Кит на пляже - Винко Мёдерндорфер
В общем, Петру я нарочно громко спросила: «А ты с ним уже целовалась или что?» – чтобы она покраснела и призналась: «Да нет, мне говорили».
А Птенец-географ сказал: «Ника! Не мешай работать».
Я вежливо улыбнулась и ответила:
– Простите, господин Пте… – и быстро исправилась: – Господин учитель.
Класс засмеялся. Птенец несколько удивился: почему вдруг все смеются? Он сказал:
– Да, ты знаешь географию лучше всех в классе, но всё равно у тебя нет права мешать остальным. Поняла?
Я кивнула.
– Конечно. Простите, господин… – и замолчала, как будто не знаю, как его назвать. Все снова засмеялись. – …Господин учитель.
– Ты что говорила? – спрашивает Петра, не отрывая взгляда от парней, которые бегут в нашу сторону.
– Я предлагала сбежать из дома, чтобы у родителей прибавилось седых волос. Мой отец за одну ночь точно поседеет, – говорю я со смехом: вспомнила, что он часто повторяет: «Доведёшь меня до седых волос».
Петра пожимает плечами.
– У меня папа лысый, – говорит она на полном серьёзе. Я закатываю глаза. Ужас какой, она всё понимает буквально.
На телефон опять приходит записка. Понятно, Барбка хочет со мной поговорить. У меня уже два непрочитанных сообщения. Открываю первое. Там написано: «Я бы тоже сбежала». Во втором: «Дома, наверное, вообще не заметят, что меня нет».
Парни уже совсем близко. Алекс ржёт и строит рожи. Ему остался последний круг. Он несколько раз подскакивает, как кенгуру. Выделывается. Хочет, чтобы мы поняли, как легко ему удалось всех обогнать. Петра встаёт; она сильно нервничает и думает, что Алекс смотрит именно на неё. Я тоже встаю. Барбка опять что-то набирает в телефоне. Я поднимаю руки и подпрыгиваю несколько раз: «Уа-а-а-а-а! Уа-а-а-а-а! Уа-а-а-а-а!» Я такое видела по телевизору; так скачут болельщики на матчах американского футбола. Алекс машет мне рукой. Петра, естественно, машет в ответ, как будто он ей махал. Алекс подпрыгивает ещё выше и снова машет. Прыгает он высоко, обе ноги в воздухе, как будто хочет помахать и руками, и ногами. При этом его длинные ноги слегка заплетаются, он машет руками, стараясь удержать равновесие, но земля и Ньютон хватают его за нос и притягивают вниз. Ноги у него сопротивляются, руки тоже, молотят воздух, как будто он хочет взлететь, но Алекс всё-таки грохается лицом вниз и проезжается носом по красно-жёлтому песку.
Траектория оказывается довольно длинной. Он никак не может остановиться. Пятки у него поднимаются всё выше и выше, а нос движется по земле. Наконец он всё-таки останавливается и в этом смешном положении замирает. Похож на страуса, который решил сунуть голову в песок и слишком поздно сообразил, что вообще-то стоит на скале.
Очень смешно.
Если бы не было так обидно.
И больно.
Скорая помощь
– А-а-а-а-а! – закричала Петра и закрыла рот ладонями, как парикмахерша в какой-нибудь британской комедии. Барбка быстро что-то набрала в телефоне, и мне тут же пришло сообщение. Позже, когда я посмотрела, что она мне писала, я прочитала: «Уй-й-й. Больно же».
– А-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а! – орала Петра, а парни из девятого «А» злорадно перепрыгивали через своего бывшего одноклассника, который лежал на земле с высоко поднятой задницей. И вообще не шевелился. Лежал себе и лежал, как будто не мог поверить, что с ним случилось, как будто ждал, что плёнка станет крутиться в обратную сторону и, не упав, он победоносно добежит до финиша. Такое, конечно, бывает только в кино. Наши одноклассники перескакивали через Алекса, как будто это очередное препятствие на беговой дорожке. Никто ему не пытался помочь. Матевж даже засмеялся во весь голос. А с противоположного конца площадки к лежащему на земле Алексу медленно приближался Бочонок.
Бочонок – наш учитель физкультуры. Я думаю, объяснять, как он получил своё прозвище, нет необходимости. И кто его придумал – тоже не надо.
Я развернулась и побежала к школе, потому что вспомнила, что у входа на стене висит аптечка первой помощи. «В таких ситуациях важно сохранить присутствие духа, – много раз говорил мне папа. – Паника – это самый худший вариант развития событий». И я сохранила присутствие духа. Ворвалась в здание, открыла дверцу шкафчика, вытащила из аптечки вату, бинт, пузырёк с бактерицидным средством; и прежде чем Заяц, наш охранник, успел открыть рот (это прозвище я ему дала, потому что у него очень сильное косоглазие, и, разумеется, с тех пор никто его иначе не зовёт), я уже умчалась назад на спортплощадку.
Уперев руки в боки, Бочонок лениво прохаживался вокруг Алекса, а тот сидел на земле и держался за нос. Рядом стояли Петра и Барбка. Петра, разумеется, по-прежнему закрывала рот рукой, из-под которой доносилось: «А-а-а-а-а, а-а-а-а-а, а-а-а-а-а!» Барбка что-то с бешеной скоростью печатала в телефоне.
Я присела на корточки рядом с Алексом. Он посмотрел на меня страдающими глазами. Точно такой взгляд я в последний раз видела в зоопарке. Мы всей семьёй ходили в зоопарк; мне казалось, что это ужасная глупость, но папа и мама настаивали: «Мы же семья, а семья должна ходить в зоопарк». Они повторяли это всю дорогу и туда, и обратно. А на мой взгляд, выходило как-то по-дурацки. Шёл дождь. По-моему, хорошей погоды не было ни секунды, пока мы были в зоопарке. А в клетке с орангутанами на полу сидел маленький орангутанчик, у которого братец только что утащил банан. Ровно так же – беспомощно, бессильно, со слезами на глазах – посмотрел на меня Алекс, когда я присела рядом с ним с полными руками медицинских средств.
– Да ничего страшного, – заявил Бочонок. – Я говорил, на девочек не заглядываться, пока бежите, – и усмехнулся довольно злобно.
Я обработала Алексову рану. Бочонок издалека давал советы:
– Ещё немножко вокруг носа! Да, вот, вот так! Осторожно, а то спирт попадёт в глаза. Нет, нет, не надо бинтом, у него же голова не треснула. Только дезинфицируй. Да, парень, нос у тебя будет что надо. Кто ж в тебя такого влюбится? – изгалялся Бочонок.
Мальчики
