Радий Погодин - Дверь
Он толкнул раму. Окно легко распахнулось, сбив с подоконника какие-то бутылочки и коробочки. Казанкин просунул голову внутрь. Сказал, обдирая горло словами:
- Пардон, гражданка.
Женщина ойкнула, прикрыла руками грудь. Но вот она завизжала. Швырнула в Казанкина губкой. Бутылкой с шампунем. Потом вскочила, запустила в него кусок мыла и наконец принялась плескать в него пеной.
- Да уймитесь вы, дамочка! - кричал Казанкин, захлебываясь, ошалев от рези в глазах. - Случай произошел. Успокойтесь, гражданочка. Пардон, мадам... Вы прекрасны, спору нет. Но я не для этого...
- Иди отсюда!..
- Мне идти отсюда некуда, только к вам, - возражал Казанкин. И он попытался влезть в ванную.
Дамочка завизжала еще громче.
- Только попробуй! - визжала она. - Я тебя кипятком ошпарю. - Потом она вдруг успокоилась и сказала мирно: - Отвернись хоть, мне же ополоснуться надо. Я же вся в пене.
Казанкин зажмурился. Он слышал бряканье, звяканье, шум душа и все ждал, что его ударят чем-нибудь по голове. Ни на секунду не предположил Казанкин, что в квартире имеется мужчина: муж, брат, отец. Еще глядя в промоину в стекле, он это понял по каким-то незначительным приметам. Ничего мужского в ванной не было, хотя бы халат, носки. И зубная щетка в стаканчике одна. Но главное, при ком-то своем - муже, ребенке, любовнике женщина повела бы себя иначе.
Когда Казанкин осторожно открыл глаза, женщина сидела на табуретке нога на ногу и курила. Была она в халате, и на пальцах ее розовой ноги висела и раскачивалась серебряная туфля. "Принцесса Джаваха", - почему-то подумал Казанкин. А женщина спросила его, как спрашивают сильно запоздавшего мужа:
- Ну, рассказывай...
Был Казанкин трезв как стеклышко. Куда девается хмель в таких ситуациях - наверное, изучив этот феномен, можно будет выделить какой-нибудь антиалкогольный секрет, или энзим, или гормон.
Казанкин все ей рассказал, не утаил ничего, даже часы показал с гравировкой от коллектива. И все нажимал на то, что во всем виновато подсознание, разгулявшееся от выхода на пенсию.
- У меня свояк повесился в такой ситуации, - сказал Казанкин и закончил свою печальную повесть требованием: - А теперь идите звоните. Как вас?
- Меня зовут Зинаида Николаевна, - ответила женщина и спросила простодушно: - Куда, вы сказали, звонить?
- В милицию! В пожарную часть! В "скорую помощь"! Чтобы мне не кричать, не пугать людей. Пусть едут - вяжут.
- А разве вы не можете сюда влезть? - спросила Зинаида Николаевна.
- Не могу. Говорят, если голова пролезет, то и все остальное протиснется, - неверно. Это только в детстве верно, да, может, у хлюпиков. У меня же плечи, я же кузнец.
Женщина засмеялась.
- Интересное кино, товарищ Портос. Так куда же звонить?
- В милицию! - рявкнул Казанкин. - Давайте быстрее, дамочка. Тут крысы бегают, еще схватят за пятку.
- Не схватят - третий этаж.
Казанкин похолодел, оценив нутром кошмар ситуации, - если выступ, на котором сидит он, обрушится, если это просто налипшая к стене грязь. Казанкин представил, как он сползет вниз на дно щели, а там действительно шастают крысы. Ему показалось, что он слышит их возню и писк. Внизу крысы - вверху позор.
- Нельзя разве расширить окно? - спросила женщина.
- Можно! - закричал Казанкин. - Именно - можно. Потом я все приведу в порядок. Даже пол вымою. И возмещу.
- Ну так куда звонить? - сказала женщина. - Не стану же я этими вот руками оконную коробку вытаскивать и кирпичи вышибать. - Она сбросила туфли, стала на край ванны, протянула Казанкину руку и погладила его по щеке. Рука была мягче замши. Казанкин не предполагал, что такие бывают. У его женщин руки были мозолистые.
Петров уже давно вспомнил, где и от кого он слышал фамилию "Казанкин", но не шелохнулось у него ничто, он казался себе, и в этом видел спасение, стеклянным колпаком, под которым беззащитный воробей клюет пшено. Вот он сейчас чирикнет. Вспорхнет...
А Казанкин рассказывал:
- Попросите Иванова. Он мой земляк, собригадник. - Только его он мог позвать на выручку, доверяя ему беспредельно и не опасаясь. И не в том смысле, что не разболтает, другие тоже не разболтают, но Кочегар смеяться не будет, не будет презирать и стыдить, не изменит к нему отношения.
Кочегар пришел через час, принес в рюкзаке кувалдочку, длинное зубило и ломик.
С хозяйкой у них, наверное, еще при входе возникла схватка.
- Могу тебя взять на договор - спасателем при квартире, - раздраженно говорила хозяйка.
- Дорого - на колготки не останется. Я в этом деле лауреат. Говорю, джинн.
- Не треплись! - закричал Казанкин. - Спасай быстрее. Где тебе джин взять? Обыкновенно выпьем - коньяку армянского. Дама, вы коньяк принимаете?
- Я с кем попало не пью, - сказала хозяйка грустно. И эта ее грусть засела в сердце Казанкина занозой.
А еще через час Казанкин сидел на кухне Зинаиды Николаевны без пиджака, поскольку новый пиджак, в котором он красовался на сцене, он разодрал, протискиваясь в ванную. Тут же на кухне лежал обшарпанный протертый узел белья, трухлявые рамы и оконная коробка.
Казанкин говорил, преданно глядя на хозяйку:
- Позвольте, я подарю вам вот эти японские часы-дисплей фирмы "Сейко".
- Не позволю, - отвечала ему хозяйка. - Но я позволю вам как можно быстрее унести отсюда это белье. Я не хочу быть ни соучастницей вашей кражи, ни укрывательницей краденого. Позволю убрать весь этот мусор, принести кирпич, сделать раствор и заложить дыру в стене.
Казанкин посмотрел на узел с бельем, и лицо его перекосилось.
- Вынеси мусор, - велел ему Кочегар. - Белье я захвачу в кочегарку. А завтра на том доме, где украл, повесишь объявление: мол, найден узел белья, зайти по адресу.
Кочегар взял мешок с инструментом, взвалил на спину узел и, уходя, сказал:
- Казанкин, красотка не так проста.
- Убирайся! Еще раз появишься - кипятком оболью! - крикнула ему вдогонку Зинаида Николаевна и долго потом не могла успокоиться.
- Чего это вы? - спросил Казанкин. - Он хороший мужик.
- От него козлом пахнет. И вы проваливайте. Да не позабудьте про кирпичи.
Вот, Петров, какое приключилось дело. От глупости все. Один мудрец говорил, я в книге вычитал, что дороже всего нам обходятся наши воспоминания.
На следующий день загрузил я ее машину - у нее "Жигули", тройка кирпичом, горцовкой, алебастром. Олифы купил, краски белой - эмали.
- Начнем, - говорю.
Она говорит:
- Начинай, чердачный вор.
Я укор проглотил. Проем расчистил. Весь мусор - в щель к крысам. У них там в щели-то, я думаю, наверное, Невский проспект. Стены я водичкой смочил. Растворчику бросил, разровнял. Принялся укладывать. Частично кирпич не влезает, приходится отбивать. Раз по пальцу. Два по пальцу. Петров, я тебе скажу, с такой работенкой запаришься. И вдруг она, коленка из-под халатика светится, в разрезе грудь видна тяжеленькая. Ох, Петров! Зашибись! Стою, слюну глотаю - судорога по всему телу.
А она говорит:
- Казанкин, кирпич нужно брать двумя пальцами.
И-и раз! И-и пошла. Только кельмой постукивает.
- Все, - говорит. - Тут и делать-то было нечего. Оштукатурь.
Я навел раствору пожиже. Взял мастерок. Вместо творила - разделочную дощечку. Хлесь кучу раствора на стену, а раствор шмяк мне в глаза. Я хлесь. Он шмяк. Так и работаем. Глаза жжет, горцовка с негашеной известью. Уже совсем глядеть не могу. Сунулся под кран - счастье-то какое, Петров! Ты замечал, что именно вода чаще всего кажется нам счастьем, - разогнулся, а она стоит у окна, набирает раствор на мастерок с творила и набрасывает. И такие движения у нее красивые, как будто она играет в особый теннис. И по красоте ее движений я понял, что она мастер высокого класса. Фрязин у нас был, кузнец, когда он ковал - из других цехов сбегались посмотреть. Накидала она. Говорит:
- Дай мне, - говорит, - вон ту плоскую мыльницу. Вместо гладилки. - И затерла мыльницей. И углы вывела. Ровно и параллельно.
Я тебе скажу, Петров, получилась в окошке ниша.
- Холодильничек, - говорит, - сюда затолкаю маленький, "Морозко". Моешься и холодное пиво пьешь или пепси-колу. А хочешь - сок манго.
Убрал я мусор. Вымыл пол. Что подмастерье делает - тут, брат, без капризов.
Потанцевали - у нее радиосистема "Пионер" японо-американская. Она говорит:
- Ты прими душ и ложись. Я сейчас, - и вышла.
А я на это и не рассчитывал. Знал бы, арабские трусы надел, а у меня полусемейные с волком. И чего это трусы выпускают с волком? Ну, я в ванную, под душ. Трусы и маечку ополоснул - разнервничался. Повесил на сушилку. У нее сушилка никелированная. Лежу, журнальчик разглядываю мадам Бурда. Бабы - зашибись. Но она бы среди них прошла за королеву.
Лежу, а ее все нет. И нет. И ночь уже. И трусы высохли.
И утром не пришла.
Вот тогда ты и явился с цветочками, с фиалочками.
- Тюльпанами.
- А я злой был, как дракон.
- Откуда ты узнал, что я это я? - спросил Петров.
- У нее возле телефона лежала записка - "Позвонить Петрову. Он придет. Он придет". Ясно - хахаль. Ну, думаю, нашла мужика - от таких только пластмассовые пупсы бывают.
