодия, изображение, и ритмического наиболее ярко выраженного в музыке и танце.
