Сергей Лукницкий - Это моя собака
— Хорошая фамилия для учительницы литературы, — подумал я, — Лизогубова — это же так поэтично!
Но надо посмотреть и что за кощунственность, которая прилагается: люблю читать то, что нам, собакам, не положено.
Я развернул листок и вслух прочитал. Меня слушали и Лис, и Черепаха, и кролики, и удавчик, и даже Грач, хотя он сразу сказал, что к стихам равнодушен.
«Я Вас люблю, Любовь моя, о боже!В душе моей осталась навсегда.Она меня и губит и тревожитИ не уйдёт, наверно, никогда.Я Вас люблю безмолвно, безнадёжно,То робостью, то ревностью томим,Я Вас люблю так искренне, так нежно,Что не отдам я Вас любить другим».
А что, хорошее стихотворение… На Пушкина похоже. Только из восьми строк шесть даны в Витиной интерпретации. Может быть, учительница литературы не знает слово интерпретация, а знает из иностранных только слово «кощунственность».
Мои слушатели затихли. Боароджерс обвился вокруг Черепахи, кролики принялись целоваться, Лис заиграл с Грачом.
Вот оно, оказывается, в чём дело: Витя написал письмо в стихах Настеньке. Письмо перехватила учительница, объявила всем на свете, что Витя написал Настеньке гадость, и в подтверждение своих слов составила докладную записку директору школы. И Настенька почему-то поверила учительнице, а не Вите…
Хорошие же учителя в нашей школе! Ничего не понимают в глубоких чувствах. Одновременно меня удивило легковерие Насти.
А стихотворение мне понравилось.
Вдруг я услышал как кто-то явственно меня позвал:
— Пиратка!
Это несомненно был голос Вити.
Я выглянул в окно учительской…. Надо было выбираться из школы. Тем более, внизу меня ждал мой хозяин, которому я теперь как никогда готов был крепко пожать лапу.
Глава 18. Что же произошло?
Что же произошло? Как мой хозяин Витя, которого я час назад видел спящим в своей кровати, вдруг оказался возле школы, да ещё с моим новым другом Колли?
Потом все прояснилось: оказалось, что Витя вовсе не спал, а когда я исчез, он быстро это обнаружил. Быстро оделся и выбежал на улицу. Он так громко звал меня: «Пират, Пират!» — что сердобольный Колли, услышав его призывный голос, начал выразительно-грустно смотреть в глаза своим хозяйкам. Они поняли, сжалились над ним и выпустили погулять. Вскоре Колли с гордо поднятой головой, похожий на дорогого скакуна, уже мчался в школу…
Здесь он увидел меня и деликатно взвизгнул, дав понять, что он — здесь. Надо ли говорить, что я был несказанно рад этому.
Увидев меня в окне учительской, и Витя, и Колли запрыгали от радости. Пока они прыгали, а я спускался по лестнице, прощался с Лисом, с Грачом, удавом, кроликами (с Черепахой я попрощался наверху, чтобы она успела до начала занятий доползти к себе в клетку), компания на улице значительно пополнилась: там уже были и родители Вити, и близняшки Оля и Поля.
Выбираясь из школы, я вдруг столкнулся со странно согбенной фигурой.
— Добрый вечер, — на всякий случай сказал я.
— Здравствуй, пёсик, — сказала фигура. — Ты кто?
— Я Пират.
— А почему ты в школе?
Я прижал уши и пополз на брюхе к фигуре. Но раскаиваться не пришлось. Фигура распрямилась и оказалась очень приятной не старой ещё женщиной, которая погладила меня и завела тоскливый разговор одинокого человека.
И я вам скажу, что мне очень приятно было поговорить с этой учительницей. Она гладила меня и рассказывала обо всём сразу. И о том, что учитель сегодня не чувствует себя учителем: он и дворник, и сторож, и маляр, и слесарь; про то, что современные школьники совершенно забыли, что такое культура, и что вызвать в школу родителей просто невозможно, лучше вызвать дедушку, он посолиднее, и джинсы на нём не такие засаленные… И что родители детей бьют, и что в театры их не водят: откуда же взяться культуре? И пособий для учителей нет, и школьная программа отстаёт, и что всё, что ремонтируют для школы шефы, — из ряда вон плохо. И что надо переходить на домашнее образование…
Тут я нетерпеливо тявкнул, и мы попрощались.
А когда я выскочил, меня взяли на поводок, но близняшки что-то сказали маме Маше, и меня отпустили.
Мы пошли домой.
По дороге Колли молчал, пока я рассказывал ему про своих новых друзей. Когда же я дошёл до истории с классным журналом и процитировал ему на память стихи хозяина (или Пушкина?), он вздохнул:
— Жаль, что у меня хоть и две хозяйки, но Вите нужна одна Настенька. И у неё нет собаки…
Потом мы стали говорить о школе. Колли знал об этом предмете довольно много, потому что его хозяйки главным образом о школе только и говорили. Я, правда, видел эту школу лишь однажды, но с меня было этого вполне достаточно. Хватило надолго.
Даже самому глупому щенку понятно, что со школой надо что-то делать. Но пока по-прежнему у руководителей школы никакой инициативы, никакой фантазии.
Словом, это отдельный разговор.
Колли обещал попросить своих хозяек поговорить с Настенькой. И выполнил обещание. Девочки рассказали Настеньке, что же такое произошло в тот вечер с журналом.
Настенька, наверное, поняла, потому что вскоре пригласила Витю на день рождения. Я ждал его в подъезде и был счастлив. А Витя там при всех прочитал стихотворение, которое он написал вместе с Пушкиным.
Но это было позже, а на следующий день утром Витя пошёл в школу и положил учителю на стол журнал со своей запиской, в которой объяснил причины своего поступка.
Эпилог
А во время очередной прогулки с мамой Машей я резво прыгал, и в своём прыганье старался воплотить всё, что думал о современной школе. Ведь в ней учится наш дорогой Витя, и нам всем вовсе не безразлично, каким он вырастет.
Но, каким бы он ни был, я надеюсь, он никогда не станет чересчур правильным. Потому что чрезмерная правильность стандартизирует человека, делает его скучным и нудным. А это исключает творчество. Творчество же необходимо всегда и во всем. И в приготовлении пищи, и в написании диссертации, и в воспитании собаки.
А если вы с этим не согласны, я вас просто укушу!
* ПИРАТ В ОГНЕННОЙ СТРАНЕ *
или новые приключения Вити Витухина и замечательного Пса Пирата
Предисловие автора
Вы, конечно, ребята, меня знаете, если прочитали книжки «Наши каникулы» и «Записки из-под парты». В них рассказывалось о том, как весело я, мои хозяева и друзья провели время на даче прошлым летом, и о том, как Витя написал стихи даме своего сердца и что из этого вышло. И несмотря на то, что записки, на мой взгляд, были лишены всяческой назидательности, которую так любят почему-то наши учителя, я получил немало писем от бабушке и мам, дедушек и пап, а также девочек и мальчиков с просьбой продолжать рассказывать о себе и о своих приключениях.
Что я и делаю.
Этим летом Витя тайно взял меня в оздоровительный пансионат. До сих пор не понимаю, почему это надо было делать тайно, ведь я вполне приличный пёс, никогда не безобразничаю, постоянно работаю над собой, сдерживаю даже лай и скулёж, не выкусываю прилюдно блох из спины и, если надо, даже могу временно не гоняться за своим хвостом, во всяком случае, в комнате. Более того, как вы уже знаете, умею писать и готов был даже дать расписку в том, что буду вести себя хорошо, если меня официально пустят в оздоровительный пансионат. Письмо с такой просьбой директору пансионата написал мой хозяин Витя.
А из пансионата почему-то на имя Витиного папы пришёл серьёзный ответ, извещающий о том, что собаки писать не могут и что ученик 7-а класса Витя Витухин напрасно вводит в заблуждение администрацию рядового низового учреждения народного образования. В том же ответе Вите посоветовали следить за своим поведением, заниматься арифметикой и географией. И мы поняли, что поехать в пансионат я смогу только инкогнито.
Мы залезли с Витей на диван и, покачивая лапами, долго обсуждали, как это сделать, потом вытащили из шкафа воротник от шубы мамы Маши из рыжей лисы. Витя засунул меня в пронафталиненный воротник (от которого хотелось чихать) как в комбинезон, заколол булавками, и мы вышли во двор попрактиковаться в моем новом обличье. Но из этого ничего, кроме дикого визга девчонок, не вышло — воротник чихал моим голосом. Вдобавок, в воротнике было страшно жарко, как в Африке, да ещё Мама-Маша взгрела нас как следует…
Представляю, какой был бы шум, если бы я нарядился в шкуру медведя, которая висит на стене у нашего соседа. Только, думаю, она мне была бы великовата…
Как бы то ни было, от нового костюма пришлось отказаться и заняться настоящей конспирацией.
В пансионат я доехал в прекрасной адидасовской сумке, которую Витя перекинул лямкой через плечо. Я вёл себя тихо, как разведчик, и никто меня не заметил. А когда приехали в пансионат, там уже все было проще — строился палаточный городок, на меня не обращали внимания, я делал вид, что никого не знаю, и старался не подходить к Вите, чтобы его нечаянно не скомпрометировать. А к вечеру решил хорошенько замаскироваться — вывалялся в репейнике, дабы быть похожим на бездомного пса. Бездомного пса, я так думал, будут любить всем отрядом.
