Дарья Доцук - Невидимый папа
– Значит, ты у нас теперь вегетарианка, – вздыхаю я с укоризной.
– А что тут такого? Я же люблю овощи, и фасоль люблю, и тофу. Я, между прочим, человек, открытый к новым идеям и новому опыту. И вообще, хватит мать критиковать! Что ж такое!
– Ладно, только я в кафе не пойду.
– Почему?
– Потому что я не вегетарианка.
Мама смотрит на меня сердито. Я вижу, как у неё в глазах созревает недовольство.
– Очень зря, – сухо говорит она наконец и поднимается.
Я возвращаюсь к «Истории с кладбищем», где главного героя, сироту, вырастили привидения. Какая-никакая, а всё-таки семья.
Приходит время обеда, и я крадусь на кухню, чтобы что-нибудь перехватить, посмотрю по ситуации.
На плите греется борщ. От запаха у меня подводит живот. Стол уже накрыт. Только я хватаю кусок хлеба, как откуда ни возьмись появляется мама. Она переоделась, высушила волосы.
– Не кусочничай, давай сядем и поедим нормально.
Мы садимся есть нормально. Чтобы доказать мне, какая она теперь вегетарианка, мама демонстративно не кладёт себе мяса.
– Бульон-то всё равно мясной.
– Не всё сразу, – ничуть не смущается мама. – Рим тоже не за один день построили. Вот что ты постоянно меня критикуешь?
Я молча жую. Маму это раздражает. Не то, что я жую, а то, что молча. Она кладёт ложку и говорит:
– Слушай, Жень, ну прости, что мне одной тяжело. Иногда я уже с этим со всем не справляюсь. Мне же тоже хочется, чтобы меня кто-то пожалел, поддержал, понимаешь? Позаботился. Да вот хоть бы в кафе пригласил! Я же не виновата, что Востриков уехал.
Я продолжаю жевать. Это я уже много раз слышала. Востриков – это папа. Мама называет его только так, по фамилии. Из её уст это звучит как что-то гадкое и противное. Как «слизняк», например, или «кишечный грипп». Она даже немного морщится и кривит губы, когда произносит «Востриков».
Как только они развелись, мама тут же снова стала Касаткиной, и я заодно. Но я тогда ничего не решала, маленькая была. Иногда я примеряю на себя папину фамилию – Евгения Дмитриевна Вострикова, Женя Вострикова. Мне нравится! Весело звучит, задорно, шустро. Это вроде и я, и не я. Это какая-то другая Женя, новая, интересная. Она живёт в одном из параллельных миров, где видится с папой каждый день.
– Ну что ты опять молчишь? – расстраивается мама. – То говоришь-говоришь, то вдруг язык проглотишь…
Когда мама грустнеет, мне её вроде жалко, но я ничего не могу с собой поделать и всё равно говорю какую-нибудь колкость. Вот и сейчас тоже.
– Там все такие были, как этот Слава? Получше никого не нашлось?
Мама напрягается. Видимо, он ей очень понравился. Это плохо.
– Что значит «такие»?
– Ну такие, нелепые.
Мама качает головой и принимается за еду.
– Ну всё, остановись.
Но я только начала. Я ещё много чего могу сказать!
– А что такого? Он же правда нелепый! У него даже лицо странное! Он что, по-твоему, симпатичный?
– Да при чём тут симпатичный или нет?
– Вот папа действительно симпатичный.
– Ну и что? Господи боже! Да пусть хоть красавец писаный, мы-то ему не нужны!
Пусть только попробует сказать, что папа мне чужой. А Славка не чужой, что ли? Почему ей обязательно искать кого-то на папино место? Пусть лучше будет прочерк. Неужели мы без Славки ну никак не проживём?
– Вострикову мы не нужны, ему вообще никто не нужен, – повторяет она, чтобы я хорошенько это запомнила. – Ты зря его идеализируешь. Если бы ты знала…
– В том-то и дело, что я ничего не знаю! – срываюсь я. – Ты мне ничего не рассказываешь! Про какого-то Славку рассказываешь, а про родного отца – нет!
– Я не рассказываю, потому что не хочу говорить о нём плохо. А хорошего в нём не так много, как тебе кажется. Ну да, симпатичный… Весёлый, общительный, не дурак. Но совершенно безалаберный! Рассеянный, ненадёжный, страшный эгоист! У него всегда на первом месте друзья и развлечения, а семья – где-то там, в конце списка! Вот это ты хочешь послушать?
Я сижу насупившись и вожу ложкой в тарелке. Варёная капуста. Терпеть её не могу.
Мама продолжает:
– И слава богу, что он уехал! Намучились бы сейчас. Он и первую семью бросил, ты не думай. Да-да, у него до меня была жена. И сын, Филипп. Хорошенький такой мальчишка. Востриков его как-то раз приводил знакомиться, но первая жена узнала и устроила скандал. Больше Востриков с сыном не виделся. И, я тебе честно скажу, не то чтобы очень тосковал. Ну что ты так смотришь? Да, вот такой он, Востриков наш. И нечего удивляться.
Но я смотрю большими глазами не поэтому. Я потрясена другим: она сказала, у меня есть брат? Ведь получается, Филипп – мой старший брат! Мой. Старший. Брат.
4. Филипп
Полночи я изучаю страничку Филиппа – его оказалось совсем нетрудно найти, фамилия у него до сих пор папина. Красиво звучит – Филипп Востриков, как будто граф какой.
Я просматриваю все его фотографии, все видео, прослушиваю почти все песни и читаю «стену» за несколько прошлых лет. Но разве можно иначе, когда выясняется, что у тебя есть старший брат? Мне хочется знать о нём абсолютно всё.
Наутро я вскакиваю совершенно невыспавшаяся, умываюсь и без завтрака – сразу к Женьке. Мне не терпится ей рассказать.
Женькина бабушка угощает нас пышными сырниками с изюмом. Как же они тут вкусно живут, у Женьки! Я бы к ним с удовольствием переселилась. Хотя бы на каникулы.
После сырников мы запираемся у Женьки в комнате и я огорошиваю её новостью: у меня есть старший брат. Произношу это, а самой не верится. Как будто это не со мной происходит, а с кем-то из книжки, из фильма. Женька таращит на меня глаза – вот уж чего-чего, а такого она точно не ожидала.
Теперь мы уже вдвоём изучаем Филиппа. А на подоконнике тем временем, как всегда, сидит норвежский кот Юля. Глядит поверх домов: может быть, за ними норвежский лес? Я Юлю понимаю. Невозможно жить и не знать, кто твоя семья. И вдруг – брат. Кто он? Какой? Так хочется выяснить – до мурашек, до дрожи.
У Филиппа нет ни одной неудачной фотографии, на каждой он выходит поразительно хорошо, даже когда не позирует. Мне бы так. Удивительно, до чего мы похожи: у нас одинаковые ореховые глаза, и широкие брови, и тёмно-русые непослушные волосы, которые вьются и не желают расчёсываться.
Филипп улыбается уголком рта – точь-в-точь как папа в молодости. Я храню в дневнике единственную папину фотографию, остальные мама куда-то спрятала, а то и вовсе порвала.
Мы листаем альбом за альбомом – вот Филипп с гитарой, вот он с друзьями играет в бильярд, а вот – в «Манчкин»; вот он в обнимку с какой-то очень симпатичной девушкой, невероятно похожей на мою любимую Анну-Софию Робб – ту, которая из «Уинн-Дикси», «Моста в Терабитию» и «Сёрфера души». Мы рассматриваем, как он заливается смехом, сидя на школьном подоконнике, как уплетает пиццу, как собирается прыгнуть с пирса в море, как жарит на даче в беседке шашлык, как возится с собакой и как ведёт по площадке баскетбольный мяч.
Я уже, похоже, люблю его, моего старшего брата. И как можно говорить, что мы не родные, если я чувствую, вот всем сердцем чувствую это родство?
– Ну? – спрашиваю я у Женьки.
– Симпатичный, – признаёт она, и меня охватывает небывалое чувство гордости и торжества: это она про моего брата, это мой брат – симпатичный!
Мы знаем о нём не много, но всякая крупица информации кажется мне важной и существенной. Итак, нам известно, что ему пятнадцать, день рождения у него первого августа, учится в школе 1627. И живёт, скорее всего, где-то поблизости. Мы выясняем, что эта школа от нас далековато, чуть ли не на другом конце города, но расстояние меня не смущает – я тут же прикидываю, что на метро это всего одиннадцать остановок и даже без пересадки.
Слушает он в основном рок и блюз, я такую музыку не люблю, но, с другой стороны, может, я в ней просто не разбираюсь? Зато он тоже любит страшное кино! У него «Сияние» в любимых фильмах и сериал «Ходячие мертвецы». Про зомби мне, вообще-то, не нравится, но «Сияние» – это же классика! И это только начало, у нас наверняка обнаружится ещё много общего – недаром ведь мы брат и сестра.
– То есть ты хочешь ему написать? – почему-то удивляется Женька.
– Ну да! Он же мой брат.
Как непривычно и здорово звучит: «мой брат»! Охота повторять и повторять – сердце так и танцует.
– А он об этом знает? Вы же никогда не виделись.
– Ну и что? Вот и увидимся.
Мне не нравится то, каким тоном Женька произносит это – как будто сомневается, что Филипп, мой собственный брат, захочет со мной познакомиться. Он, как и я, единственный ребёнок в семье, и я ни за что не поверю, что он никогда не мечтал о брате или сестре. Я вот мечтала, и теперь у меня есть брат. А у него – сестра. Разве он может просто взять и отвернуться?
Но Женька никак не хочет разделить моего восторга. Ей кажется неудобным и странным писать вот так, с бухты-барахты, незнакомому человеку. Так и говорит: «незнакомому»! Мол, ты его совсем не знаешь, я бы на твоём месте ничего писать не стала.
