Мария Прилежаева - Юность Маши Строговой
- Ах я дурак! Дубина еловая! Три наряда мне мало! - заорал Сергей, не веря счастью.
- Ругается. Странный человек! - смутилась Маша сильнее.
- Забыл про театр. Билеты на "Пиковую даму" в филиал Большого театра. Ах я простофиля!
- Действительно, простофиля, - согласилась Маша. - Ничего не скажешь. Меньше получаса до начала.
У нее все еще горели щеки. Кажется, она рада была на минутку убежать от Сергея.
Она вбежала в свою комнатку и распахнула шкаф. Увы! Гардероб ее был беден. Нужно прямо признаться, почти пуст - в шкафу висело одно-единственное, то самое потертое коричневое платьице, в котором два года подряд Маша ходила на лекции.
Зато, слава богу, выходные светлые туфли лежали новехонькие в ящике шкафа, завернутые в чистую тряпочку.
"Какая, однако, удача: "Пиковая дама"! - рассуждала Маша, торопясь переодеться. - Если бы только быть немного наряднее!"
Она приметала наспех к воротнику кусочек кружева и вышла к Сергею.
Он увидел выражение радости и неуверенности в ее лице и угадал, что нужно сказать:
- Маша, тебе замечательно идет это платье! Чудеса, как ты изменилась!
- Да? - радостно вспыхнула Маша.
Они вошли в зал, когда гасили огни. Театр еще полон был приглушенным гулом голосов, тяжелые складки занавеса еще скрывали от глаз таинственную жизнь сцены, но предчувствие никогда не изведанного восторга уже опьянило Сергея.
- Первый раз в жизни в третьем ряду партера, - шепнула Маша.
- Чудеса! - ответил Сергей.
Началась увертюра. Где-то возникли звуки. Сергей не понял, откуда они. Они лились отовсюду, поднимались, окружали его.
Сергей не различал инструменты. Кларнеты, тромбоны и скрипки сливались в невыразимо прекрасном согласии. Что-то дивное творилось в его душе. Нежность. Свет.
"Еще! - молил он. - Повторись. Не кончайся".
Вдруг пронесся мучительный вихрь насмерть встревоженных скрипок. Зловещее дуновение холода. Свет погас. Ужас, гибель грозили кому-то.
Сергей, потрясенный, вцепился в ручки кресла. Он почувствовал Машины пальчики доверчиво прикоснулись к нему.
"Ты здесь, Маша", - подумал он.
Медленно раздвинулся в стороны занавес.
В антрактах они были задумчивы и почти не говорили.
После спектакля Сергей робко предложил:
- Маша, зайдем ко мне. Посмотришь, как я живу.
Конечно, они не могли так, сразу расстаться. Кроме того, Маше не хотелось возвращаться домой. Плохо дома. И какая, в сущности, получилась неудачная жизнь! Да, можно подвести итог: жизнь не удалась.
"Я бы хотела увидеться с тобой еще один раз, Митя, чтобы сказать, что давно тебя перестала любить".
Они шли в густом мраке неосвещенных улиц. Сергей держал Машу под руку, чтобы она в темноте не оступилась.
"Маша, скажи: быть мне счастливым или несчастным навсегда?" Тысячи раз повторял Сергей эти слова, но сейчас, когда Маша шла рядом и он ощущал легкую тяжесть ее руки и чувствовал шаги в такт со своими, язык отказывался ему служить. Маша молчала. Молчание ее было печально и непонятно: оно не сближало, а отдаляло их друг от друга. И, чтобы нарушить этот разлад и вернуть беспечную радость, какая была до театра, Сергей ни с того ни с сего принялся расхваливать гостиницу, куда они идут, начал бессовестно хвастать, как ему хорошо живется.
Маша чуть слышно вздохнула и осторожно высвободила руку. А Сергей понял, что после этой болтовни ему не произнести те слова, и ужаснулся.
Служащий в гостинице сказал, что Бочарова несколько раз вызывали к телефону.
- Пойдем, Маша, пойдем, - торопил Сергей, даже не расслышав, что ему сказали.
Они вошли в номер. Сергей принялся хлопотать. Он усадил Машу в кресло. Как он старался, чтоб ей было лучше! Подложил ей под локоть диванную подушку, подумал и другую подушку сунул под ноги.
Маша рассмеялась:
- Верно, у тебя хорошо. По крайней мере, тепло.
- Маша! Забудь, что я говорил. Я хотел сказать совсем другое.
- Что же ты хотел сказать, Сережа?
- Я хотел... Маша: кончится война, я тебя догоню. Стану учиться...
- Какие пустяки! - ответила Маша. - Неужели ты думаешь, что тебе надо в чем-нибудь меня догонять? Сережа, расскажи, как ты стал Героем. Сережа, как ты стал Героем?.. - повторила она странно настойчиво и требовательно. - Мне важно, необходимо узнать.
Сергей отчетливо, до мельчайших подробностей помнил ту ночь. Лунную поляну, себя у пулемета, тоску ожидания...
Он все рассказал Маше.
- А Степан?
- Степан помер. Три месяца пролежал в госпитале... и помер.
Зазвонил телефон.
Сергей с досадой взял трубку и выпрямился. Он стоял в привычной позе бойца, выслушивающего приказ.
Маша поднялась с кресла.
Сергей положил трубку.
- Я не могу тебе открыть, с каким заданием меня посылают. Ты должна понять, Маша...
- Сережа, как скоро кончился сегодняшний праздник! - грустно ответила она.
Сергей закусил губу, внезапно бледнея, и вдруг с выражением отчаяния в лице сказал:
- Маша, не сердись на меня... Я люблю тебя...
Маша молчала.
Ему стало жаль себя, стыдно. И губительный вихрь скрипок из "Пиковой дамы" пронесся в его памяти.
Он дернул гимнастерку, небрежно повел плечами:
- Трусом не был да и не стану вовек. А фашистских гадов я ненавижу! Я их за людей не считаю!
В дверь постучали.
Девушка в белом фартуке просунула хорошенькое личико в щелку:
- Товарищ Бочаров! Вас ждет машина.
Он схватил шинель и готов был, не оглянувшись, бежать.
- Сережа!
Маша приблизилась твердыми, быстрыми шагами. Сергей увидел в ее глазах странный, тревожный блеск.
- Ты... ты... - пролепетал он смущенно. - Зачем ты так, Маша? Не надо. Я сказал, а ты забудь, о чем я сказал.
- Милый, хороший Сергей! - удерживая слезы, проговорила Маша.
Он, не смея верить и боясь обмануться, ждал.
- Сергей! Детство, лето, деревня - все самое хорошее, все дорогое связано с тобой, - говорила Маша, несмело трогая отворот его грубой шинели. - Помнишь, сидели с тобой на крылечке школы, а тетя Поля рассказывала о своей молодости, о семнадцатом годе? Помнишь читали "Чапаева", "Как закалялась сталь" и Тургенева? Сергей, когда тебе будет трудно в бою... - у нее задрожало лицо, - знай, я думаю о тебе всегда... каждый час, каждую секунду.
- Если я вернусь... Маша?
Она замахала рукой, словно отгоняя от себя мысль о том, что он может не вернуться:
- Не говори! Ты вернешься. Я знаю.
- Вернусь... Тогда что? - вскидывая вещевой мешок на плечо и не глядя на нее, сказал он.
Она не ответила.
- Ну? - невесело усмехнулся Сергей и вдруг словно чего-то испугался. - Ладно. Не говори. Не надо. Прощай! В бою не дрогну. Не сомневайся. Прощай!
- Я не сомневаюсь. Ты смелый, - робко ответила Маша. - Сергей! Я не хочу ничего скрывать от тебя. Я любила Митю Агапова. Теперь не люблю. Там кончено все.
Сергей шагнул к ней, нетерпеливо сжал руку Маши:
- Будешь ждать? Обещай. Никакая пуля не тронет, ничего меня не страшит, если б только... Мне без тебя, Маша, счастья нет. А несчастливый, сама знаешь... каково ему в бою.
- Будь удачлив, Сергей! Я буду ждать. Сергей, возвращайся!
Он бережно поцеловал ее светлые волосы.
Глава 27
Вскоре после встречи с Сергеем Маша закончила дела в институте, получила диплом и, забрав из больницы Ирину Федотовну, поехала проводить ее во Владимировку.
Полустанок постарел за два года, словно врос в землю. Сосны вытянулись, раскинулись шире и толпились веселым лесочком, обступив платформу.
Где-то отчетливо куковала кукушка.
Маша пошла поискать, нет ли попутчиков до Владимировки.
Женщина в мужских сапогах, ситцевой кофточке и вылинявшем платке затягивала хомут на кобыле и переругивалась со стрелочником. Только затянула хомут - ремешок лопнул.
Женщина еще звончей и голосистей принялась ругать стрелочника, который на чужое дело таращит глаза, чем бы своим заняться, и кобылу, которой только бы сено жрать, и председателя колхоза помянула недобрым словом - без всякого видимого повода, к слову пришлось. Маша, слушая ее, выяснила, что женщина привозила на станцию колхозное молоко, а теперь торопится домой.
- Не по дороге ли вам к Владимировке? - спросила Маша.
Колхозница обернулась, с насмешливым любопытством рассматривая Машу:
- С грузом аль пустые?
- У нас один небольшой чемоданчик.
Женщина молча поправила упряжь, шлепнула широкой ладонью по гладкому крупу лошади и, вскочив на колесо, забралась в телегу.
- Так вам не по дороге? - повторила Маша, испугавшись, что она уедет, а других подвод у станции нет.
- Пустые и пешком дойдете, - равнодушно ответила женщина, натягивая вожжи и чмокнув губами.
Кобыла дернулась, махнула хвостом, но не двинулась с места.
- Ах ты распроклятая! - закричала баба. - Вам к кому во Владимировке? - небрежно спросила она, делая вид, что понукает лошадь, а сама придерживая ее вожжами.
- К учительнице, Пелагее Федотовне.
Баба живо оглянулась:
