Без мозгов - Оксана Иванова-Неверова
А я просидел за кадкой до начала движухи в коридоре. Больше из кабинета биологии никто не выходил. Посторонних звуков не доносилось – значит, так или иначе, Рина всё уладила. Или… Не уладила?
Когда пришла Лидочка Рубанова и толкнула дверь, та открылась. Я подождал, как положено в ужастиках, не всадят ли в Лидочку копьё, но она была живее всех живых, так что я просочился следом.
Рина сидела за учительским столом целая и невредимая. Даже слишком, я бы сказал, невредимая: успела выдуть две чашки чая, пока мы раскладывались. Правда, пила она торопливо, прихлёбывая и вытягивая губы, как лось, пытающийся ухватить кусочек сахара.
Мне стало неловко, как бывает, когда видишь взрослого уважаемого человека в неприглядном положении. Если Рине Викторовне утром было плохо, едва ли она обрадуется тому, что я стал свидетелем её недомогания. Так что я спокойно разложил тетради и решил не афишировать своё раннее появление в школе.
Пока в класс не набежала толпа, можно потрещать с учителем за жизнь, или даже узнать оценки, которые ещё не оглашали. Я уже было спросил про чай с лимонами с дерева в кадушке – когда же? – но тут пискнула Лидочка.
Я бы тоже пискнул, потому что сам не понял, как Коню удалось бесшумно прокрасться в кабинет. Это, знаете, конкретно не вдохновляет, когда сидишь себе расслабленный, а за плечом – хлоп! – и чья-то туша из ниоткуда. Шагов мы не слышали, совершенно точно. Однако Конь был здесь – стоял около Лидочки и молча издевательски улыбался. Лидочкин рот уже округлился, чтобы произнести обидное «придурок», но она вовремя вспомнила про нашу малочисленность и прикусила язык.
Весь урок Рина как-то странно нас рассматривала. Временами она задумывалась, замолкала на полуслове и грустным бассет-хаундом вглядывалась в кого-нибудь из учеников. Я-то понимал, что она давит на психику по поводу кокнутой банки. И ещё понимал, что мы с Конём выдаём себя. Потому что в какой-то момент Рина перестала блуждать взглядом и сосредоточилась исключительно на нас.
Я сообразил, что сокрытие преступления делает меня сообщником, и ещё больше занервничал. Миха так вообще шёл пятнами, чесал уши и елозил ручкой с таким напором, что, наверное, прорвал тетрадь. К концу урока Рина стала смотреть на него с особым подозрением.
Когда я понял, что становлюсь похож на Миху, то поднапрягся и стал думать о баскетболе, чтобы переключиться. Дело в том, что биология мне нравилась. И Рина Викторовна, получается, тоже. Я уже знал, что поговорю с Юриком, а потом мы вместе расскажем ей про банку. Объясним, что не нарочно учинили погром. Или Юрик сам объяснит, если отважится, а я в коридоре подожду для поддержки.
Юрик дико совестливый, он скрывать всё равно не сможет. А Рина поймёт, я уверен. Ей и правда можно многое рассказать, и некоторые рассказывают. Но прямо сейчас я был не готов. Без Юрика это выглядело бы стукачеством.
Чтобы принять безучастный вид, я начал сравнивать лыжную секцию, которую бросил, с баскетбольной, в которую влился, и в конце концов отвлёкся. Тогда я ещё не знал, что это спасло мне жизнь.
Рина решила начать с Коня.
Глава 3. Друзья остаются в беде
Набрав домашнее задание в электронный дневник, Рина Викторовна уставилась на Миху:
– Миша Староконь, останься, пожалуйста.
По ходу Юрик всё правильно просёк, накостыляют сейчас Коню и в хвост и в гриву. Рина как-то неприятно воодушевилась, даже синие глаза приобрели фиолетовый отлив. Мне со второй парты от окна это было хорошо видно.
Внутренне я Михе очень сопереживал, а внешне – торопился на следующий урок, как примерный ученик. Перемена дана для повторения пройденного. А не для того, чтобы банки с печенью курильщиков колошматить.
На математику Миха запоздал, тихо сел на последнюю парту и отмалчивался. Я чуть голову не свернул, всё искал у него признаки облысения. Волосы у Коня торчали, как обычно, рыжим ёжиком. Но сам он был какой-то удручённый: не жевал шарики из бумаги, не пулял их через ручку в Рубанову, подушку-пердушку – и ту ни разу не достал. Только облизывал всё время губы, как муравьед. И вообще, складывалось впечатление, что он очень устал.
– Миша, ты не заболел? – спросила математичка.
– Можно выйти? – бахнул Конь.
И, не дождавшись разрешения, вывалился в коридор.
– Ему на биологии влетело, – объяснила Маринка Дёмина. – Он экспонаты разбил.
Математичка кивнула, словно не сомневалась в способностях Коня, а я дёрнул Маринку за рукав, мы с ней вместе сидим:
– Откуда ты знаешь?! Про экспонаты?
– Я видела, как Конь пытался отдубасить Огурца. А потом осколки в Рининой мусорке. Слушай, ну Миху каждый вычислит, он один у нас цунами-землетрясение.
– А что разбилось-то? Ну, что в мусорке было? Лёгкие? Печень?
Маринка задумалась, убрала за ухо чёлку со лба, почесала бровь:
– Знаешь, кроме осколков, ничего не было. Но разве такое в ведро выбрасывают?
– А ты…
Математичка на нас зыркнула, но промолчала. Потому что Маринка – всеобщая любимица. Не какая-то особенная красавица, а просто девчонка: обычные волосы до плеч, глаза обычные – карие, рот… ну тоже, рот как рот, внизу зубик один кривой. А общее впечатление… Как от девочки с открытки в стиле хюгге, на которых она, кстати, помешана. Странное дело, учителям Дёмина нравится, но и одноклассники при этом не злятся. Мы замолчали на время, но вопрос я не закрыл. Маринка помогала убирать подсобку и могла знать про содержимое банок.
По горячим следам я подловил Дёмину в столовке. Мог бы и на уроке каком-нибудь, но на второй парте не больно-то разговоришься. Поэтому я дождался, когда её подружки отчалят с остатками макарон, и подсел как бы случайно доедать около Дёминой свою котлету. Не подумайте, что я её подружек стесняюсь, просто так принято – на переменах девчонки с девчонками, мальчишки с мальчишками. Маринке, правда, плевать, она сама, когда захочет, подходит, не соблюдает школьный этикет. Так что она не удивилась, а спокойно мне свой компот подвинула и сразу догадалась, что меня мучает нехватка информации.
– Не получилось нормально посмотреть. – Она даже вздохнула. – Там Конь всё время ошивался. Пытался помочь, но только мешал. Всё выхватывал прямо из рук, сам психованный. Я и
