Есть на Волге утёс... - Лев Абрамович Кассиль
Одну половинку расколотой пластинки друзья быстро нашли. На разорванной бумажной наклейке можно было разобрать начало знакомой полустершейся надписи. Но второй половинки нигде не было. Начали искать, и что же оказалось?.. Мать подложила обломок пластинки под горячий утюг на гладильной доске!
— Вижу, валяется, — оправдывалась она.
— Эх ты, мама, мама! — только и мог сказать Горка.
От горячего утюга кусок пластинки очень сильно пострадал, но делать было нечего, и друзья приложили испорченную половинку к той, которая была у них. Что за история? Половинки не сходились. Как ни поворачивал их Гора, на какие хитрости ни пускался Витя, половинки не сходились: края не совпадали.
— Витька, — сказал вдруг Гора страшным голосом, — я тебе сейчас такое скажу, что ты не знаю уж чем меня назовешь. На, стукни меня как следует!
Витька поправил очки и без особой уверенности ударил Горку по спине.
— Витька, — продолжал Гора, — я, верно, ту половинку перепутал и нечаянно отдал Фильке, когда ему битые пластинки отдавал. Можешь плюнуть на меня…
Итти к Фильке в тот же вечер было уже поздно. Друзья отправились утром. Они захватили с собой тщательно завернутые в газету разрозненные половинки пластинки.
Филька Жамков, как всегда, обретался на берегу. Он вечно слонялся там у пристаней. Это был долговязый белесый парень лет семнадцати, в лиловой футболке, с розовым, словно обваренным лицом. Нос у него всегда был красный, воспаленный, глаза блеклые, водянистые, как волдыри, а совсем белые и редкие ресницы казались надерганными из зубной щетки.
— А, физики, химики, изобретатели! — приветствовал он юных техников. — Чем сегодня торгуете, джентльмены?
Говорить правду Фильке Жамкову ни в коем случае нельзя было. Он сразу бы догадался, что пластинка очень нужна ребятам, запросил бы несусветную цену за поиски исчезнувшей половинки.
— Филька, я тебя в прошлый раз надул нечаянно, — начал Гора и незаметно ткнул локтем Витьку. — Я тебе от одной битой пластинки не ту половинку подсунул. Витька, дай сюда. Вот видишь: это «Фигаро здесь, Фигаро там», оказывается.
Филька внимательно поглядел на юных техников, но как будто ни в чем их не заподозрил. Он велел подождать минутку, исчез куда-то и вскоре вернулся и вынул из-за пазухи вторую половину пластинки «Есть на Волге утес». Мальчики приложили половинки одну к другой, края плотно сошлись, трещина была едва заметна.
— Ладно, — сказал тогда Филька, — давайте уж я вам склею ее, починю. Послезавтра приходите — как новенькая будет. Это что за пластинка?
— А так, неинтересная… Старье какое-то. Просто мать ругается, что разбил ее да еще отдал, — соврал Гора.
Через день друзья явились к Фильке за пластинкой, но Филька сказал, что она еще не готова, и велел притти через два дня. Через два дня Фильки не оказалось дома. Ребята жалели уже, что отдали ему чинить такую важную пластинку.
— Надо было нашему радисту Семену Ильичу дать, он бы сделал, — уже ворчал Витька.
— Ну, тогда бы все и узнали про это, что за интерес?..
Наконец удалось словить Фильку у пристани.
— А, физики, химики, джентльмены! — закричал Филька. — А пластиночка вас ждет не дождется. Вот, пожалуйте! Крепче целой. Два века проживет.
У них тряслись руки от нетерпения и никак не ставилась на место игла, когда они запускали полученную пластинку. Но вот она завертелась, иголка пробежала по первым двум кругам диска, из патефона послышался шорох, и вдруг друзья услышали:
«Жил-был у бабушки серенький козлик, вот как, фить как…»
Мальчики слушали обомлев. Уже давно напали на козлика серые волки, уже остались от козлика ножки да рожки, а они все слушали, не веря своим ушам, все еще надеясь, что хоть в конце будет про утес…
Потом Горка снял пластинку и осмотрел ее.
— Витька, — сказал он, — можешь назвать меня дураком. Даже балдой можешь.
— Да, кажется, это не та пластинка, — подтвердил Витька, подставив пластинку к самым очкам.
Когда они оба, разъяренные, примчались к Фильке, тот сделал изумленное лицо, потом долго ахал, моргал своими белесыми ресницами, тер свой красный нос.
— Да не может быть, ребята! Да что вы говорите! Ай-ай-ай, какая неприятность! Бывают в жизни огорченья…
— Давай сюда нашу пластинку, беляна паршивая! — наступал на него Горка.
— Да я с моим удовольствием! Да мне что, жалко, что ли? На кой она мне? — егозил Филька. — Только, понимаешь, какая история… Тут вчера с парохода гражданин один сходил, ну, я ему предлагал старые пластинки. Он у меня кой-чего купил, ну, я ему, видно, нечаянно ту и отдал. Забыл, какая ваша… А ему понравилось. Он послушал, говорит: «Довольно интересный голос». Да и взял я с него пустяки: старая песня про «Утес». Даже не знаю, чего он, дурак, нашел в ней. Сами говорили — старье… Хотите, ребята, я вам за это новую дам — «Лунное танго»?
— Ладно, белуга разварная! — отбегая и сняв очки, с внезапной злобой закричал вдруг тихий Витька. — Только приди к нашей школе — получишь тогда… вот как, фить как!..
Прошло две-три недели. Кружок юных техников давно уже закончил свой аппарат для смотра. Аппарат вышел превосходным — он принимал все европейские станции даже днем, — но Горку и Витьку это не могло утешить. Замечательная затея была разбита вдребезги. Они ходили мрачные и даже не являлись уже больше на репетиции хора, чтобы подразнить певунов. Между тем Граммофон зачастил к школьникам. Он являлся раньше всех на репетиции, и если кто опаздывал на спевку, то сердился и выговаривал опоздавшему. Он приходил мучительно трезвый, и когда его в дни спевок еще утром угощали на берегу, он отказывался:
— И не проси, не могу сегодня: репетиция у меня.
И такие интересные вещи рассказывал он ребятам о песнях, так толково разъяснял он, где надо петь с разливом, где надо выводить на вздох, а где надо не круто, что Клавдия Петровна заново переучила песню про «Утес», так, как советовал Граммофон.
Дней за десять до смотра Гора Климцов утром прибежал к своему приятелю.
— Витька! — закричал он. — Кланяйся мне в ноги! Можешь меня уважать, Витька: я нашел «Утес»!
Оказалось, что
