Николай Носов - Повесть о моем друге Игоре

— Мурзик, гоп!

По этому сигналу Мурзик всегда прыгал ей на плечи.

Увидев такой цирковой номер, Игорь моментально умолк. Расплывшись в улыбке, он с удивлением смотрел, как Мурзик, распушив поднятый кверху хвост, ходит по плечам Тани. Еще глаза его были полны слез, а он уже громко смеялся. Насмеявшись, сказал:

— Баба, киса.

Все огорчения были забыты. Он безропотно позволил надеть на себя пальто, шапку, обвязать шею шарфом. На прощание я поцеловал его, а он потянулся к Тане и сказал:

— Баба.

Таня нагнулась к нему, и он, обняв ее за шею, крепко поцеловал.

А вообще-то он не большой любитель всяких телячьих нежностей, в том числе и поцелуев.

Удивительно, до чего много можно сказать при помощи всего двух слов “да” и “нет”, даже если произносить их, как это делает Игорь, на один лад:

— Ам!

“Да” — это “ам” спокойное, протяжное, “нет” — “ам” резкое, короткое.

— Хочешь колбаски?

— А-а-ам.

— А кисель будешь есть?

— Ам!

— Ты с кем ездил к бабушке Мане? С мамой?

— А-а-м.

— А папа ездил с вами?

— Ам!

С помощью этого “ам” с ним можно разговаривать на любые темы, нужно только умело ставить вопросы. Вскорости, однако, уже вместо “ам” он вполне членораздельно произносит и “да” и “нет”. Даже строит с их помощью свои первые фразы.

Однажды, отправляясь гулять, оказывал упорное сопротивление, когда я хотел надеть на него пальто.

— Дидя, нет! Дидя, нет! — настойчиво твердил он, отбиваясь от ненавистного ему пальто.

Увидел раз, что Таня наливает ему чаю, и сказал:

— Баба, чай нет.

Это, конечно, значило, что он не хочет чаю.

В другой раз подставил стул и полез на письменный стол за каким-то заинтересовавшим его предметом.

— Упадешь, — говорю ему. — Бух!

— Я бух нет, — отвечает.

Как-то уходя от нас с отцом домой, он твердил по установленному им же самим обычаю, прощаясь с каждым в отдельности:

— Баба, пока! Дидя, пока! Тетя, пока!

Петя с усмешкой спросил:

— Может быть, ты еще скажешь и “Папа, пока”?

— Папа пока нет, — быстро, не задумавшись ни на секунду, ответил Игорь.

Удивляет то, что он не только сумел построить фразу, вполне выражавшую его мысль, использовав имевшиеся в наличии крайне скудные языковые средства, но и правильно понял вопрос, заданный в условной, даже иронической форме.

Еще и двух лет не исполнилось, а уже научился хитрить! Очень понравился ему витамин “С” с глюкозой. Съел две таблетки и еще просит.

— Больше нельзя, — говорю.

— Бабе, — просит он, протягивая руку.

— Ну ладно, — соглашаюсь, — отнеси бабушке.

Дал ему штучку. Он понес ее Тане, показал, не выпуская из рук, и сказал:

— Маме.

Понес маме, но, не дойдя до нее, сунул таблетку в рот. Потом вернулся ко мне и говорит:

— Папе.

— Нельзя, — говорю, — ты уже много съел.

— Папе.

“Ну, — думаю, — посмотрю, что будет”. Дал еще таблетку. Он понес ее папе, но не пройдя и половины пути, положил таблетку в рот.

Вот и верь после этого людям!

Начал почему-то отца звать “Петя”, а мать — “Лида”. Может быть, потому что слышит, что они сами так называют друг друга. Я уже у него не просто “дидя”, а “дидя Ко”, или “дидя Коля”, в отличие от другого дедушки Тимы. Таня теперь не просто “баба”, а “баба Таня”, в отличие от другой бабушки Мани. Тетя Тамара в отличие от других всяческих теть — “тетя То”, или “тетя Тома”. Возможно, для единообразия в наименованиях начал и отца звать папа Петя, а мать — мама Лида.

Однажды разглядывал фотоснимки и называл, кто снят: “папа Петя, мама Лида, дидя Коля, баба Таня”. Потом по ошибке, показав на мою фотографию, сказал:

— Баба Коля.

Тут же взглянул на меня растерянно и громко расхохотался.

В другой раз чем-то сильно увлекся, играя, и, обращаясь ко мне, сказал:

— Дидя баба.

И опять засмеялся над своей ошибкой.

Если судить по Игорю, то мы начинаем понимать юмор уже в возрасте до двух лет. Причем юмор в высшем его проявлении, когда человек способен смеяться над самим собой.

Однажды Игорь увидел у нас на кухне кусок свежего туалетного мыла очень красивого синего цвета. Весь день не расставался с этим мылом, то и дело повторяя:

— Мыло си.

Или:

— Мыло сине.

Пришлось Тане подарить ему этот кусок мыла.

Когда приехал отец, Игорь показал ему подарок и сказал:

— Мыло дом.

То есть возьмем мыло домой, оно мое, мне его подарили.

— А ты сказал бабушке спасибо? — спросил отец.

Игорь подошел к Тане и, прижав мыло к груди, сказал:

— Баба, мыло, спасибо!

Услыхав, что все его хвалят за вежливость, он еще раз подошел к Тане и сказал:

— Баба, спасибо, мыло.

Как-то утром Петя привез к нам Игоря, а сам быстро уехал: спешил куда-то. Не успев раздеться, Игорь начал твердить, как-то горячась и волнуясь:

— Папа, дядя, бензин дай! Дядя, папа, бензин нет!

Видя, что мы не очень-то его понимаем, он повторял эти две фразы, иногда лишь меняя порядок слов.

Мы, конечно, поняли, что по дороге у Петра кончился в машине бензин и он попросил у встречного шофера немного бензина, но тот не дал. Когда Петр приехал, он подтвердил, что именно так и было.

Разговор Игоря теперь напоминает разговор индейца, знающего несколько слов из языка белых. Однако у индейца — ум взрослого человека, большой жизненный опыт, а также знание своего собственного языка, у Игоря ничего этого нет. Но с задачей все же справляется.

Третье мая 1964 года. Игорю исполнилось два года. На свой день рождения Игорь приехал с родителями к нам и сразу доложил:

— Сок.

Это значило, что он по дороге пил фруктовый сок.

Получил от всех подарки, среди которых разноцветные строительные кубики, заводной автомобильчик с сигналом (что сразу очаровало его), красный и синий воздушные шары.

Обычно, уезжая домой, он берет только те из подарков, которые больше понравились. И хотя больше всего на свете любит автомашинки (которые теперь уже начал называть не “биби”, а машинками), на этот раз, уезжая, взял с собой лишь шары. Своей шаровидной формой, цветом, величиной и фантастическим стремлением вверх они произвели на него наиболее сильное впечатление. Хотя это был самый дешевый подарок, на который никто не возлагал никаких надежд, он оказался самым желанным.

В свои два года Игорь довольно устойчиво держится на ногах, может самостоятельно передвигаться. Вообще у него большая, какая-то инстинктивная тяга к самостоятельности.

Играя с ним, копаю лопаткой песок.

— Я! Я! — кричит Игорь, стараясь отнять у меня лопатку.

— Ну хорошо, копай сам, — соглашаюсь я и отдаю лопатку ему.

Идем с ним по улице. Держу его за руку, но ему это почему-то не нравится.

— Я! Я! — кричит он и, вырвав руку, шагает впереди меня.

— Ну иди сам, — соглашаюсь я.

Он быстро усваивает слово “сам” и уже не кричит просто “я”, а кричит “сам” или “я сам”.

Обычно, спускаясь или поднимаясь по лестнице, я поддерживаю его за воротник пальто. Раньше он молча сносил такое унижение, но теперь протестует:

— Сам! Я сам!

Если я все же не отпускаю, он садится на корточки и сидит до тех пор, пока я не отпущу ворот.

Дома пытается вскарабкаться на стул. Хочу подсадить его или хоть поддержать, чтоб не упал. Нет!

— Сам! Сам!

И даже пытается отпихнуть меня рукой.

Ну ладно, пожалуйста: сам так сам!

Взрослому и не понять, какое это достижение для двухлетнего малыша самостоятельно вскарабкаться на стул, а если со стула еще перебраться на стол, то и вовсе геройство.

Приехав к нам и не видя Тамары, Игорь сразу спросил:

— Тетя Тамара?

Ему объяснили, что тетя Тамара на работе, скоро придет.

Пошли с ним гулять на пруд, пускали бумажные кораблики. Когда вернулись домой, он опять сказал:

— Тетя Тамара.

Ему опять сказали, что тетя Тамара еще не пришла с работы, но скоро придет.

После обеда он лег спать и, проснувшись, сейчас же сказал:

— Тетя Тамара.

Узнав о таком внимании со стороны Игоря, Тамара была обрадована, поскольку из-за панибратского обращения Игоря с ней считала, что он относится к ней пренебрежительно.

Мы с Петром и Игорем поехали в лес. Интересно наблюдать человека, впервые в жизни очутившегося среди деревьев. (Если Игорь и был в прошлом году в лесу, то ему исполнилось чуть больше года, и в памяти, естественно, никаких впечатлений не сохранилось.)