Иван Василенко - Золотые туфельки
Вот и гостиница с рестораном "Бристоль". Ее девушка сразу узнала: здесь они - Кубышка, Пепс, Артемка и она, Ляся, - обедали. Это было как раз перед пантомимой "Дик - похититель детей", во время которой разыгрался скандал. А вот и площадь с цирком. В нем Ляся ходила по канату. Каким этот цирк казался ей тогда огромным! А теперь он будто врос в землю. Да и все в городе стало меньшим, чем тогда казалось. Только серебристые тополи всё такие же высокие, выше самых больших домов.
- Василек, веди меня на базар, - сказала Ляся. - Туда, где сапожные будки, знаешь?
- А то нет! - с готовностью отозвался мальчик. Я всё в городе знаю.
А вот рынок кажется еще большим, чем был, и все такой же здесь гомон, крик горластых торговок, мычание коров, жалобное пение слепых под волынку, гогот гусей, ржание лошадей, скрип телег. На толкучке шныряют верткие люди с бегающими глазами и предлагают английские сигары, французские духи, греческий коньяк и бумажные деньги чуть не всех стран мира. Калека с толстой деревяшкой на подвернутой ноге протягивает дрожащую руку и с чувством говорит:
- Благородные джентльмены и прекрасные леди, пейзаны и пейзанки, завтра, с вашего разрешения, уезжаю в Ростов, ложусь на операцию. Может, операция пройдет благополучно. Пожертвуйте на первое обзаведение после операции.
Ляся вспоминает: вот здесь, под навесом, была харчевня, в которой Артемка угощал ее и Пепса холодным хлебным квасом, вот там - деревянная парикмахерская, - она и сейчас стоит, - а напротив парикмахерской была ветхая Артемкина будка. Где же она? Ее нет. На этом месте пусто.
- Сапожники там! - показывает Вася. - Вон там, за рыбным рядом.
Действительно, за лотками со свежей рыбой торчат деревянные будочки, такие же заплатанные, покривившиеся и закоптелые, как и та, в которой жил Артемка. Но в какую будку Ляся ни заглянет, там сидят с шилом в руке совсем другие люди и об Артемке, мальчишке-сапожнике, ничего не знают. В одной, самой дальней, Ляся увидела такого древнего старика с трясущимися руками и бородой, что было удивительно, как он еще живет на свете. А ведь работает!
- Дедушка, вы не знаете, где теперь сапожник Артемка? - спросила Ляся. Тут вот, близко, у него своя будка была. Мальчишка такой, сирота. Старик поднял на девушку слезящиеся глаза:
- Артемка? Как же, знал я его, знал. Никиты Загоруйки сын. Тоже хороший мастер был, Никита. А это, значит, его сын. Сгинул он.
- Как - сгинул?... Умер?.. - вырвалось у девушки, и Вася с удивлением увидел, что лицо у нее побелело.
- Кто его знает, может, и умер. Как в воду канул. Так будка и стояла до самой зимы распертая. Да это давно было, почитай, перед войной еще... А вы, барышня, кто ж будете?
Не ответив, Ляся вышла. И до самой квартиры шла молча.
Притих и Вася и только сбоку поглядывал на девушку пытливыми, умными глазами.
ПЕРВОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
Жаркий воскресный день. Базар бурлит. В тени Деревянной парикмахерской сидят слепые - мужчина и две женщины - с белыми глазами и изрытыми оспой лицами. Мужчина играет на волынке, и под ее однотонные, тягучие звуки слепые поют:
Мимо царства прохожу,
Горько плачу и тужу:
Ой, горе, горе мне
Превеликое!..
Слепых окружила толпа: слушают, вздыхают. Вдруг в это стенание врывается развеселый голос - кто-то невидимый задорно поет:
" Вдоль по Питерской
По дороженьке
Едет Петенька
С колокольчиком...
Пение приближается. К толпе идет пожилой мужчина в сильно поношенной рубашке. В одной руке он несет маленький сундучок, в другой складную ширму пестрый ситец, прибитый мелкими гвоздиками к деревянным планкам. Лицо у мужчины серьезное. Он еле заметно шевелит губами. И кажется, будто песенку поет не он, а кто-то другой, сидящий то ли у него в кармане, то ли в ярко разрисованном сундучке.
Набожно-постные лица людей, окруживших слепцов, оживились, в глазах засветилось любопытство.
За мужчиной шла девушка с гармонью на ремне, перекинутом через плечо. И, хотя платье на девушке было из обыкновенного ситца, а курчавая голова повязана простым платочком, она со своими синими глазами, золотистым оттенком миловидного лица и стройной фигуркой казалась нарядной, праздничной, будто не на рынок пришла, а на свадьбу к подружке.
Кубышка установил ширму и спрятался за ней. Песенка не умолкала. Людей все больше разбирало любопытство: кто же ее поет?
Ляся стала близ ширмы и заиграла "Барыню". Тотчас же на ширме появилась длинноносая фигурка с колючими глазами, в колпачке, в красной широкой рубахе.
- Петрушка!.. - радостно узнала толпа своего любимца, народного героя кукольного театра.
- Ха-ха-ха!.. Мое почтение, господа! - приветствовал толпу Петрушка. - Вот и я приехал сюда, не в тарантасе-рыдване, а прямо в аэроплане!
- Здорово, Петр Иванович! - откликнулись в толпе. - Милости просим!
И представление началось, то кукольное уличное представление, которое так любили во всех городах и селах необъятной России и сто, и двести, и триста лет назад. Петрушка, этот забияка, плут и драчун, смеялся, пел, плясал. Он безбожно торговался с цыганом, бранился с капралом, объегоривал доктора, бил всех палкой и до тех пор сыпал шуточки да прибауточки, пока его самого не утащила за длинный нос собака Шавка.
Но, кроме этих действующих лиц "Петрушки", давно всем известных, появилось и новое лицо: господин с аккуратным брюшком, гладко выбритый, на носу - пенсне в золотой оправе, на голове - шляпа котелком. Он ходит уверенно, говорит строго и назидательно.
- Ты что здесь шумишь? - спрашивает он Петрушку. - Зачем нарушаешь порядок?
- А что это за штука такая - порядок, ваша милость? С чем его едят? прикидывается наивным Петрушка.
- Порядок - это чтобы каждый был на своем месте. Всяк сверчок знай свой шесток.
- А, это такой, от которого хоть волком вой? - догадывается Петрушка. - Не его едят, а он ест?
Когда господин уходит, Петрушка спрашивает:
- Музыкантша, что это за тип?
- Это юрисконсульт, - отвечала Ляся. - Разве, Петр Иванович, ты его на знаешь? Его фамилия Благоразумный.
- А если я его палкой по голове умной, ты сыграешь похоронный марш?
- Что закажешь, Петр Иванович, то и сыграю: хоть марш, хоть плясовую.
По мере того как шло представление, толпа густела. "Ну и Петрушка, хай ему бис! - раздавались одобрительные возгласы. - Вот дает, шельмец!" Даже слепцы на время прервали свое заунывное пение и слушали, улыбаясь в пространство. А когда со стороны донесся голос одноногого: "Джентльмены и леди, завтра уезжаю в Ростов, ложусь на операцию..." - из толпы даже крикнули: "Ладно, успеешь уехать к тому году, помолчи маленько, не мешай!"
Представление кончилось. Кубышка спрятал своих кукол в сундучок, раздвинул ширму и обнажил голову. Картуз стал быстро наполняться смятыми бумажками разных цветов и рисунков: сыпались деньги всех правительств - от свергнутого царского с портретами императоров до вновь испеченного "Всевеликого войска Донского" с оленем, пронзенным стрелой.
Толпа растаяла. Опять загудела волынка, опять донесся сиплый голос одноногого: "Леди и джентльмены, завтра уезжаю в Ростов..."
Кубышка сложил ширму, подмигнул Лясе, как бы говоря: "Видала, какой успех!" - и начал пробираться сквозь людской поток на улицу.
За артистами с гиканьем и свистом потянулась мальчишечья орава.
Артисты вошли во двор большого дома.
Но не только мальчишки хотели еще раз посмотреть Представление. Вместе с ребятами вошел во двор и какой-то мужчина, сухощавый, жилистый, в синей блузе, в кепке. На базаре он стоял в толпе и серыми внимательными глазами всматривался в то, что делалось на ширме. Если в толпе смеялись, он прищуривался и так же внимательно всматривался в лица людей.
Во дворе он опять смешался с толпой и опять прослушал все представление. Когда артисты пошли со двора, он приблизился к мальчику, который все время держался рядом с гармонисткой, и дернул его за рукав.
- Ты с ними, что ли? - спросил он.
- А то с кем же! - с гордостью ответил Василек. Восторг не сходил с его лица с тех пор, как Петрушка впервые появился на ширме.
- Где же они остановились, кукольники эти? То есть где они проживают?
- У нас! А то где ж?..
- Правильно. Где ж таким артистам и проживать, как не у вас... Ну, а ты где проживаешь?
- На Камышанском.
- А номер?
- Номер восемнадцатый. А что, дяденька, понравилось? Он и не то умеет. Он с самим сатаной в огненном колесе крутится!
- Камышанский, восемнадцать, - будто про себя повторил мужчина. - Как бы не забыть... И пошел далее.
НЕОТВЯЗНАЯ МЕЧТА
Прошло не больше недели, а артисты уже полностью сжились со своими куклами. Спрятавшись за ширму, Кубышка менял голос с такой непринужденностью, будто в нем жили души всех этих кукол. Ляся с раннего детства танцевала перед публикой; к тому, что на нее устремлены сотни глаз, она привыкла. Но только теперь научилась она без робости говорить перед зрителями. Иногда Кубышка, чувствуя за своей ширмой настроение толпы, экспромтом бросал новую реплику, и Ляся почти всегда находила удачный ответ на нее. "Музыкантша! - кричал Петрушка. - Почему зрители молчат?" - "Сытно покушали, ко сну клонит", - с лукавством в голосе отвечала девушка. И люди, для которых даже картошка давно уже стала праздничным блюдом, откликались на эту горькую шутку невеселым смехом.
