Джефри Триз - Холмы Варны
В библиотеку вошел монах, неся чернила и перья. Отец Димитрий бросил на стол две книги, подчищенные настолько небрежно, что можно было разобрать прежние заголовки. Алан с облегчением узнал длинные поэмы третьестепенных латинских авторов конца Римской империи. Нет, они были ненамного интереснее житий, которые теперь займут их место, а кроме того, сохранились в других рукописях и уже давно напечатаны.
- Прошу прощения, отец, - сказал он робко, - но разве не жаль подчищать эти старые книги?
- Жаль? - крикнул монах, и темные сумрачные глаза под густыми бровями внезапно вспыхнули гневным огнем. - Эти книги полны языческой гнусности, в них прославляются суетные мирские радости и дьяволы и дьяволицы, которых они называли богами!
- Это так, отец, и все-таки... - нерешительно начал Алан, чувствуя, что он все же должен сначала попытаться честно купить рукопись Алексида, если только монахи согласятся ее продать. Но ни в коем случае нельзя показывать, как она ему нужна. - В Венеции есть много людей, которые охотно заплатили бы за эти книги большие деньги. И на них ты купил бы втрое больше пергамента, совсем нового и чистого...
Он не договорил. Монах ужа не мог больше сдерживать свое бешенство.
- Мерзостные мысли! Позволить языческой нечисти отравлять людские души! В Варне эти книги хоть не приносят вреда. Будь моя воля, они завтра же пошли бы на растопку. Но старик настоятель трясется над всяким хламом.
- Да, он очень стар, - задумчиво произнесла Анджела.
- Очень! - Монах повернулся к ней, и гнев в его глазах сменился злобной радостью. - Ему уже недолго жить. А когда он умрет и будет избран его преемник, в Варне многое переменится. И для начала вся эта языческая мерзость полетит в кухонную печь. - Он указал на полки, но вдруг спохватился, что наговорил лишнего, и, сухо объяснив им, что они должны делать, вышел из библиотеки. Они услышали, как в замке повернулся ключ. Их заперли!
- Давай искать, - взволнованно шепнула Анджела. Вне себя от радостного возбуждения, они бросились к полкам, на которых была небрежно навалена "языческая мерзость". Там царил полный хаос. Очень скверная копия "Илиады" соседствовала с посредственными греческими и латинскими авторами, которые жили через несколько столетий после конца золотого века античной литературы. Было нетрудно догадаться, что все книги, кроме тех, которые имели отношение к христианской религии, здесь просто свалили в кучу, как языческие и нечестивые. Анджела, выросшая в доме книгопечатника, знала все эти произведения. Среди них не было ни одной редкой или ценной книги. Все они уже были известны в Венеции. Многие были напечатаны, а гораздо лучшие копии остальных имелись в разных библиотеках Европы.
- Ее тут нет. - Анджела чуть не плакала от горького разочарования.
- Погоди-ка, а это что?
Алан пошарил в глубине полки, куда завалилось несколько книг поменьше. Одну за другой он извлекал их на свет - покрытые паутиной, в пятнах плесени.
- Смотри! - Он лишь с трупом удержался от ликующего вопля, который был бы услышан и за этими толстыми стенами.
Вместе они прочли вслух заголовок, начертанный тонкими выцветшими линиями: "Овод" Алексида, сына Леона"...
Это была упоительная минута. Они держали в руках маленький, переплетенный в кожу пергаментный томик, ради которого Алан пересек Европу. В этой книге, тоже насчитывавшей несколько веков, жило неувядаемое творение Алексида комедия, которая вызвала смех и рукоплескания двадцати тысяч зрителей, некогда заполнивших обширный афинский амфитеатр, и получила первую награду на весеннем театральном состязании за четыреста лет до нашей эры.
Почти две тысячи лет прошло с тех пор, как сам Алексид превратился в прах. Из всех его творений сохранился лишь этот единственный список одной комедии.
Анджела посмотрела на Алана, прочла ответ в его глазах и кивнула. Они должны увезти эту книгу из Варны. Во что бы то ни стало.
Теперь уже ясно, что монахи не подарят им этой рукописи, не продадут ее и даже не позволят переписать. Эта веселая насмешливая комедия казалась им греховной и кощунственной.
Пока настоятель Иоанн жив, рукопись будет лежать в библиотеке, если только ее страницы не выскребут.
Когда же настоятель умрет - а он очень дряхл и может умереть в любой день, - его преемником, несомненно, станет отец Димитрий, и тогда Алексид вместе со всеми другими древними авторами будет предан огню.
- Нам придется украсть рукопись, - сказал Алан.
- Это не кража. Воры не мы, а монахи. Они хотят ограбить мир, лишить его замечательной книги.
- И ограбить Алексида, лишить его славы и бессмертия, которые он заслужил.
Успокоив свою совесть такими рассуждениями, они уселись друг против друга за пыльным столом и принялись переписывать жития святых, обсуждая свои дальнейшие планы. Работа была скучная, но нетрудная и не требовала сосредоточенности.
Они решили, что уйти немедленно нельзя. Это могло вызвать подозрения, и тогда за ними послали бы погоню. Да и отдых им не повредит - ноги Анджелы заживут, а кроме того, можно будет накопить немножко припасов на дорогу, съедая не весь хлеб, который им дают.
Им очень не хотелось оставлять Алексида в библиотеке. Они, конечно, понимали, что за один день ничего с ним не случится, и все-таки чего-то опасались.
- А кроме того, - сказала Анджела, - раз нам не доверили ключ от библиотеки, кто знает, удастся ли нам сюда проникнуть, когда настанет время забрать рукопись.
- Но если мы возьмем ее сейчас, нам некуда будет ее спрятать. Весьма возможно, что кто-нибудь из монахов решит заглянуть в наши сумки.
- Придумала! - Анджела указала на окно. - Если я влезу к тебе на плечи, то смогу дотянуться до окошка и сунуть книгу в нишу. Стекла тут нет, и мы сможем забрать ее с той стороны, когда во дворе никого не будет.
- Прекрасно. Так и сделаем.
С этими словами Алан уперся руками в стену, и девушка не без труда взобралась к нему на плечи.
- Ну вот, - сказала она шепотом, спрыгивая на пол и вытирая запачканные руки. - А теперь давай скорее переписывать, чтобы нам было что показать.
Часа два они усердно работали, а затем раздался унылый звон колокола.
- Будем надеяться, что он созывает монахов к обеду, - заметил Алан. Слышишь - кто-то отпирает дверь.
Однако заглянувший в библиотеку монах пришел позвать их в часовню. На этой службе, объяснил он, обязательно должны присутствовать и монахи и гости монастыря.
- Все пропало! - вдруг растерянно прошептала Анджела, когда они подошли к часовне.
- Что случилось? - с тревогой спросил Алан.
- Мои волосы! Ведь в часовне мне придется снять шляпу!
- Авось в полутьме никто не заметит. Да и у монахов они тоже по самые плечи.
Но, хотя в часовне царил полумрак, а волосы монахов были достаточно длинны, все же рядом с короткими белокурыми кудрями англичанина рыжая грива Анджелы сразу бросалась в глаза.
Когда служба кончилась, у дверей часовни их остановил отец Димитрий.
- Ты носишь волосы длинными, словно женщина, - сказал он грубо.
Анджела спокойно посмотрела ему прямо в глаза.
- Я дал обет, - сказала она, - не стричься, пока не вернусь из своего паломничества.
Хмурые морщины на лбу монаха разгладились.
- Ну, если это не суетность, мальчик, то ничего, - сказал он почти ласково.
Однако когда они пошли к трапезной, он продолжал задумчиво смотреть им вслед.
После обеда им пришлось опять работать в библиотеке до самой темноты. Только после ужина и вечерни они, наконец, получили возможность побродить по монастырю.
- И все-таки это кража, - сказал Алан, которого вновь начала мучить совесть. - Может быть, попробуем задержаться здесь подольше и переписать комедию?
Анджела решительно мотнула головой.
- Это не годится. Нам нужна сама рукопись. Иначе могут сказать, что мы подделали комедию, что ее сочинил вовсе не Алексид, а мы сами.
Алан иронически усмехнулся.
- Эх, если бы я и правда умел писать вот так!
Они успели только наскоро перелистать страницы, но и этого было достаточно, чтобы убедиться, что перед ними настоящий шедевр, достойный сравнения с лучшими комедиями Аристофана.
- И все-таки рукописи подделываются, - объяснила Анджела. - Поэтому венецианское правительство поручило особому цензору наблюдать за печатанием латинских и греческих книг.
Разговаривая, они спустились к озеру, чтобы насладиться прохладным ветерком, дувшим с гор. Догорел еще один великолепный закат, и сгустились сумерки. Кругом царила глубокая тишина, и каждый звук далеко разносился в горном воздухе. Вот почему им удалось расслышать беседу отца Димитрия с другим монахом, которые остановились у парапета высоко, над ними. Они как раз подошли к вырубленным в скале ступенькам, когда до них донесся знакомый грубый голос отца эконома:
- Я и сам так подумал сегодня утром, брат Григорий. Но как ты догадался?
