Владимир Бондаренко - Сказки черепахи Кири-Бум

– Вот так со Слоном-то было, – сказала Кири-Бум и сдвинулась с пенька.

Но медведь Михайло и теперь не успокоился:

– При чем здесь Слон? Он жил в Африке где-то, а я здесь среди вас живу. Обо мне речь вести надо.

– А я о тебе и вела речь, Михайло. Злого ты никому ничего не сделал, но и доброго от тебя никто ничего не видел. Какую о твоей жизни сказку можно рассказать, как не ту, что рассказала я.

– Это что же, я, по-твоему, – африканский Слон?

– А с кем еще тебя можно сравнить?

Так сказала черепаха Кири-Бум, а медведь Михайло обиделся и пошел прочь с поляны. Но чем дальше уходил он, тем тревожнее становилось на сердце у него. Это верно, что он зла никому не сделал, но верно и то, что добра от него никто не видел. Сколько раз Заяц за помощью прибегал к нему:

– Помоги, Михайло Иваныч, совсем волк одолел, проходу от него не стало.

Но Михайло к медведю Спиридону отсылал его: ссориться с волком не хотелось. Просили его сколько раз постращать медведя Тяжелая Лапа:

– Обижает всех, обнаглел совсем. Ты сильнее его, припугни.

Но и тут Михайла не изменил себе – ни слова не сказал медведю Тяжелая Лапа. «Он меня не трогает, зачем же я буду отношения с ним портить».

Перевеял в памяти медведь Михайло жизнь свою и увидел – и верно, ничем не отличается он от африканского Слона. Сказал:

– Смотри ты, живем в разных концах земли, а как похожи друг на друга.

И тут же добавил:

– Хорошо хоть на березе места не оказалось больше, а то бы записали такую позорную сказку обо мне. А не записанную ее ведь скоро забудут.

Но зря радовался медведь Михайло, Не суждено было сказке о нем забыться. Правда, места ей на березе не оказалось, о чем дятел Ду-Дук искренне сожалел и, поддергивая красные шаровары, все повторял:

– Эх, такая сказка и незаписанной осталась.

И вдруг подпрыгнул и взмахнул крыльями:

– А я ее на пне выбью.

И тут же выбил ее на пне, с которого рассказывала Кири-Бум свои сказки. Оглядел написанное и говорит:

– Чего-то тут не хватает. Сказка хорошая, но как узнают, что она про нашего Михайлу Ивановича сложена.

Подумал и написал сверху: «Посвящается медведю Михайле».

– Вот теперь все в порядке. Теперь можно и домашними делами заняться, – сказал дятел и полетел домой.

Разошлись и остальные все. У березы осталась только черепаха Кири-Бум. Ей хотелось одной побыть у березы. Но одной ей побыть не пришлось: опираясь на посошок, подошел медведь Спиридон.

– Ты? – удивилась черепаха. – Ты откуда идешь?

– От Лаврентия. Проведать ходил его.

– Ну и как он там? Не болеет?

– Здоров. Внуков нянчит.

– Что ж он сам не пришел-то?

– Говорит, закружился, не смог.

– Что ж, и такое бывает… А я тут о тебе сказку рассказывала сегодня, как ты учиться к медведю Лаврентию ходил, как жить легче, а вместо этого его своей жизни научил.

– Что ж, сказка неплохая, но все-таки это – сказка. В жизни все иначе складывается. Вот ты говоришь, учил я Лаврентия, да, выходит, недоучил. Знать мало я успел в него добра влить, если он даже меня, друга своего, навестить не догадался.

– И все-таки жизнь он свою рядом с тобой в доброте прожил. Не суди его. Закружился он с Афоней. Не повезло ему с сыном. Ну, прощай, пойду я.

– А может, у меня заночуешь сегодня?

– Нет, пойду, давно дома не была, – сказала Кири-Бум и пошла, приминая траву. У сосны оглянулась. Опираясь на посошок, медведь Спиридон, прищуриваясь, читал записанные на березе сказки.

В прошлом году черепаха Кири-Бум умерла. А береза со сказками ее и сейчас стоит в Гореловской роще. К ней часто приходит медведь Михайло и сидит на пне, с которого рассказывала когда-то Кири-Бум свои сказки. Сидит он, горбясь, и, бережно поглаживая пень, думает:

«И я не обойден. И обо мне записана сказка. Правда, не совсем приятная она, но уж, видно, каково жизнь прожил, такова о тебе и сказка. Другие свою жизнь проживут лучше, о них и лучше расскажут».

Думает так медведь Михайло и качает тяжелой головой, совсем от седины белой.