Юрий Сотник - На школьном дворе
– Инна Сергеевна, вам чего? – спросил он слабым голосом только что разбуженного человека.
– Извини, Леня, я не туда попала. Спи! Спи! – прошептала Инна и удалилась.
Она не знала, что Ленька, проследив за тем, как Томка Зырянова приклеила рисунок к стеклу, пробрался окольными путями на огород, а оттуда к себе в окно. Не зажигая света, он быстро разделся и нырнул под одеяло.
Сконфуженная Инна вернулась в свою комнату. Она чувствовала себя разбитой, но все же занесла в блокнот разговор с Мокеевым и странный эпизод с мрачным рисунком, прежде чем улечься спать.
Проснулась она только в половине десятого. В доме стояла полная тишина. Захватив принадлежности для умывания, Инна вышла из комнаты. Проходя через веранду, она увидела на столе приготовленный для нее завтрак. Входная дверь была защелкнута на английский замок (Полина Александровна дала Инне отдельный ключ). Выйдя во двор, где на сосне висел рукомойник, а под ним стояла табуретка с тазом, Инна услышала какое-то движение за невысоким забором, но определить, что там происходит, она не могла, потому что перед забором густо росла малина и лишь сквозь решетку калитки можно было увидеть улицу.
Только Инна брякнула клапаном рукомойника, как тут же раздался хор ребячьих голосов:
Жених и невеста
Тили-тили тесто...
Инна оглянулась. Прямо перед калиткой подпрыгивали и пели небольшие существа, и у каждого из них лицо было затянуто капроновым чулком: у кого бежевым, у кого – коричневым, у кого – черным. С трудом сдерживая себя, Инна продолжала умываться, а за калиткой прыгали и пели:
Тесто засохло,
Невеста подохла.
Пение и приплясывание продолжалось все время, пока Инна умывалась, а умывалась она с нарочитой медлительностью, стараясь понять, почему ее дразнят невестой и, главное, за что ее дразнят, что она сделала плохого. Неторопливо вытирая лицо и руки, косясь глазом на пляшущую банду за калиткой, Инна заметила, что многие из этих танцоров и певцов даже не потрудились отрезать лишний кусок чулка, который не нужен был, чтобы скрыть лицо. Они натянули лишь верхнюю часть чулка себе на голову, а остальное свисало у них за спиной в виде диковинной косы, которая болталась при каждом прыжке ее обладателя.
Спокойно повесив полотенце на сучок сосны, Инна неожиданно рванулась к калитке в надежде схватить за косу кого-нибудь из певцов и выудить у него признание, за что ее так дразнят. Существа с чулками на голове мгновенно разлетелись.
Инна поднялась на веранду и села завтракать, а ее дразнильщики снова скопились у калитки и снова принялись за свое. Вернувшись в комнату, Инна села за стол, чтобы продолжать свои записи, но ей пришлось закрыть окно. Крики про невесту слышались теперь за забором прямо перед ее окном. Как ни сдерживалась Инна, но все же она несколько раз вставала, желая взглянуть, что делается там, на улице. Ничего интересного она не увидела, кроме бежевых, коричневых и черных пятен, то появлявшихся, то исчезавших за листвой малины.
Вдруг даже через закрытое окно Инна услышала голоса взрослых.
– Вы что, долго будете тут безобразить?! – грянул могучий, по-видимому, стариковский бас.
Инна распахнула окно.
– Держи, держи их, Гаврила Гаврилович! – откликнулся женский голос. Цельное утро людям покоя не дают! Клавка, а ты чего стоишь?! Вон того черного лови! Заходи, заходи наперекрёст! Мы вот глянем на его лицо, и пусть его родители узнают, как хулиганов воспитывать! Клавка, ну чего ты там растерялась-то?! Ведь уйдет он сейчас, уйдет! Тьфу, колода неповоротная!
К этим голосам примешивались голоса других взрослых, послышался писк, визг, затем все стихло. Как видно, Инниным ненавистникам удалось избежать пленения. Инна вернулась к столу и подробно изложила в блокноте, как ее дразнили. Потом она взяла шариковую ручку с красной пастой и написала:
"Вывод. По неосторожности я сказала детям, что являюсь знакомой Бурундука. Отсюда следует, что их неприязнь по отношению ко мне вызвана ненавистью к Бурундуку".
Тут Инна услышала, как брякнула щеколда на калитке. Выглянув в окно, она увидела, что к веранде направляется Луиза, и вышла, чтобы открыть ей дверь.
– Здрасте! – сказала Луиза, как-то очень серьезно, даже тревожно взглянув на Инну. – А Леня дома?
– Его нет.
– А вы не знаете, куда он ушел?
– Не знаю. Я еще спала, когда он ушел.
– Извините! – почти прошептала Луиза. Она быстро дошла до калитки и затрусила рысцой куда-то направо по улице.
Глава 19
Всю дорогу до школы Луиза бежала и остановилась лишь перед крыльцом "летнего клуба". Там сидели Чебоксаров и Хмелев.
Луиза обратилась к Юре:
– Ленька тебе все рассказал?
– Все, конечно.
Луиза оглянулась по сторонам.
– Знаете что? Пойдемте отсюда.
– Зачем? А что такое? – в один голос спросили ребята.
– Пойдемте! А то придет сюда еще кто-нибудь, а я не хочу при них говорить. Если они узнают, они с нас шкуру сдерут. И с Демьяна, и с Альбины, и с меня.
Заинтересованные, мальчишки встали, сбежали с крыльца. Скоро все трое шагали по Береговой улице. Деревянный тротуарчик был для троих слишком узок, поэтому Леня шел рядом по проезжей части.
– Ну, говори! – сказал Чебоксаров.
Луиза уперлась кулаками в бока и отчеканила:
– Очень может быть, что это никакая не невеста, а корреспондент. И может быть, даже не из областной газеты, а из самой "Правды".
Ленька с Юрой помолчали, оторопев.
– Во! С чего ты взяла? – спросил Хмелев.
– Мой отец сказал. Он вчера с ней разговаривал. Лично!
Чебоксаров серьезно смотрел на Луизу.
– Это что: она сама ему так и заявила? Что она корреспондент?
– Чудно!, – заметил Ленька. – От других скрывает, а ему так и доложила.
Луиза снова зашагала по тротуару.
– Она ему не доложила, но папа говорит, что это ему чутье подсказывает. И еще он говорит, что чутье никогда его не обманывает.
Мальчишки захохотали.
– Во! – кричал Хмелев. – А ты помнишь, как в прошлом году он на весь город звонил, что Акимыч нарочно хотел нам с тобой ноги спалить? Это ему тоже чутье подсказало?
Луиза обиделась и хотела как-то возразить, но вдруг остановилась, уставилась куда-то вперед и почти прошептала:
– Она!
– Она! – так же тихо подтвердил Хмелев. Навстречу им шла Инна. На ней сегодня не было берета, но был тот же легкий брючный костюм, а на плече висела белая дамская сумочка. Луиза сошла с тротуарчика, чтобы уступить Инне дорогу.
– Здрасте! – коротко сказала она.
– Здрасте, Инна Серг... – начал было Ленька, но вдруг умолк, словно чем-то подавился.
Инна поздоровалась с ребятами и прошла дальше. На ходу она оглянулась на Чебоксарова (ей бросилось в глаза его красивое нервное лицо). Чебоксаров в свою очередь смотрел Инне вслед. Наконец он обратил внимание на Хмелева. Тот все еще стоял с отвисшей челюстью и застывшим взглядом.
– Что с тобой? – спросил Юра. Это разбудило Леньку. Он вышел из транса и теперь, наоборот, стал приплясывать от возбуждения.
– Ой! Слушайте! Я не знаю, корреспондентка она или нет, но только я знаю, что она – не та, которая Акимычу пишет.
– А чем ты это докажешь? – спросил Юра. Ленька перестал приплясывать и заговорил спокойней;
– Понимаете... Я вчера весь вечер дергался. Как только мама скажет "Инна Сергеевна", так меня словно током дергает. Ну, не током, а... что-то в голове делается. А что – понять не могу. А сейчас, как только сказал "Инна Сергеевна", так сразу и дошло: да ведь эту же Инной Сергеевной зовут, а на вчерашнем конверте какие-то совсем другие эти... Ну, как их зовут? Ну, как они называются?
– Инициалы, – подсказал Юра.
– Ага! Во! Инициалы! Если бы эта писала, то на конверте стояли бы инициалы "И. С.", а на конверте какие-то другие. А вот какие – хоть убей, забыл!
Чебоксаров был очень заинтересован сообщением Леньки.
– Вот это да! – медленно сказал он. – А я отлично помню: в обратном адресе написано: "Е. А. Родионова".
Снова помолчали.
– Выходит, наша-то никакая не Родионова, – заметил Хмелев.
– Значит, мой папа прав: корреспондентка, – сказала Луиза.
Вдруг Чебоксаров приостановился.
– Стоп! Нашел! – воскликнул он и добавил: – Пошли, сядем вон там! Я вам скажу, кто такая Родионова.
Все трое дошли до ближайшей лавочки, стоявшей у высокого дощатого забора. Чебоксаров сел посредине, а Луиза и Леня по бокам.
– Ну, говори, что ты хотел сказать, – потребовал Хмелев. Чебоксаров помолчал для пущего эффекта, потом изрек медленно и раздельно:
– Родионова – это не кто иной, как родная сестра Данилы Акимовича Бурундука.
– Что? Чего? – одновременно сказали Хмелев с Луизой, а Чебоксаров сидел с невозмутимым лицом, хотя и очень довольный собой. Он чувствовал себя Шерлоком Холмсом, которому приходится объяснять доктору Уотсону, каким образом ему удалось раскрыть роковую, казалось бы, совершенно непостижимую тайну. Впрочем, он пользовался несколько иными выражениями, чем знаменитый сыщик.
