Уроки русского - Андрей Владимирович Фёдоров
И если вы думаете, что хоть один из этих серьёзных разговоров с ней у наших родителей увенчался успехом, то нет. На любой аргумент весом с молоток находился ответ Лилии Алексеевны с кувалду. По крайней мере моих точно она смогла убедить, что это не от меня требует невозможного, а, наоборот, я ни черта ни на что неспособен. Мои восприняли это как призыв к действию и заставили терпеть. Другие же родители хоть и приняли её аргументы к сведению, но сделали это скрипя зубами, потому что проблема по сути не решалась. Мы продолжали тратить на русский язык непропорционально много времени.
Но в один момент терпению группы некоторых родителей на собрании пришёл конец. Обговорив всё с чадами, они поставили вопрос о том, что от Лилии Александровны пора отказываться. Классный руководитель с их доводами согласился и предложил проголосовать на следующем собрании, быть ли ей нашим учителем русского или нет? Как только об этом сообщили классу, радостные крики на весь кабинет были, в том числе и с моей стороны. Но больше всех были рады трое учеников: два мальчика и одна девочка. Один из пацанов Дима был моим лучшим другом, другой оказался как раз Ярик, а с той девчонкой Лерой мы очень тесно общались. Против же были отличницы, совершенно не радовавшиеся тому, что уровень их знаний с более слабым учителем упадёт, а Лилия Александровна объективно была лучшей во всей школе.
Родители отличников тоже, разумеется, были против того, чтобы знания их детей падали качеством только потому, что кто-то не успевает за остальными или кому-то учитель не нравится по личным причинам. Уж каким образом они в итоге сумели убедить остальных, что Лилию Александровну нужно оставить, я не знаю. Но факт остаётся фактом.
После того, как на следующем родительском собрании учителю вынесли вотум доверия, а предки доложили о результатах чадам, мне от Димы прилетело знатно, мол, я предатель, потому что мои родители проголосовали против замены учителя. Спорить с ним не стал. Предатель? Ну ладно, хорошо! Просто всё дело было в том, что Лилию Александровну я тоже тогда не любил, как и остальное большинство класса, но особо не жаловался родителям про её методы обучения, как и остальное большинство тоже не ябедничало, хоть на уроках и скрипело зубами. Более того меня отец бы наверняка одарил подзатыльником, начни я ему рассказывать, как плохо и тяжело с ней учиться. Наоборот, заставит в три раза усерднее сесть за учебники и получить в следующий раз четыре, а не три, нежели поведётся на моё нытьё о плохом учителе. Но что Диме и другим «оппозиционерам» рассказывать теперь, чего оправдываться, если теперь у тех, кому учительница не нравится, два выхода: или оставаться, терпеть, или уходить в другой класс, в другую школу? Поезд всё равно ушёл, и Лилии Александровне нужно было сделать нечто экстраординарно омерзительное, чтобы против неё выступили с новой силой даже те, кто решил высказать нейтралитет или молчаливое согласие. А она при всей строгости в целом учительской этики никогда не нарушала.
И да, это не опечатка. Я действительно написал «в целом». Почему? Потому что были свои нюансы. И понимаю, конечно, что вы уже сгораете от любопытства узнать, где она творила в отношении учеников реальную жесть, но попрошу ещё чуть-чуть подождать, чтобы дать вам цельную картину происходивших тогда событий.
***
С одной стороны ладно русский язык! Лично я стерпеть её требования по этому предмету был готов. Но вот ещё одна проблема заключалась в том, что она также являлась и учителем литературы. А с этим у меня тогда были большие неприятности…
Это сейчас я с удовольствием могу прочитать Булгакова, Толстого и Достоевского, но тогда в школьные годы меня более всего увлекали три вещи, во имя которых я был готов открыть книгу: фантастика и фэнтези, энциклопедии по военной истории и оружию. На моих книжных полках непременно стояли Жюль Верн и Джон Толкин, а также энциклопедии об оружии, битвах и великих полководцах. Я взахлёб прочитал «Айвенго» Вальтера Скотта и «Спартака» Рафаэлло Джовальони, был в восторге от «Тараса Бульбы» и третьего тома «Войны и мира» (а точнее от описания Бородинской, Аустерлицкой и Шенграбенской битв), но меня тошнило с «Дубровского», меня раздражали «Мёртвые души», я плевался с «Детства», «Отрочества» и «Юности», искренне ненавидел «Муму», «Отцов и детей». Такие у меня были вкусы. Я мечтал археологом и военным историком стать, а душевные терзания героинь книг Толстого меня совсем не интересовали. Как правильно мы подметили позже с двоюродной сестрой, она в «Войне и мире» молилась, чтобы побыстрее закончилась «война» и начался «мир», а я из всего эпоса Толстого прочитал только «войну» и вообще не притрагивался к «миру», до того он мне был скучен и уныл.
В итоге я находил тысячу причин не читать те же «Мёртвые души», соответственно и получал двойки. И тут я особенно выделяю это произведение, потому как именно оно, по всей видимости, было у Лилии Александровны любимым (Гоголя она просила «любить и жаловать»), посему и потребовала всем его прочитать от сих до сих, потому и мучила им нас в течение месяца, а может быть, и двух. Притом снимала ради литературы уроки русского, хотя до этого всегда было наоборот! И раз уж появилась такая возможность, дайте похвастаюсь своим антирекордом: я за этот срок получил по литературе подряд двоек пять или десять. Точно уже не помню. Притом две последних она поставила, не став принимать на проверку моё конечное сочинение, так как было очевидно, что по произведению, которого не читал, сам я написать ничего бы не смог. В конце четверти еле вышел на тройку, рассказывая стихи Тютчева и Фета наизусть, да найдётся им в раю за простые и запоминающиеся строчки особое место. Но с тех пор, клянусь вам, я Гоголя возненавидел. Не из-за того что он плох, а потому что получить несколько двоек подряд за одну четверть – в этом нет и не может быть никакого удовольствия, но только одно лишь страдание. Только разве что удовлетворение
