Радий Погодин - Салат с кальмарами

Д у р а к. Боже, ну что он так орет?

Г е н и й (раздраженно). А нет его. Он дезертировал. Он физики не знает.

Б о г (сверху). Есть штука посильнее физики. Ловите, как доказательство моей всемудрой воли.

(На землю с небес падает куча разноцветного тряпья.)

Г е н и й. Баба!

Д у р а к. Маруся...

Г е н и й (подняв глаза к небу). Старый пошляк. Не можешь без толпы. Тебе какие предпочтительнее - от Гения или от Дурака?

Б о г (сверху). Валяйте оба. Она всех усреднит.

Регина заломила Скачкову пальцы своими мягкими пальцами. Он чуть не вскрикнул от боли. Регина вскочила.

- Вы только посмотрите - похож на банщика, а туда же: Бог, Гений, Женщина, Дурак. Да что ты в этом понимаешь?

- А то, что человек произошел от обезьяны, от макаки, - сказал автор. - Стоит только послушать, как наши дамы выражаются.

- Я тебя ударю.

- Лучше укуси.

Скачков усадил Регину, прижал к себе. Она затихла и прошептала, впрочем, громко:

- Могу поспорить, он назовет их пупсолюди.

Константин Леонардович бросил на нее взгляд и постучал костяшками пальцев по столу.

- Мы отвлеклись. Олег Васильевич, читайте дальше.

Автор прокашлялся.

- Картина шестая. Напоминаю - это экспликация. Некоторые картины еще не разработаны.

Когда розовые пупсолюди овладели знаниями, они стали этими знаниями баловаться. Сцену озаряют вспышки. Слышны взрывы, крики "Ура!".

Д у р а к. Ты научил их воевать. Ты утверждал, что инфантильному уму, незрелым чувствам война полезна, как упражнение на взрослость. Когда же наши дети созреют для мира?

Г е н и й. Похоже, что, когда они созреют, им уже нечего будет жрать. Они же плодятся, как термиты. Тринитротолуол не оправдал себя как противозачаточное средство. А ты что скажешь, Бог?

Б о г (сверху). Божье дело - первотолчок.

(Подходит п у п с о ч е л о в е к. Теперь он черен от щетины. На рубахе надпись: "Мы впереди".)

Ж и т е л ь. Женщины просят голоса. Я - за. Я воевал, чтобы женщина сравнялась со мной. Чтобы стала на одну доску. Для женщины, я полагаю, в этом благо.

Г е н и й. Ну, коль она согласна, валяйте - стойте на одной доске.

(Общее ликование. Звуки медных труб. С этого момента женщин от мужчин ни по лицу, ни по одежде не отличить. Все курят. Все грубо хохочут.)

Д у р а к. А как же ЭТО?

Г е н и й. На ощупь.

(Над сценой на аэростате поднимается лозунг: "Любой стыд - ложный!")

- Олег, нет в тебе Бога, - сказала Регина и всхлипнула.

Автор кивнул.

- Нету. Христос не воскресает дважды.

Мужик-свиноцефал коснулся автора плечом.

- Отныне он язычник. Я тоже. Язычество - религия царей.

- Ты царь?

- Я был царем. Ты меня назад сманила. Теперь вот человека сманиваешь. - свиноцефал ткнул пальцем в Скачкова. - А человек не ведает. Жалко, в пьесе нету лошади. В эту пьесу надо лошадь. Гений, Дурак и Лошадь...

- У художника свой Бог, созданный по образу и подобию, - сказала женщина-синяк. Глаза у нее были такими большими, какие не защитишь даже слезами.

Регина посмотрела на автора.

- Ха-ха, - сказала. - По его подобию получится вот такой божок: прыщавый, худосочный и жадный. Такие боги за счет женщины в ресторан ходят.

Константин Леонардович снова постучал пальцами по столешнице.

- Картина седьмая, - сказал автор, не дрогнув. - Появляется компьютер. Жители дерутся за места у экранов. С этого момента они все похожи на японцев.

Я п о н е ц. Алиготэ.

Я п о н к а. Сенсей...

Я п о н е ц. Каратэ...

- Здесь у меня будут японские фразы, - пояснил автор. - Читаю дальше.

С развитием технических знаний и распространением учения дзен количество людей на земле сильно уменьшится. Этому же будут способствовать импотенция, самосозерцание, лечение зубов гамма-лучами, противозачаточные средства, которые начнут выпускать в красивых фантиках с ягодками, птичками, зверушками. Компьютерные игры снизят половое влечение, что, в свою очередь, отразится на рождаемости. Теперь жители даже не черные - они зеленые, как японцы в хаки.

Д у р а к. Когда-то они были розовые. Несли в себе добро. Сейчас, по-моему, только навоз.

Г е н и й. Они всегда стремились к скупке краденого.

(К разговору прислушивается лохматый житель.)

Ж и т е л ь. Но среди нас имеются великие мужи.

Г е н и й. Чтобы прослыть великим, достаточно дубины.

Ж и т е л ь. Но почему же? Но...

(Дурак с подозрением приглядывается к Жителю. Хватает его за грудь.)

Ж и т е л ь. Что вы делаете?

Д у р а к. Девица! Если ее помыть и причесать, будет хорошенькая. Душечка. Солнышко. Запомни, крошка, единственное стоящее занятие - любовь. (Увлекает Девицу в кусты рододендрона.)

Г е н и й. Я же говорю - дурак, а умный...

(Гений заглядывает за кусты. На траве разостлана скатерть. На скатерти бутылка и закуски. Причесанный Дурак и причесанная Девица сидят в обнимку со стаканами в руках. П о ю т: "Парней так много холостых, а я люблю тверезого..." Гений присаживается к "столу". Разглядывает бутылку.)

Г е н и й. Кагор...

Д у р а к. Спасать их надо. Верни им ветчину, вино и медленные танцы...

Г е н и й (пьет из горлышка кагор). Шекспир с глубокого похмелья, вылезши из борделя, где пребывал неделю или месяц, создал "Ромео и Джульетту". Все замечательное - с перепоя.

Д е в и ц а. "У любви, как у пташки, крылья..."

Г е н и й (смотрит в горлышко бутылки. Сунул туда палец.) Дыра начало всех начал. Дыра и точка. И взрыв!

Б о г (сверху). Не надо взрыва.

Г е н и й. А ты заткнись. (Бросает бутылку вверх.) Лучше выпей. Вино есть колыбель и кладбище богов.

Б о г (сверху). Неглуп, но алкоголик.

Д у р а к. О Боже, он придумал вещество, способное к самопознанию. Какую-то пластмассу - дрянь какую-то...

Д е в и ц а. "Любовь никогда не бывает без грусти..."

Б о г (сверху). Самопознание все приведет к нулю.

Г е н и й. Врешь. Я Бога сотворю.

Б о г (сверху). Зачем тебе два Бога?

Г е н и й. Не два! Всем-всем по Богу! Всем - и японцам.

Б о г (сверху). Не утруждай себя. Они уже придумали забаву.

(Компьютеры, у которых сидит и дергается все зеленое человечество, вдруг взрываются с чудовищным грохотом и вонью.)

- Но почему японцы? - спросила женщина-синяк.

Ей ответила девушка-свечечка:

- Даша, европейский суперэтнос имеет тенденцию к свертыванию, он выработался. Зато азиатский суперэтнос на подъеме. Двадцать первый век будет принадлежать азиатам во главе с японцами.

- Как страшно, - прошептала женщина-синяк.

- Картина восьмая, - громко объявил автор. - И вновь сожженная земля. Все багрово и огнедышаще. По острым обломкам бредут в изнеможении двое Гений и Дурак.

Д у р а к. Опять мы одиноки. Я говорил тебе - будь добрее.

Г е н и й. Кричи. Пусть голос Дурака пустыню оживит.

Д у р а к. И закричу. Она была прекрасна-а!

Г е н и й. Аннигиляция? О да. В ней все слилось: и жизнь, и смерть, гармония и хаос...

Д у р а к. Ты сам дурак. Я говорю о Ней...

Г е н и й. Заткнись. Услышит этот старый хрен, что наверху, опять Ее подбросит.

Б о г (сверху). Кайся.

Г е н и й (неохотно и мрачно). Каюсь...

Вскочила Регина. Опираясь на плечо Скачкова, спросила:

- Ну почему? Почему ты все время пытаешься унизить женщину? Ты импотент, в чем ты каешься?

- Как в чем? - спокойно сказал автор. - Это конец. Каюсь для точки.

- Ни в чем ты не каешься. Ты не любишь ни Бога, ни женщину. Только самого себя - мания величия. - Щеки Регины горели, как факелы чести и справедливости. - Весь этот хлам написан ради самовыпендрежа. А что касается Гения - не трожь! Чего нет в нас, того, естественно, не может быть и в нашей пачкотне.

Автор смотрел в темноту потолка. Страстный выговор, можно даже сказать - топор Регины его не тронул.

- А я говорю - где лошади? - сказал свиноцефал.

"Он и свихнулся на сходстве то ли с боровом, то ли с быком, - подумал Скачков. - Ему все на это намекали, он и завернулся сам в себя".

- Непременно лошадь. Я тебе говорю, Олег, вставь лошадь на бугре. Свиноцефал повернулся к автору и заставил автора повернуться к себе. - А ты, Олег, возвел на бугор себя. Регина права - сейчас центр нравственности конь, а не японец. Надо, чтобы на всех буграх стояли кони. И Берию введи для достоверности. В пенсне.

Автор погладил его руку, и критик затих.

Оживился моряк. А может, не моряк. Что-то в нем было морское, но нехорошее. Было похоже, что лицо этого человека состоит из матросских пуговиц. И каким-то образом на эти пуговицы застегнуто что-то морское. Моряк сверлил всех, особенно Скачкова и Регину, взглядом.

- Я записал тут несколько мыслей. Мысли я зачитываю стоя, - он встал. - Мысль первая: "Наконец-то мы взобрались на тот пик невежества, с которого уже можно разглядеть далекую ниву культуры". Второе: "Бог - лишь прибавочный элемент к опыту, накопленному гением". Третье: "Невежеством способна управлять только религия". И еще, касается женщин: "Даже сто красавиц не заменят нам одного Бога". И пятое: "Цель всякой жизни смерть". - Моряк посопел, как бы стравливая пар. - И в заключение маленькая притча, написанная мной только сейчас, по ассоциации. "Стоят два столба, старый и новый. "Ты гнилой", - говорит новый столб старому. "А ты бетонный", - отвечает старый столб новому". Спасибо за внимание.