Владислав Крапивин - В глубине Великого Кристалла-2
Я перевернулся на спину. Валерка и Братик тоже. Я лежал между ними и держал их за руки.
Небо над нами было очень синим, резким, и я закрыл глаза. И почувствовал вдруг, что в руках моих ничего нет, а под лопатками доски.
17
Я лежал на плотике. Ко мне шумно плыл от острова Володька. Он явно был намерен опять окатить меня брызгами.
Я пружинисто вскочил. Я все сразу понял, но не чувствовал ни горечи, ни печали. Валерка и Братик словно по-прежнему были со мной. Я снова стал большим, но мальчишечья легкость и упругость звенели во мне.
- Без диверсий, - весело сказал я Володьке.
Он, фыркая, выбрался на плотик, а я показал ему язык и вскинул руки, чтобы прыгнуть и скользнуть вдоль воды.
- Ой... - сказал Володька.
- Что?
Он мокрым пальцем коснулся моих ребер:
- Это у тебя откуда?
На коже у меня был заросший рубец в виде вытянутой буквы "S"... Я закрыл глаза и постоял несколько секунд, заново переживая все, что было... Или не было?.. Потом посмотрел опять. Шрам оказался на месте. Он даже болел чуть-чуть, хотя выглядел старым.
- Это давно, Володька, - тихо произнес я. - Это когда мне было двенадцать лет.
- Что ты морочишь голову? - жалобно сказал он. - Мы позавчера купались, и у тебя ничего не было.
- Это случилось, когда мне было двенадцать лет, - повторил я. И от мгновенного толчка радости рассмеялся совсем как мальчишка. Я прыгнул, уплыл на глубину и долго плавал в зеленоватой толще воды. Потом вернулся к Володьке.
Он сидел, обхватив колени, и вопросительно смотрел на меня янтарными своими глазищами. О шраме он больше не спрашивал. Заговорил про другое:
- Куда ты уходил?
Я сел рядом на теплые доски.
- Уходил? Когда?
- Ну, недавно, пока я был на острове. Целых два часа гулял где-то и ничего не сказал.
Я молча смотрел на Володьку.
Он обиженно заморгал. Это было уже всерьез.
- Ну что ты... - сказал я. - Ну, уходил. Было одно срочное дело. Я расскажу.
Он кивнул, дотянулся до валявшейся обгорелой спички, начал тонким угольком царапать доски. Затем, поглядывая исподлобья, спросил:
- А меня возьмешь?
- Куда?
- Туда... Если опять будет срочное дело?
Я слегка вздрогнул. Володька рисовал на доске угловатую спираль. Потом он вздохнул, улыбнулся и разрубил ее решительной чертой.
ВЕЧНЫЙ ЖЕМЧУГ
1
Три дня мы с Варей жили у ее родителей в Старокаменке. Потом Варя осталась, а я на такси вернулся в город.
Колеса машины шумно шипели на сыром асфальте и с размаху вспарывали мелкие лужи. К ветровому стеклу прилип кленовый лист. Когда машина проносилась мимо фонарей, лист просвечивал, как тонкая ребячья ладошка.
Было поздно. Я безнадежно опаздывал в театр на совещание. Вопрос обсуждался важный: об открытии нового сезона, и я заранее представил, каким взглядом встретит меня наша грозная директриса Августа Кузьминична. Поэтому решил не заезжать домой и сразу ехать в ТЮЗ.
Машина проскочила мимо нашего переулка с одинокой лампочкой на углу. Очень быстро. И я не понял в первый миг, отчего появилась тревога. Сначала это было смутное ощущение какого-то неблагополучия. Потом оно перешло в острое беспокойство...
Еще несколько секунд я убеждал себя, что мне просто от усталости привиделась за искрящейся сеткой дождя тощая мальчишечья фигурка с поникшими плечами. Потом сказал водителю:
- Простите, я забыл. Надо вернуться, заехать...
Шофер притормозил и заворчал, что на узкой улице не развернешься, и надо было думать раньше...
Я чертыхнулся про себя, торопливо расплатился и зашагал назад.
Дождь был не очень холодный, зато нудный какой-то. Сеял и сеял. С кленов падали в лужи большие капли. Я придумывал самые искренние извинения, которые скажу Августе Кузьминичне, и ругал себя за разболтанные нервы.
Но, оказывается, ругал зря.
Он в самом деле стоял на углу, у столба с лампочкой. Прижимал к животу большого рыжего кота Митьку и пытался прикрыть его от дождя промокшим подолом рубашки-распашонки. Митька не ценил такой заботы. Время от времени он принимался дергать задними лапами и нервно колотил хозяина облипшим хвостом по мокрым ногам.
- Ты сумасшедший, - сказал я, накрывая их обоих плащом. - Ты что здесь делаешь?
Он заулыбался, весь потянулся ко мне и вдруг смутился:
- Митьку искал... На улице дождь, а он все бегает...
- У Митьки-то шкура, а у тебя... Совсем раздетый! Вот угодишь в больницу перед самым началом учебы!
- Да не холодно, - пробормотал он и вздрогнул под плащом. Потом тихонько сказал: - Хорошо, что ты приехал.
- Еще бы! Иначе тебя пришлось бы над печкой сушить... Митьку искал! Нашел ведь, так зачем еще торчишь под дождем?
Он опустил голову:
- Я ждал.
- Кого ждал?
- Ну... может, мама приедет.
- Разве она уехала?
- Ага, утром. В Лесногорск, к тете Тане.
- Тогда какой же смысл ждать? Разве она успеет за день?
Он коротко глянул на меня и опять опустил голову:
- Ну... может, успеет...
Снова шевельнулось колючее беспокойство. Я наклонился:
- Послушай, а почему ты не ждешь дома? Володька, что случилось?
Он поднял лицо, усыпанное блестящим дождевым бисером. Если речь шла о серьезных вещах, Володька не лукавил. Он вздохнул и сказал не отводя глаз:
- Я там почему-то боюсь.
Каждый человек чего-нибудь боится. Так уж устроены люди. Володька боялся всякой мелкой живности: тараканов, мохнатых ночных бабочек, гусениц, оводов и даже ящериц. Боялся одно время хулигана Ваську Лупникова, по кличке Пузырь. Боялся, что станут смеяться над его дружбой с Женей Девяткиной (хотя никто не смеялся). Но никогда в жизни ему не было страшно дома. Он с пяти лет был самостоятельным человеком, даже ночевал один, когда мама его уходила на ночные дежурства в больницу.
- Ты не заболел? - осторожно спросил я.
Он энергично помотал головой. Лоб у него был холодный.
- Так что же случилось, Володька?
Он виновато пожал плечами.
- Пошли, - решительно сказал я.
Дома я сразу же погнал Володьку под горячий душ. Пока он плескался в ванной, я устроил мокрого Митьку у электрокамина и осмотрелся. Все было привычно и знакомо. Что могло напугать Володьку в этой комнате?
Раньше здесь жил я. Целых четыре года. Потом мы с Володькой и его мамой поменялись квартирами. Это Володькина мама предложила, когда узнала, что мы с Варей хотим пожениться.
- Вам, Сергей Витальевич, внизу удобнее будет, - сказала она. - Комната попросторнее.
- Нам-то удобнее, - возразил я. - А вам? Вас тоже двое.
- А вас, глядишь, скоро трое будет, - улыбнулась она. - Коляску по лестнице неловко таскать.
Володька, который был при этом разговоре, пристально посмотрел на меня. Я пробормотал, что, "конечно, спасибо, я посоветуюсь с Варей", и, видимо, покраснел. И поспешил исчезнуть. Володька догнал меня на лестнице. Несколько секунд он стоял понурившись. Наконец шепотом спросил:
- А вы... пускать меня будете к себе... иногда?
Я неловко прижал его к свитеру и сказал, что он дурень.
Под Новый год была свадьба. Не долгая и не шумная. Володька сидел среди гостей, солидный и серьезный. Пил газировку, ел салаты и, кажется, чувствовал себя неплохо. Но потом, когда за столом царило уже шумное и слегка усталое веселье, я увидел, что он непонятно смотрит на нас с Варей мокрыми глазами. Я заерзал и, пробормотав Варе: "Извини, я сейчас", хотел пробраться к Володьке. Но она строго прошептала: "Сиди!" Встала и сама подошла к нему. Что-то шепнула ему, обняла за плечи и увела в коридор. В дверях оглянулась и сказала мне глазами: "Не бойся". Я вдруг подумал, что она сама слегка похожа на Володьку, хотя совсем светловолосая и с веснушками. Недаром у нас в театре она играла озорных и храбрых мальчишек.
Они вернулись минут через десять. Глаза у Володьки были сухие и веселые. Он ввинтился между гостями, вынырнул рядом со мной и зловеще прошептал:
- Теперь мы будем вдвоем тебя воспитывать, вот. Будешь бриться каждый день и приучишься не разбрасывать вещи.
- Инквизиторы... - сказал я с облегчением.
Жить на втором этаже Володьке нравилось. Он придумал такую штуку: привязывал к нитке граненую пробку от графина, спускал ее из своего окна и звякал о наше стекло. Это означало: "Вы про меня не забыли? Можно вас навестить?" Если мы были заняты, он не обижался. Но чаще всего Варя или я стукали в потолок ручкой от швабры. И тогда Володька спускался сам.
Спускался хитрым способом. Напротив наших окон рос могучий тополь, и от него над крышей протянулась крепкая ветвь. К этой ветви Володька прицепил несколько блоков, пропустил через них капроновый шнур и к одному концу привязал большую ребристую шину от грузовика. Он выбирался из окна, усаживался на шину и, перехватывая свободный конец веревки, плавно приземлялся в траву за нашим подоконником. Эту систему он называл "парашют".
При взгляде на "парашют" меня оторопь брала. Сам-то Володька щуплый и легонький - его хоть на суровой нитке спускай. Но как тонкий шнурок выдерживал тяжеленную шину от самосвала?
