Александр Шлег - Цыганок
"Почему так болит голова? Как будто кто-то ковыряет в ней шилом..."
- Признавайся, Цыганок, и они нас отпустят домой. Не молчи. Убьют же...
"Пусть себе убивают, Только бы побыстрей. Но кто же это говорит?"
Цыганок открыл глаза, со стоном повернул голову. Возле него стоял Вася Матвеенко. В заплаканных глазах его застыл ужас.
Андрея все еще отливали водой.
- Признавайся, Цыганок.
Собрав все силы, Ваня ударил ногой Ваську в грудь. И тут же увидел блестящие сапоги Шульца.
- Дорофееф! Кто даваль вам аусвайс ходить на железный дорога?
- Не знаю. Не знаю я никаких аусвайсов...
- Кто есть... Э-э... Неуловимый?
- Первый раз слышу...
По голенищу похлопывала резиновая дубинка.
- Я фсе рафно застовляль тибя сказайт! Ты мне будешь показайт квартир... э... подпольщик!
Резиновая дубинка оторвалась от голенища, исчезла где-то вверху. Серый потрескавшийся потолок вдруг качнулся и начал падать на Ваню.
Стало совсем темно.
10
Ваня видит себя в лодке среди рыбаков. Они плывут и поют песню: "Вы не вейтеся, русые кудри, над моею больной головой-ой..." И Ваня чувствует, что голова у него действительно болит. Кажется, в ней гудят колокола. А вокруг стоит страшная жара, и только от серебристой воды тянет едва уловимой прохладой. "Над моею больной головой..." - шепчет Ваня и опускает руку в стремительную воду, чтобы смочить голову. Но вода струится меж пальцев, ускользает и никак не дается в ладонь...
Внезапно река исчезла. Теперь Ваня в дремучем лесу. На небольшой поляне горит пионерский костер. Ваня сидит у самого огня. Все вокруг поют. А он не может - задыхается от удушливой духоты. Широко раскрывает рот, ловит горячий воздух и никак не вымолвит те слова о молодом коногоне, которого друзья несут с разбитой головой. А костер сыплет в небо красные искры. Их несметное множество, они уже заполнили землю, небо, весь мир. Искры... Искры...
- Да утихомирься ты, боженька. Какие искры?
Холодная жесткая рука легла Цыганку на голову. Стало легче. Ваня медленно раскрыл глаза.
Рядом сидел Боженька. Седая свалявшаяся борода запеклась от крови.
- Успокойся, сынок, успокойся...
Цыганок сразу вспоминает, что он лежит на полу в камере номер одиннадцать. Она находится на втором этаже. После очередного допроса его отлили водой и притащили сюда. Обычно его вызывают на допросы в день по три раза. Сегодня больше не потащат - вызывали четыре раза. Это был последний допрос. Так сказал разъяренный капитан.
Ваня пошевелился и застонал от боли. Несколько секунд лежал неподвижно. "Хорошо, что уже не будут бить, - с облегчением подумал он. - А то я, наверное, сошел бы с ума... Какой сегодня день? Ага, двадцать третье декабря. Через неделю наступит сорок третий год. Но капитан сказал, что сегодня последний допрос. Значит, Новый год без меня..."
Заскрежетала дверь. В темноватом провале коридора стоял полицейский.
- Дорофеев! Выходи!
Ваня едва поднялся. Повернулся к старику. В горле словно ком засел, перехватило дыхание.
- Прощайте, дедка. Не увидимся больше...
- Не поминай лихом, сынок. - Боженька повернулся, шагнул к полицейскому. - Слышишь, собачина, может, и мне с ним?
- Тебя, старый пень, вторым заходом! - заржал полицай. - А пока молись. Скоро уже.
Держась за стену, Ваня вышел в коридор, который гудел от человечьих голосов.
К стене прижималось человек двадцать заключенных. Изможденные, окровавленные люди переговаривались, кашляли, стонали. Усатый мужчина обессиленно висел на плечах своих товарищей. За ними стоял и плакал, размазывая кулаком слезы, Вася Матвеенко.
"И ты здесь, гаденыш! Сейчас подойду да как врежу по уху!" - подумал Цыганок.
Но злости не было. Осталась только презрительная жалость к Васе.
Подкашивались ноги. Хотелось как можно скорей подойти к стене и опереться на нее. Кружилась голова, внутри будто горел огонь. Ваня облизал распухшие губы и сделал несколько шагов вперед. И сразу увидел Андрея Рогулю. Кивком головы Цапля указал на место рядом с собой.
Ваня, шатаясь, подошел к Андрею и только теперь увидел Гришу Голуба. На голове у него серела грязная повязка. В знак приветствия Гриша поднял к груди руку и сжал пальцы в кулак. Ване неудержимо захотелось броситься к нему, обнять.
- Чего пнем стоишь? - заорал сзади полицейский. - Марш в шеренгу!
Цыганок стал рядом с Андреем. Цапля нащупал его руку, пожал. Ваня прижался к нему плечом. "Значит, все держались. Наших немного попалось. Хорошо, что Васька мало знал..."
- Шагом марш! - скомандовал полицейский. - Прекратить разговоры! На том свете наговоритесь!
Их привели на первый этаж. За деревянной перегородкой сидели немецкие офицеры. Капитан Шульц, заметив Ваню, показал на него пальцем. Офицеры дружно поднялись, подошли к перилам перегородки, облокотились на них и начали с живым интересом рассматривать Ваню.
- Цы-га-нок!
- Маленький партизан!
- О-о!
"Как на обезьяну вытаращились, - с ненавистью посмотрел на офицеров Цыганок. - У-у, гады!" Он сжал кулаки и отвернулся.
Подбежал, поправлял сползающий узел галстука, переводчик.
- Снять теплую одежду! - рявкнул он. - Шевелись!
Раздевались молча. Фуфайки, полушубки, пальто бросали в угол. Гора одежды росла. Ваня швырнул наверх свое залатанное пальтишко и остался в одном синем, порванном на локтях свитере.
Солдат с костистым лицом и запавшими глазками схватил Ваню за руки, ловко связал их желтым телефонным кабелем и толкнул в шеренгу. Цыганок поднял голову и снова увидел, что на него, не пряча удивления, смотрят офицеры. Он отвернулся и встретился взглядом с золотозубым солдатом, который стоял о автоматом у дверей.
- Выходи во двор!
Все вздрогнули и двинулись к выходу. Проходя мимо золотозубого немца, Ваня с удивлением заметил, что тот ободряюще подмигивает ему. "Ему весело! со злостью подумал Цыганок. - Людей на расстрел ведут, а он радуется. У-у, зверюга!"
Возле крыльца стояла крытая машина. В две шеренги застыли гитлеровцы. Заключенных подталкивали а спины прикладами. Как только погрузились, у заднего борта сели охранники с автоматами.
Натужно ревел мотор, скрежетали тормоза на поворотах. Из-за спин охранников Цыганку были видны серые с заостренными штакетинами заборы, дома с заснеженными крышами, над которыми косматились шапки сизого дыма. Вспыхнула красным огнем и погасла рябина, на верхушке которой гнулись от тяжести гроздья ягод. Остался позади и спрятался среди заиндевевших деревьев последний дом - город окончился. Началось неуютное голое поле, по которому шастал пронизывающий ветер. Его ледяное дыхание проникало в кузов, пробирая до костей.
Вдруг заколотился, забился в судорогах Васька Матвеенко.
- Не хочу! - дико закричал он. - Не хочу-у-у...
Мелькали белые от махровой изморози деревья, стремительно убегала от заднего борта накатанная, блестящая, как слюда, дорога.
Ваня подумал, что вот и кончилось все. Уже не будут тащить его по коридору, не будут бить дубинкой по голове. Сейчас их привезут и расстреляют. Дадут очередь из автоматов, он упадет вместе со всеми и больше не поднимется. Смерть уже где-то ожидает его в белом поле. В книжках смерть всегда рисуют с косой. После войны, наверно, смерть будут рисовать в виде вон того оскалившегося гитлеровца, который угрожающе навел свой автомат на кудрявого парня, затянувшего во весь голос: "Наверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступает!"
Цыганок встрепенулся от крика разъяренного фашиста и только сейчас услышал, что поют все. И Гришка Голуб, и Андрей Рогуля. Ваня также намерился было подтянуть, но в этот момент пронзительно взвизгнули тормоза. Машина резко остановилась. Над задним бортом появилось плоское лицо переводчика.
- Вылазь!
Охрана выстроилась в шеренгу. Ваня вслед за Андреем спустился по железной лесенке, осмотрелся.
За изгородью из колючей проволоки расстилалось белое поле. Кое-где на нем темнели одинокие груши-дички.
Слева тянулась полоса леса. Там, под искалеченной снарядом сосной, они когда-то учились стрелять из винтовок. Гена Гуринок, Митя Тарас, Гриша Голуб и... Васька Матвеенко. Мити и Гены уже нет, а Васька...
- Построиться в шеренгу!
Цыганок стал рядом с Андреем и Гришей. За их спинами желтела огромная яма.
Подъехала черная легковушка. Из нее выскочил капитан Шульц, открыл дверцу, вытянулся. Из машины по-старчески неуклюже вылез круглолицый человек в очках. Это был полковник фон Киккель. Если бы не военная форма, Ваня принял бы его за своего учителя Дмитрия Антоновича, который преподавал у них в школе географию. У полковника было такое же добродушно-недоуменное выражение на лице, те же медленные округлые движения. "Вот так фокус! Как же могут быть похожи люди! Вылитый географ!"
- Герр оберст! - подскочил к полковнику офицер конвоя. - Все готово!
Начальник фельджандармерии полковник фон Киккель кивнул головой, заложил руки за спину и, сгорбившись, пошел вдоль шеренги окоченевших окровавленных людей. Внимательно, с каким-то непонятным сочувствием заглядывал каждому в глаза, иногда тяжело вздыхал. Ване показалось, что он чувствует себя очень неловко из-за того, что они, заключенные, стоят перед ним голые на морозе, а он, полковник, прохаживается перед ними в теплой, на меху, шинели. Что ему очень жаль их всех, искалеченных и изнуренных"
