Евгений Пермяк - Сказка о сером волке
- Здорово живем, Сережа! - поздоровался Трофим с внуком и поцеловал его ручку. - Тяжеловат я стал в окошки-то лазить. Давай лучше ты лезь ко мне. Бабушка-то никак согласна, чтобы я на реку с тобой пошел? Может, рака поймаем, а то, может, и матерую щуку вытянем...
Сережа прыгнул из окна на руки Трофиму:
- Давай поймаем.
Мальчик обнял Трофима за шею и прильнул теплой щечкой к его щеке. Дарья отвернулась, посмотрела украдкой на соседские окна и сказала:
- Часок-другой погуляйте. Я не против... Теперь уж недолго тебе жить здесь осталось.
- Восемь дён точно. На девятый выедем. Значит, дозволяешь. Спасибо тебе. - Трофим поклонился Дарье, снял с рук Сережу, оправил на нем рубашку, потом кряхтя нагнулся, завязал шнурок на его маленьком ботиночке и повел его за руку по залитой солнцем улице.
Все видели, как большой и толстый Трофим вел за руку маленького белокурого мальчика. Все знали, что этого мальчика зовут Сережей и он приходится родным внуком Трофиму. Знали, видели и не обсуждали. Не обсуждали не потому, что людям нечего было сказать и у них не было своих суждений... Нет. Видимо, в жизни есть явления, лучшим способом оценки которых бывает молчание.
Да и что тут скажешь. Хорошо это или плохо? Права Дарья, отпустившая внука с Трофимом, или нет? Сразу возникают тысячи "да", тысячи "нет" и столько же "но"... А может быть, и задумала что-то Дарья Степановна. Не зря же вдруг прикатила она в Бахруши. Ей виднее, как себя вести. Не зря она во время войны в председателях ходила.
А Сережа и не знал, что он стал предметом внимания многих людей, и весело заглядывал Трофиму в глаза, останавливался, рассматривая большого, переползающего дорогу жука, или радовался щуке, которую они сегодня поймают с дедом. Да и Трофим не видел ни улицы, ни окон, ни глаз любопытных. Он шел за руку с самым дорогим, что у него есть на свете, с существом, для которого он, кажется, способен сделать все, даже, может быть, остаться колхозным сторожем при зерновом складе... Может быть... Пусть Трофим и сам знал, что он "человек минуты", но в эту минуту Сережа для него был единственной радостью и целью жизни.
Люди видели, как Трофим и Сережа прошли на реку. Там они наловили плотвичек для наживки на большую щуку. Люди слышали, как Трофим сказал Сереже:
- Пока ловится матерая щука, нам можно и пашню попахать.
И Сережа стал трактористом, а Трофим - трактором. Мальчик с трудом вскарабкался на спину "трактора", ставшего на четвереньки, а вскарабкавшись, поворачивал его за уши то в одну, то в другую сторону и, наконец, направил в воду.
Трофим-"трактор" по локоть зашел в речку и "заглох".
- Зажигание подмокло, - сообщил он, перестав тарахтеть, как положено всякому трактору, когда он глохнет.
Люди видели, как "трактор", развалившись на песке, стал сушиться, а потом вдруг закричал:
- Сергунька, никак щука попалась!..
Трофим и Сережа кинулись к палке, воткнутой в берег. Шнур туго натянулся. Оба кричали от радости на всю реку...
Тейнер всегда появлялся неожиданно и вовремя. Он уже успел незаметно сделать съемки "трактора" и "тракториста". Теперь, боясь, что пойманная рыба сорвется, Тейнер предупредил с того берега, чтобы добычу вытаскивали медленнее.
До Тейнера ли было Трофиму! Он, не надеясь, сдержал свое обещание. Он подымется теперь в глазах внука на сто голов. А это сейчас для него самое главное.
"Только бы не сорвалась!" - молил он.
Трофим выматывал щуку, то отпуская шнур, то выбирая его. Щука делала бешеные рывки, но Трофим еще мальчишкой ловил щук, знал повадки этой рыбы.
И вот щука показалась. Она делает последние попытки сорваться. Сережа визжит. Он забегает в воду, чтобы схватить рыбину, но ему страшно. Он боится ее.
Наконец щука на берегу. И откуда только набежали люди! Появился и брат Сережи, Борис. В его глазах радость.
- Вот это да!
Но его радость безразлична для Трофима. Этот одинаково родной для него внук чужд Трофиму. Потому что десятилетний Борис знает, что его дед - не дед, а серый волк, убежавший в Америку. И наверное, ничто и никогда Бориса не сблизит с Трофимом. А Сережа еще мал, и его можно заставить полюбить деда. Ведь дети судят по тому, как к ним относятся, что и кто для них делает.
Щука билась и прыгала на песке. Трофим стеснялся при Сереже утихомирить ее ударом камня по голове. Сережа, следя за щукой, увидел кровь.
- Ей больно? - спросил он Трофима.
- Да нет, наверно, - ответил Трофим. - Она же рыба.
Но мальчик задал новый вопрос:
- А у нее в реке остались детеныши?
Трофим, заметя беспокойство Сережи, глядящего на тяжело дышащую щуку, мягко сказал:
- Да откуда же у нее детеныши! Она старая. Видишь, какая здоровенная... Разве что щурята-внучата остались в реке.
Сережа неожиданно вцепился в руку Трофима:
- Гренд па! Гренд па! Отпусти бабушку-щуку в реку!
Раздался веселый смех. Смеялся и брат Сережи, Борис.
- Это ты всерьез, Сережа? - шутливо спросил Трофим.
Спросил и увидел в глазах мальчика слезы. Трофим испугался. Он торопливо и осторожно снял рыбу с крючка и виновато сказал:
- Сейчас, Сереженька, сейчас...
Затем так же бережно он взял щуку и пустил ее в реку.
Сережа подбежал к Трофиму, обнял его ногу, затем тихо спросил:
- У нее заживет рот?
Трофим ответил:
- Завтра же здоровехонька будет. Карась-доктор пропишет ей что положено - и живи себе, щука, сто лет.
Люди молчали на берегу. Молчал и Тейнер. А Трофим, подняв на руки Сережу, понес его, машущего ручкой щуке, уплывшей к своим щурятам.
Об этом было передано Петру Терентьевичу, и он сказал:
- И змея можно заворожить. Только он от этого не перестанет быть ядовитым. - А потом, вздохнув, добавил: - Не надо было Дарье показывать ему Сергуньку. Эта тонкая струна не по Трофимовым ушам. И если уж Надежда признает своим отцом не его, а Артемия Иволгина, так Сергей-то уж никак не волчий внук. Ну да что об этом говорить. Пройдет неделя, две после его отъезда, Сергунька и не вспомнит... Скорей бы только уезжал!
Но маленький Сережа неожиданно для всех стал едва ли не самой главной причиной событий, разыгравшихся в последние дни пребывания американцев в Бахрушах.
XLIII
Малозначащая история с поимкой и возвращением щуки в реку, удивительная привязанность Трофима к Сереже нашли отзвук в сердцах людей. Наметилось какое-то, хотя очень сдержанное, потепление к нему и в отношениях Дарьи Степановны.
- Есть, видно, в тебе еще какие-то стоящие остатки, коли ты старую щуку пожалел, - сказала Трофиму Дарья Степановна, когда они сидели на кладбище.
На кладбище заменялись кресты на дягилевских могилах и ставилась чугунная ограда.
- Теперь все по закону. Жаловаться им не на что, - радовался Трофим. Кресты хорошие, с просмоленными комлями. Оградка просторная. Места много. И лежать им сухо на горе. Песок.
- Не сыро, - поддержала разговор Дарья. И спросила: - В Америке-то как насчет могильников? Тесновато?
- Да где как. Смотря по покойнику. Денежному человеку везде место найдут. Эльзу, например, я к Роберту в могилу положу. Он же ее венчанный муж, и ей как бы сподручнее лежать с ним рядом.
Дарья, не скрывая усмешки, будто рассуждая сама с собой, сказала:
- Это хорошо, когда человек знает, кому когда умереть, кого где похоронить. Много ли ей, твоей Эльзе, теперь?
- За семьдесят ей. Она ведь куда старше меня. Пускай семьдесят лет не велики годы, да она рано цвести начала. И цвела, себя не жалеючи. Не ходит уж.
Дарья, посмотрев на Трофима, заметила:
- Ты как о чужой о ней говоришь. Жена ведь...
- Оно, с одной стороны, будто и так, а с другой... Дослушай уж то, что я тебе на Митягином выпасе не досказал.
- Досказывай, - согласилась Дарья.
- Стало быть, так, - начал Трофим. - Привезла меня тогда Эльза на ферму, познакомила с мужем. С Робертом. Он спервоначала велел мне ходить за конями, а потом сделал меня на ферме своей правой рукой. Доверял продажу молока, мяса, овощей, а также свою тогда еще молодую жену, которую я отвозил в церковь. Тебе, конечно, не надо рассказывать, какое это было богомолье. Не знаю, догадывался ли старик, что его Эльза сходила по мне с ума, да и я, чтобы не обелять себя, скажу, что тогда готов был бежать с нею хоть в Мексику, хоть на Аляску. И звал я ее.
- Значит, любил? - решила уточнить Дарья.
- По всей видимости, пожалуй, что так. А она не хотела от своей фермы, от своего дома с милым рай в шалаше искать. Велела потерпеть. И вскоре ее Роберт умер. От рыбы.
- Отравился.
- Да. Так было написано доктором после проверки его смерти. Рыбий яд. А как было это на самом деле, я не спрашивал у нее. Я не хотел и не хочу знать этого... Знаю только, что она по ночам жарко молилась. Задерживалась на его могиле и подолгу плакала. Я не хочу думать, что она поторопила его смерть, но все-таки вокруг нашей кровати она каждый вечер наливала святую воду.
- И помогало?
- Помогало. Ко мне он не приходил ни разу. А потом мы построили новый дом.
