Борис Привалов - Петрушка — душа скоморошья
Но они не появлялись. И птичье пение замолкло.
— Что, твой товарищ заснул там? — спросил Кострюка стражник.
— Может, снова ему худо сделалось? — ответил вопросом на вопрос Кострюк, с неподдельным беспокойством посмотрел в сторону кукольника и подёргал закованной ногой — легко, цепь тянется! Значит, там вместо кукольника только обруч, юбкой обтянутый, стоит, а Петруха уже цепь разбил…
Прибежал второй стражник, вошёл в толпу, стукнулся ногой о камень-валун.
— Кто тут камней наворочал? — крикнул стражник и потянулся к ушибленной ноге. А когда наклонился, то увидел рядом с камнем расколотое звено цепи.
— Держи! Убёг!.. — закричал он испуганно и закрутился на месте с распахнутыми руками, не зная, кого хватать, куда бежать.
Кострюк, заслышав крик, обхватил стоящего рядом второго стражника и тоже закричал:
— Смотрите, люди добрые, я не бегу! И меня не держат, я держу!
Базар зашумел ещё пуще, крики послышались со всех сторон:
— Держи! Лови! Вор!..
Кто-то из торговцев ухватил своего покупателя, один мужик повалил другого, нищие кричали, как стая воронов, — ничего не разобрать.
— Догонишь тут, — махнул рукой стражник, которого держал Кострюк. — Ищи ветра в поле!
— Придётся о беглеце воеводе сказать, — боязливо молвил второй стражник. — Сыск учинить на него надобно! Как утёк… Прямо из рук!
— Жалко… Сколько мы из-за этого кукольника винца попили! — сказал первый стражник. — Иди в яму! — толкнул он в спину Кострюка. — Теперь нам будете три четверти сбора отдавать, глумцы, бесовское отродье, нет у вас ни стыда, ни совести…
Скоморох попадает в плен
…Посмотрел царь Собака во третий раз
И во третий раз ничего не узрел:
Где стоял скоморох — там уж нет никого…
(Из былины «Вавила и скоморохи»)Большой город Колядец!
Казалось, будто полыхал над городом пожар, — так ярко сверкали купола церквей и соборов. Красной зубчатой лентой вилась по холму стена кремля. Крыши богатых домов щетинились железными гребнями, шпилями, коваными замысловатыми фигурками. Искрились, как речная рябь на солнце, слюдяные и стеклянные оконца.
Сани, на которых ехал Петруха, миновали городские ворота, свернули с мощёной дороги, запетляли по узким уличкам, среди куч талого снега и грязи.
Молчаливый возница, который за день пути едва три слова молвил, остановил сани возле невысокого забора. Из-за него выглядывал конёк крыши, покрытой лежалым снегом.
Тотчас же гулко забрехали собаки. Ворота отворились не сразу, а после того, как возница отстучал по ним кнутовищем какие-то условные сигналы.
— Кто ж с этой стороны заезжает? — строго спросила высокая широкоплечая женщина. — Дороги людской не знаешь, что ли?
И она посторонилась, пропуская сани.
Двор оказался небольшим и сплошь заваленным бочками разных размеров. Они лежали, стояли, были втиснуты одна в другую.
Отхлынувшие от ворот собаки залезли в пустые лежащие бочки и брехали оттуда.
«Вот почему у них такой гулкий лай!» — догадался Петруха. И не удержался, тявкнул в ответ. Собаки недоуменно на миг примолкли, потом, все сразу, вновь залаяли.
— Привёз тебе, Маланья, поклон от кума Кузьмы, — сказал возница, — да Петрушку-скомороха в придачу. Поживёт у тебя малость, пока осмотрится.
Маланья внимательно оглядела Петруху: неказист, длинноносый, вихры словно кудель. На месте спокойно не стоит, словно его щекочет кто.
— Смотри не обижай парня! — продолжал возница. — У него здесь дело большое, доброе!
— Скоморохов обидишь! — подмигнув Петрухе, широко улыбнулась Маланья. — Они люди дошлые, расторопные, на язык кусачие.
— А меня в другие ворота выпусти, — произнёс возница. — Недосуг мне.
— Ты хоть коня-то пожалей! — воскликнула Маланья.
Но возница так сурово взглянул на неё, что она пожала плечами — мол, вольному воля! — и зашагала по снежному месиву к противоположным воротам.
— Тут тебе, Петрушка, покойно будет, — подавая Петрухе с саней мешок и палки, произнёс возница. — Живи сколь захочешь. У Маланьи мужик скоморохом был, да помер тому две зимы. Смекай, парень: ежели, упаси бог, что худое случится, я тебя на дороге подсадил, ты богомазом назвался… Но-о!
Возница кивком головы простился с Петрухой и, ударив коня кнутовищем, вылетел в распахнутые Маланьей ворота.
Петруха успел разглядеть рыночную площадь, людей. Обычно дома, примыкающие к рынку, часто имели два въезда-выезда — на всякий случай.
— Пойдём, скоморошек, в избу, — по-матерински заботливо проговорила Маланья. — Не век же на морозе стоять!
В доме сладко пахло хмелем и солодом. Потрескивали в светцах сосновые лучины.
Два брата Маланьи — такие же, как она, рослые, широкоплечие — возились возле больших жбанов.
«Пиво варят», — догадался Петруха.
— Парень от кума с поклоном! — весело сказала Маланья, вводя Петруху. — Прошу любить и жаловать!
Пристроили гостя на лавку, за печь, в полутёмный, тёплый закуток.
Разобрал Петруха мешок. Вынул обруч складной, кукол осмотрел. Хорошо доехали, ни одна не раскололась. Но долго ли вообще-то глина продержится? Нужно у стариков спросить. Говорят, глину на огне закаляют, тогда она дольше служит…
Улёгся Петруха на свой новый зипун, снял новые сапоги. Гусляр Кузьма переодеться заставил. «Приметы спутать нужно, — пояснил он, — чтоб вид у тебя городской был!» Дал ещё Петрухе Кузьма бубен и гудок. Сказал: «Тебе одному работать, сам перед представлением играть будешь!»
Немного саднила нога — там, где чугунный браслет был. Видно, когда сбивали цепь, камнем ногу задели. Да ещё потом, когда Кузьма ногу из браслета высвобождал, оцарапали.
«В Колядце своим разумением, Петруша, обходиться будешь!» — вспомнились слова Кострюка.
«Что ж, всё при мне! — подумал Петруха. — А смекалка, как говорят, и на голом камне огород вырастить может! Нужно узнать о боярине Безобразове побольше. Расспросить народ, послушать стариков…»
Спать не хотелось. Хозяева ворочали бочки, переливали. Пиво булькало, шипело. В бочках слышались возня, вздохи — бродил хмель. По потолку гуляли кривые тени братьев-пивоваров.
Чтобы не терять зря времени, Петруха надел на руку Скомороха и пошевелил пальцами. Скоморох игриво повёл плечами, тряхнул головой.
«Как перехитрить боярина Безобразова? Как к нему подступиться? Надобно, видимо, к нему в дом попасть… или поговорить с кем-нибудь из челяди… Торопиться нужно. Как-то там старики скоморохи, живы ли ещё?..»
А кукла тем временем вертелась, крутила головой, приседала, кланялась, руками всякие кренделя выписывала.
Петруха пересадил Скомороха с одной руки на другую, снова заставил его размахивать руками, головой, танцевать, падать.
И вдруг почувствовал Петруха, что он в этом тёплом закутке не один.
Кто-то ещё был рядом с ним — невидимый.
Петруха поднял глаза и встретился с горящим азартным взглядом свесившегося с печки маленького человечка.
— Иди сюда! — тихо сказал Петруха.
И кукла Скоморох поклонилась, помахала руками, пропищала тихонько:
— Прошу любить и жаловать!
Мальчуган, не сводя восторженных глазёнок с куклы, слез с печи на лавку. Уселся возле Петрухиных ног.
По-прежнему не отрывая взгляда от игрушечного Скомороха, он сказал:
— Я в бубен умею бить. Когда у нас скоморохи бывают, мне всегда в бубен дают бить.
Выяснилось, что мальца зовут Васяткой и что кукол он никогда не видел.
— Хочешь поиграть? — спросил Петруха. — Давай руку. Вот так: средний палец сюда… Этот — сюда… Э-э, Васятка, да у тебя пальцы-то коротковаты!
Васятка шевелил пальцами, но Скоморох его не слушался — голова куклы едва-едва шевелилась.
— Я тебе маленькую куклу сделаю, — пообещал Петруха. — Чтоб как раз по руке была! А завтра ты мне поможешь: будем искать доску от бочки.
Петруха решил выступить на воскресном гулянье с новой сценой — «Дуплянское чудо». В ней скоморох перехитрит попа, заставит долгогривого сделать по-своему… Интересно может получиться! А вот для «дупла» нужна доска. Если вырезать в ней дыру, ветки приделать — «дерево» будет хоть куда!
— Парень, не спишь ещё? — спросила Маланья. — Вечерять иди. — И шутливо добавила: — А то ещё скажешь, как скоморохи говорят: «Без нас пиёте, а нас не зовёте!»
Ели кашу, запивали пивом, стоял на столе чугун с варёными яйцами, разломанный каравай.
После еды жизнь в пивоварне начала постепенно затихать. Угомонился Васятка. Заснули братья-пивовары. Последней легла Маланья — сбегала, ещё раз проверила запоры на воротах, что-то переставила, повозилась с опарой, наконец погасила лучину.
Стало слышно, как, грохоча деревянной колотушкой, сторож на рынке обходит лабазы, лавки.
