Джоанн Харрис - Рунная магия
— Это Спящие, мисс, — тихо произнес он.
И в этот миг его отвага окончательно истощилась. Он многое мог вынести, но с него довольно. Для всякого гоблина настает время собирать остатки смелости и бежать. Сахарок-и-кулёк повернулся и припустил.
Мэдди подскочила к свету, слишком возбужденная, чтобы задумываться о дезертирстве Сахарка или о том, что свет на самом деле вовсе не похож на дневной. Он был холодным и серебристым, как бледный краешек летнего предвестника рассвета. Он был слабым, но вездесущим. Мэдди видела, что он окутывает стены коридора молочным свечением, выхватывая частицы слюды в скале и подсвечивая струйки пара, которые вылетали изо рта Мэдди в морозный воздух.
Теперь она увидела, что перед ней пещера. Коридор расширился, превратился скорее в тоннель, а затем оборвался. Мэдди, которая считала себя привыкшей к чудесам после приключений под холмом, протяжно вздохнула от удивления. Пещера была безгранична. Девочка слышала рассказы об огромных соборах в Крае Света, соборах, больших, как города, со стеклянными шпилями, и в ее воображении они чем-то походили на эту пещеру. Тем не менее прозрачная громада пространства едва не сокрушила Мэдди. Внизу простиралось колючее море светящегося голубого льда, над ним вздымались своды с тысячами поразительных завитков и вееров, поднятые на невообразимую высоту прозрачными колоннами, широкими, как амбарные двери.
Пещера была бесконечна — по крайней мере, так поначалу казалось, — и свет словно был пойман в древний лед, свет, сиявший, будто средоточие звезд.
Мэдди долго смотрела, затаив дыхание. Над головой кое-где проглядывало небо, тонкий ломтик луны рисовался на клочке темноты. Из щелей в сводах падали сосульки, с грохотом ныряли вниз, на сотни футов, и повисали кристаллами у нее над головой. «Если я брошу камень… — Мэдди внезапно пробрал озноб. — Или хотя бы повышу голос…»
Но сосульки были наименьшим из тысячи чудес, наполняющих пещеру. Там были филигранные нити не толще паутины, стеклянные цветы с лепестками из замерзшего тумана. Сапфиры и изумруды росли из стен; акров пола, более гладкого, чем мрамор, хватило бы и миллиону танцующих принцесс.
А свет, он светил отовсюду, чистый, холодный, безжалостный. Когда глаза привыкли, Мэдди увидела, что он состоит из следов-подписей. Их были тысячи, они прошивали восторженный воздух во всех направлениях. Мэдди никогда, ни разу в жизни не видела столько подписей.
Их яркость лишила ее дара речи. «Боги живые, — подумала девочка, — Одноглазый ярок, Локи еще ярче, но по сравнению с этим они лишь свечи в солнечный день».
С широко распахнутыми глазами она двинулась глубже в пещеру. Каждый шаг дарил ей новые чудеса. Мэдди едва могла дышать, едва могла даже думать — от удивления. Затем она увидела перед собой то, что мгновенно затмило все остальное: грубо высеченный блок голубого льда с тонкими колоннами по четырем углам. Мэдди вгляделась получше — и закричала, увидев замурованное глубоко подо льдом то, что могло быть только…
Лицом.
В полях к востоку от леса Медвежат Одноглазый наблюдал за птицами. В особенности за одной: маленьким коричневым ястребом, быстро и низко носящимся над полями. На охотничье поведение не похоже, думал Один, хотя добычи вокруг, несомненно, хватает. Нет, этот ястреб летал, словно чуял хищника, хотя так далеко от гор орлов нет, а только орел способен победить ястреба.
Ястреба. Но какого?
Это не птица.
Одноглазый практически сразу скорее почувствовал это, чем увидел. В движениях ястреба, быть может, или в скорости его полета, или в его цветах, каракулями покрывших небо, — наполовину скрытых садящимся солнцем, но таких же знакомых Одноглазому, как его собственные.
Локи.
Так предатель выжил! Один не слишком удивился — Локи имел обыкновение выходить сухим из воды, и этот ястреб всегда был его любимым обличьем. Но что, Хель побери, он делает здесь и сейчас? Локи лучше, чем кто бы то ни было, понимал, сколь безрассудно в Надземном мире выставлять свои цвета напоказ. Но вот он, ясным днем, и так спешит, что даже не прячет следы.
В былые времена, разумеется, Один сбил бы птицу единственной мыслью-руной. Сейчас и на таком расстоянии нечего даже пытаться. Руны, которые когда-то были для него детской игрой, теперь отнимали столько сил, сколько он с трудом мог себе позволить. Но Локи — дитя Хаоса; согласованность действий у него в крови.
Что заставило Локи оставить холм? Экзаменатор и его заклинания? Как бы не так. Никакой экзаменатор не смог бы выгнать Обманщика из крепости, Локи не привык паниковать попусту. Да и с какой стати ему оставлять базу? И зачем лететь не куда-нибудь, а к Спящим?
Одноглазый покинул поля через прореху в изгороди. Огибая лес Медвежат по краю, он все косился вслед спешащему ястребу. Западная дорога была совершенно пустынна, низкое солнце светило на пятнистую землю, и длинная тень ползла за Одином. На холме горел костер. Жители Мэлбри праздновали.
Одноглазый чуть помедлил. Он не хотел уходить с холма Красной Лошади, где Мэдди, несомненно, будет искать его. Но появление Локи в Надземном мире — слишком тревожный признак, чтобы не обращать на него внимания.
Он достал мешочек с рунами и попытал судьбу на обочине западной дороги.
Ему выпала перевернутая Ос, означающая асов:
крест-накрест с Хагал, Разрушительницей:
с Иса и Кен друг против друга:
и, наконец, его собственная руна, перевернутая Райдо, крест-накрест с Наудр, Связующей, руной Мира мертвых — руной Смерти:
Даже в наилучших обстоятельствах не удалось бы благоприятно истолковать подобный расклад. А уж теперь, когда на холме Красной Лошади появился экзаменатор Ордена, когда Локи вернулся в мир, когда Шепчущий обретается неизвестно в чьих руках, а Мэдди до сих пор пропадает в Подземном мире, он казался насмешкой судьбы.
Одноглазый собрал руны и встал. Ему понадобится большая часть ночи, чтобы добраться до Спящих незамеченным. Он догадывался, что у Локи то же самое займет меньше часа. Но ничего не попишешь. Опираясь на посох, Одноглазый отправился в долгий путь к горам.
Тут-то полицейские и налетели.
Можно было догадаться, позже корил себя Одноглазый. Этот лесок, такой удобный и удачно расположенный на краю полей — отличное место для засады. Но его мысли были полностью заняты Локи и Спящими, заходящее солнце слепило глаза, он даже не заметил приближения полицейских.
Через секунду они выскочили из-за деревьев, побежали, низко пригибаясь: девять полицейских, вооруженных дубинками.
Одноглазый двигался на удивление быстро. Тюр, Воин, вылетел из его пальцев как стальная стрела, и первый враг — Дэниел Хетерсет, один из подмастерьев Ната, — упал на землю, прижимая руки к лицу.
Когда-то этого хватило бы, но не сейчас. Оставшиеся восемь полицейских почти не замешкались, обменялись быстрыми взглядами и веером рассыпались по дороге с дубинками наготове.
— Драться мы не хотим, — сообщил Мэтт Ло, констебль, большой, серьезный мужчина, не созданный для спешки.
— Догадываюсь, — тихо произнес Одноглазый.
На кончиках его пальцев лезвием света горел Тюр, слишком короткий для мысли-меча, зато острее булата.
— Тише! — приказал Мэтт, чье лицо позеленело от страха. — Честное слово, с тобой будут хорошо обращаться.
От улыбки Одноглазого его пробил озноб.
— Если вы не возражаете, — сказал Один, — я бы предпочел продолжить свой путь.
Это должно было положить конец пререканиям. Но полицейские только слегка отпрянули. Мэтт, однако, не двинулся с места. Он был толстым, но не рыхлым и под взглядами своих деревенских дружков отлично сознавал обязанности представителя Закона.
— Пойдешь с нами, — велел он, — хочешь ты этого или нет. Не глупи. Нас куда больше. Даю тебе слово, твой случай будет рассматриваться согласно утвержденной процедуре и со всяческим…
Одноглазый наблюдал за Мэттом и проглядел человека, который сместился — о, очень ловко — в поле зрения его слепого глаза.
Остальные оставались на своих местах, развернувшись против солнца, так что перед Одноглазым все расплывалось, а лица, которые могли их выдать, таились в тени.
Дэн Хетерсет, который упал под ударом чужака, приходил в себя. Мысль-меч почти не ранила его, и сейчас он пытался встать на ноги, из неприятной царапины на щеке еще текла кровь.
Взгляд Одноглазого чуть опустился. Мэтт неподвижно стоял перед ним, а человек, который обошел его исподтишка — Ян Гудчайлд, глава одной из двух наиболее благонамеренных семей в долине, — замахнулся дубинкой и изо всех сил треснул Одноглазого по голове.
