Костя в средней школе - Евгения Сергеевна Теплова

Я не знал, зачем, и ждал. Если принесёт мне кусок торта в благодарность за то, что исполнил её просьбу, я брать не стану. В идеале — положить ей за шиворот, но перед Ваней неудобно. Так что просто откажусь. Но Маруся выбежала без торта, зато с рюкзаком, отчего сердце сразу забилось сильнее. И мы отправились.

Нырнули в метро и будто перенеслись в параллельный мир, где всё было по-прежнему. Но как будто не по-настоящему. Мне хотелось обратно, в тот закуток у забора. В вагоне было много свободных мест, но я никогда не сажусь и встал у дверей.

— Не хочешь сесть? — спросил я Марусю.

Она покачала головой.

— Я так и знала, что вы поладите, — сказала она с тёплой мечтательной улыбкой, когда поезд тронулся.

И только тогда я вспомнил, для чего она так уговаривала меня приехать.

— Хороший он, да? — продолжала она.

— Да, — подтвердил я.

— А война всё-таки страшное дело, — еле слышно произнесла Маруся. — Как жаль, что мы не сумели её предотвратить.

— Да, — в очередной раз согласился я. «Может, хватит ходить вокруг да около? Скажи, что хотела, и я пойду. Выбор твой одобряю. Можно уже отстать от меня?»

— Не жалеешь, что пропустил футбол? — не собиралась отставать Маруся.

— Матч был утром, — сообщил я как ни в чём не бывало.

— Ну и как?

— Мы проиграли, — ответил я. Даже удивительно, сколько значения я придавал этому матчу несколько часов назад. Двое плакали, и мне это казалось совершенно адекватным.

— Ты из-за этого такой грустный весь день? — спросила Маруся.

«Издеваешься?» — хотел спросить я, но сдержался.

Поезд резко затормозил — Маруся, потеряв равновесие, ухватилась за моё плечо и не спешила отпускать. Я отвернулся и уставился в окно, но и там наткнулся на её отражение. Маруся убрала руку только на остановке — чуть куртку мне не прожгла.

Рядом с нами оказался парень, из наушников которого раздавалось зубодробительное тыц-тыц.

Маруся рассмеялась.

— Я вдруг вспомнила, — ответила она на мой немой вопрос, — как мы с тобой в Третьяковку ехали, потерялись, помнишь? А парень в наушниках не знал, на какой станции Третьяковка. Как так? Он же большой уже был.

Я тоже улыбнулся. В голове начинался дурдом: «Что это? К чему сейчас эти воспоминания?» Видимо, Маруся так и не решилась на объяснение. Кое-как вытерпел несколько остановок.

— Я на следующей выйду, мне там надо кое-куда, — сказал я, уже не в силах придумывать что-то правдоподобное.

— Да? А ты не мог бы меня проводить? — окончательно сбила меня с толку Маруся.

— В смысле? — промямлил я. — Там же ещё светло.

— Да, но я папе сказала, что ты меня проводишь, чтоб он не волновался. Но если ты не хочешь или спешишь, то не надо, конечно.

— Я не спешу, — сказал я.

Одну станцию проехали молча. Я уже вообще не понимал, что происходит. Махнул на всё рукой, принялся разглядывать пассажиров.

— А почему ты так спросил?

— Что? — не понял я.

— Ну, про смысл, — она мгновенно покраснела до ушей. — Ты раньше с каким смыслом провожал?

«Ну всё, достало», — решил я.

— Так у тебя теперь новый провожатый — ещё запасной, что ли, нужен?

— Какой — новый? — прямо-таки испугалась Маруся.

Я молчал.

— Ты про Ваню, что ли? — догадалась она. — Он меня не провожал. Ни разу. Что ж я, по-твоему…?

Она не договорила, а я не ответил.

Мы вышли на её станции, и на эскалаторе я оказался на ступеньку выше. «Немного перебор», — прикинул я. Я принялся внимательно читать рекламные стенды, так как лицо само расплывалось в улыбке.

— У Вани девочка в Харькове, — поведала Маруся. — У неё родители за Украину, запрещают ей с ним общаться, а она находит способы ему написать, позвонить. Красивая история.

— Прямо Ромео и Джульетта, — щегольнул я знанием классики.

— Да, но надеюсь, что финал будет другой.

— Угу. А тебе родители тоже запрещали со мной общаться?

— Нет. Это я сама. Прости, пожалуйста.

Маруся виновато глядела на меня снизу вверх, получалось трогательно.

— Это будет мне уроком, — добавила она.

— Уроком чего? — не отказал я себе в удовольствии послушать продолжение.

— Того, что надо слушать, даже если уверен в собственной правоте на 150 %.

— А-а, хороший урок, — одобрил я. — А мне папа недавно рассказал анекдот: есть два способа убедить женщину, что она не права, — я взял паузу, прям как папа, — но их никто не знает.

Маруся звонко рассмеялась.

— Надо будет у Вани разузнать эту тайну, — сказал я.

— Разузнай. Только если в этом анекдоте женщину заменить на мужчину, менее смешно не станет. Умение слышать чужие аргументы и признавать свою неправоту одинаково редко встречается у обоих полов, — заключила она.

— Возможно, — решил согласиться я ради примирения, хотя вариант с женщиной мне всё-таки казался смешнее.

Ваня через неделю ушёл из нашей школы, так как неожиданно вернулась хозяйка дома, и они переехали к другим знакомым в Тверь. Но и Маруся, и я поддерживали с ним связь. И каждый вечер, ложась спать, я просил неведомого Бога защитить воина Игоря. В августе того года он был ранен, лечился в российском госпитале, Ваня с мамой поселились рядом на время лечения. Но, выписавшись, он вернулся на фронт. В октябре у нас объявили частичную мобилизацию, и родители решили, что папа пойдёт воевать, если призовут. Я совершенно не представлял папу на войне и, наверное, поэтому не успел поволноваться. Повестка ему не пришла.

Негораций

В восьмом классе к нам пришёл новый математик — Генрих Иванович. Имя соответствовало оригинальности и противоречивости его натуры. Он был лысый, но с густой тёмной бородой. Всегда в костюме, солидный и при этом весельчак с набором присказок на все случаи жизни. Математику он любил страстно. А всех, кто не разделял этой любви, троллил нещадно.

Маруся отличилась на первой же алгебре — предложила решение задачи, которого он ждал много лет, и таким образом мгновенно попала в любимицы.

Венька тоже отличился, но по-своему — у него на уроке зазвонил телефон. Он выключил, извинился, но учитель выставил его за дверь до конца урока.

— Мы тут не в театре, — пояснил он, — чтоб я предупреждал вас перед каждый уроком, так что надеюсь, запомните простое правило: слышу звон — выйди вон. Меня, кстати, это тоже касается. И свой телефон с выключенным звуком я кладу на стол в качестве напоминания.

Доставалось и Вергилии — как наименее способной оценить чудесный мир математической логики.

— Мадмуазель, — обращался к ней Генрих Иванович, — хотя