Кощеевич и война - Алан Григорьев
— Хочешь сказать, этот дивий гад теперь знает нашего лазутчика в лицо?
— Не хочу тебя расстраивать, но я и без того знал. Давненько уже вычислил, что Яснозор не тот, за кого себя выдаёт. Понял и с кем общается, когда якобы на охоту ходит. Как, говоришь, его по-вашему величать? Энки?
— А чего ж тогда Ратибору не сдал, коли пронюхал? — Не дожидаясь ответа, Лис резко развернул к себе зеркало. — А ты почему молчал, что тебя раскрыли, негодяй ты этакий?!
— Дык Весьмир обещал, что никому не скажет. — Энхэ сперва ляпнул, не подумав, а потом, опомнившись, поклонился княжичу. — Не вели казнить!
— Не «дыкай» мне тут. Что за пакостные дивьи словечки?
— Виноват, привычка…
Лис навис над зеркалом, и Энхэ тотчас же отпрянул. «Боится» — эта мысль оказалась неожиданно приятной. Ладно враги, они и должны бояться. Но соратники? Неужели он становится похожим на Кощея? Княжич помотал головой, прогоняя пугающую мысль, и рявкнул:
— Докладывай! Что там у вас?
— Дык я и говорю… — Энхэ, опомнившись, закашлялся и тут же поправился. — Новости у нас, княжич, — закачаешься. Царица Голуба померла.
— Как это померла? — побледнел Весьмир.
— А вот. Говорят, оступилась, упала с лестницы и сломала шею лебяжью. Царь плачет-убивается, ставни велел позакрывать, чтобы света белого не видеть. Слухи разные ходят. Поговаривают даже, что навьи убийцы во дворец пробрались. Хотели царя убить, да царица подвернулась.
— Это же не ты сделал, надеюсь?
— Без приказа я бы не посмел.
— Хм… — Весьмир вскочил, прошёлся по шатру взад-вперёд, взъерошил свои мышиного цвета волосы. — Ратибор Голубу никогда не любил. Изменял ей направо и налево. Бывало, и поколачивал. Я много лет во дворце провёл — уж мне ли не знать. Яснозор, ты уверен, что ей не помогли упасть свои же?
— Того не ведаю. Сложно стало во дворец пробраться. Столица — моя вотчина, а в палатах нынче Мрак всем заправляет. Знаю только, что в последнее время царь с царицей часто ругались и спорили.
— О чём? — Лис покосился на Весьмира и бросил через плечо: — Сядь, неугомонный. Ишь, топает за спиной, с мысли сбивает…
Чародей, на удивление, послушался, даже зубоскалить не стал.
А Энхэ придвинулся ближе к зеркалу:
— Ходят слухи, что в своих ссорах они упоминали Индрик-зверя и какой-то подгорный лаз. Но я думал, что Индрик — это сказки.
— Не сказки… — вздохнул Весьмир. — Просто его в нашем мире давно не видывали. Ты уж будь добр, разузнай, что за дела у Ратибора с Индриком. Это может быть важно.
— А ты мне не указывай, дивья рожа! — оскалился Энхэ. — Вот княжич велит, тогда разузнаю. — И смущённо добавил: — Простите, давно хотел это сказать, а тут случай подходящий выдался. Обрыдло мне за столько лет дивьим людям в ножки кланяться…
— Всё правильно говоришь, — кивнул Лис. — Но про Индрика всё же разузнай. Не нравится мне это.
— Теперь без Голубы Ратибор ещё пуще лютовать начнёт. — Весьмир сокрушённо цокнул языком.
— Ой, можно подумать, она его сдерживала! — дёрнул плечом княжич. Он хорошо помнил царицу. Видел её, когда летал в Светелград в вороньем обличье. Тихая, с тонкими прозрачными руками, бледной кожей и с синевой под глазами — она производила впечатление несчастной, замученной женщины. Вряд ли Ратибор прислушивался хоть к единому её слову.
— Влияния она, конечно, не имела. Но порой, знаешь ли, достаточно и присутствия. Ратибор — сволочь, это всем понятно. Но даже самый отпетый злодей не сразу таковым становится. Не веришь? Когда-то даже папенька твой был дитём неразумным и пелёнки пачкал. Или, думаешь, он сразу негодяем уродился? Как бы не так. Злодей — он как бутон ядовитого цветка. Раскрывается постепенно, лепесток за лепестком. Смерть царицы может подтолкнуть Ратибора к самому краю. Нужно немедленно действовать, пока он не натворил ещё больших бед.
— Да ты никак поэтом решил заделаться? — усмехнулся Лис. — Ну и сравнения у тебя… скажешь тоже! В остальном — согласен. Моё чутьё подсказывает, что волчонку с таким папашей долго не протянуть. Кстати, а где он сейчас? Всё ещё на передовой? По нашему навету за ним должны бы стражу отправить. Получается, у нас есть запас времени, пока те доедут, пока схватят, пока сопроводят в Светелград…
— Ах, если бы… — вздохнул Энхэ. — Как я уже говорил господину советнику, царевич Радосвет сидит в темнице. Но его отправили туда раньше, чем я сообщил о мнимом предательстве. Царь его сам вызвал. Посчитал, что царевич собирается его убить.
— Как интересно! Может статься, волчонок не такой беззубый, каким его представляет Весьмир? — хохотнул Лис. — И на чём же он погорел?
— Да ни на чём. Просто царь сбрендил. Я серьёзно. Теперь это ясно как день.
— А я говорил! — Дивий чародей, конечно же, не мог промолчать.
Лис поморщился:
— Подумаешь, разок правду сказал — для разнообразия. Чего теперь раскудахтался, не понимаю?
— Выходит, всё хорошо совпало, и Ратибор заглотил нашу наживку с бессмертием в баночке? — Май выглядел довольным.
— Слопал как миленький! — заулыбался в ответ Энхэ. — И на выкуп согласился. Не сразу, конечно. Сперва наорал, ногами затопал, выгнал всех, а потом, охолонув, вызвал меня и поинтересовался, сколько там хотят за того Весьмира, пропади он пропадом.
— Отлично! — Май потёр руки. — Теперь можно засылать птичку-весточку. Сундук серебра и сундук молодильных яблок, думаю, будет в самый раз — не слишком много и не слишком мало. А, и ещё воз зерна. Раздадим тем, кто кормильцев потерял.
— А с чего вы взяли, что царь на этот обмен самолично явится? — Лис присел, сложив руки под подбородком. Между бровями залегла складка — знак глубокой задумчивости. — Или это будет условием обмена?
— Нет, что ты! Если сказать прямо, он почует подвох и не придёт. Помни, мы имеем дело с безумцем. Наоборот, нужно поставить условие, что говорить будем только с царевичем.
