Кошачья голова - Татьяна Олеговна Мастрюкова
Но это теперь.
Поначалу это даже забавляло. Выглядело как игра, дурачество. Затянувшееся, правда, но можно было списать на вредный Алинин характер. Мама, разумеется, все объясняет подростковым возрастом, но вот я тоже подросток и точно могу сказать: у моей сестры всегда был характер не для слабонервных младших братьев. Хорошо еще, что в семье нас только двое.
Но что с ней стало происходить, вообще не поддавалось никакой привычной логике.
Хотя я первое время сестру даже нарочно поддразнивал, про барабульку неожиданно вслух вспоминал.
Алина как-то сказала мне, что никто не имеет права издеваться надо мной, за исключением ее, потому что это привилегия старшей сестры, а остальные идут лесом.
Так что и я поначалу вообще не чувствовал за собой никакой вины, нарочно провоцируя у сестры приступ. Потому что я брат и типа тоже имею право немного поглумиться, но исключительно чтобы поймать момент, как она это делает, и научиться так же менять лицо и голос. Дурак…
Вот только подловить никак не получалось. В ее внешности, которую я знаю с детства, вдруг происходило что-то неуловимо неправильное. И совершенно точно это не предназначалось исключительно для меня.
Я как-то услышал этот мерзкий голос из-за закрытой двери в Алинину комнату и, даже не постучав, вломился в полной уверенности, что сестра демонстрирует свои «умения» кому-то еще, кроме меня. Так вот, в комнате, кроме самой Алины, никого не было. Она разговаривала сама с собой. Разными голосами: своим собственным и этим, на вдохе.
Как быстро влетел, так быстро и ретировался. Слишком жутким показался разговор. Как будто два разных человека, и один очень хочет избавиться от другого… И лицо у Алины было такое, будто она изнемогает от боли, будто ей очень тяжело. Когда она повернулась на звук открывшейся двери, то явно делала это через силу.
Я помню, как икотка первый раз назвала свое имя и до меня стало доходить, что это не шутка и не изощренный способ прикалываться надо мной. Мы с Алиной совершенно привычно поспорили, кто первый будет играть на планшете. Вообще-то он был мамин, и следовало бы в первую очередь спросить непосредственно у нее. Но поскольку она редко им пользовалась, мы с Алиной по умолчанию считали планшет своим. У мамы же было только одно условие: чтобы брали по очереди. Вот как раз из-за этого, по маминому мнению, простого условия мы вечно и сцеплялись.
Меня выбесило Алинино упрямство, честно скажу, и я решил без зазрения совести применить запрещенный прием: зная, что сестра никак не может сдержаться и не отреагировать, нагло глядя ей прямо в глаза, громко рявкнул: «Барабулька!»
Хотя я сделал это нарочно, зная, что последует, все равно вздрогнул, настолько быстро моя сестра преобразилась. Изменилось не только ее поведение, но даже внешне она стала другой.
Забралась с ногами на табуретку, как обезьянка, скорчилась вся и повернула ко мне хитренькое лицо, которое совершенно точно было лицом моей сестры и одновременно принадлежало какой-то абсолютно незнакомой мне личности женского пола непонятного возраста, но точно не девушке-подростку. Очень неприятной личности, от которой неизвестно чего ожидать.
Я пожалел, что ляпнул про барабульку. Планшет того не стоил.
— Алин, ты на себя совсем не похожа, ты знаешь это. Тебе так не идет совсем.
Я подумал, что если скажу так, то это однозначно подействует. Ведь раньше Алина всегда очень болезненно реагировала даже на, с моей точки зрения, совсем невинные замечания относительно ее внешности или одежды. Она мне такие ответочки возвращала, что я потом неделю на себя в зеркало не мог смотреть.
Моя сестра наверняка отреагировала бы. Но эта новая Алина только растянула в дурацкой улыбочке вдруг ставшие такими тонкими губы и этим новым гадким голосом провякала:
— Алина-дурачина! Бз-з-з! Хорошо, что я Палашка!
— Кто-кто? — переспросил я, но не потому, что не расслышал. Все я прекрасно услышал и увидел.
— Я девочка Палагиечка, красная рубашечка. Тпру-у, пру-у. Йой, ёшки-ёшки-ёшки-йой.
Алина крутанулась на табуретке, похожая на какого-то зловещего горбуна. Выглядела она при этом… отталкивающе. Еще мигом потемневшее лицо, и будто тени под глазами пролегли, как нарисованные. Все точно так же, как тогда, в первый раз. И еще от нее сильно пахло спичками.
— Зачем вот это вот все? Тебе самой не противно?
Сестра залилась новым, дребезжащим смехом и хлопнула себя по бокам ладонями, будто нелепая птица:
— Я красивенькая. Бз-з-з! Бз-з-з! И вот, и вот, и вот девочке говорила: буду делать что хочу. Она думала: сон, а я ей руку-mo вывернула да в пляс пустила. Йой, ёшки-ёшки-ёшки- йой. Тпру-у, пру-у.
— Алина, хватит.
— Алина хватит, — передразнила она, быстро облизав неестественно острым языком тонкие губы. — Алина хватит, Палашечка не хватит. Палашечка схватит! Тпру-у, пру-у. Что хочу, то и наворочу. И тебя оборочу! Что? Что? А вот! Как захочу, так ты, дурачина, и сделаешь.
— Ты нарочно меня заставила про бара… про эту рыбу говорить?
— Дурачина, я про себя-то знаю. А ты-то про себя знаешь?
Какой мерзкий голос, словно принадлежащий какой-то взрослой необразованной тетке!
— Алина, прекрати, пожалуйста.
— Сам хотел, сам звал! Алина-дурачина молчит, а я — Палашечка! Бз-з-з!
И, внезапно спрыгнув с табуретки, на которой только что прочно сидела на корточках, бросилась ко мне так быстро, что я не успел среагировать. Схватила за плечи, больно впившись пальцами, и практически в самое лицо провыла:
— Я Палашечка! Посмотри на меня! Красавица!
Я смотрел прямо в искаженное, потемневшее лицо… Не лицо, рожу… С растянутым тонкогубым ртом, со вздувшейся и пульсирующей на лбу веной. А зрачки у Алины были совершенно горизонтальные.
До сих пор я упорно не хотел допускать мысли, что это по-настоящему. Что это не игра, в том числе моего воображения.
Но как объяснить ее жуткие глаза? Я точно видел, что до этого идиотского выступления «Палашечки»
у Алины со зрачками было все нормально. Она никак не могла надеть линзы незаметно от меня, даже если бы очень долго тренировалась.
И еще: Кешка стал при приближении Алинки волноваться, метаться по клетке и панически кричать, так что приходилось его во время пребывания на кухне закрывать чехлом, который мама давным-давно перешила из детской Алининой юбки.
Вообще-то кормить попугайчика, доливать ему воду и чистить клетку всегда было Алининой обязанностью. То есть нашей
