Софья Прокофьева - Пока бьют часы
- Сердце на том самом месте, где ему полагается быть! - строго сказал первый врач.
- Самое-самое здоровое сердце. Здоровее не сыщешь, - сказал второй.
- В высшей степени самое! - сказал третий.
- Самое! - сказал четвертый.
- Что - видал? - закричал король. - И вообще, что ты мне морочить голову? Музыку надо слушать не сердцем, а ушами!
Но тут короля обступили придворные.
- Дурацкая музыка. Ваше Величество, и больше ничего. Ноет, стонет, рассказывает о чем-то далеком и грустном. Гоните вы этого музыканта. Поберегите ваши бесценные ушки для дивной музыки Иги-Наги-Туги! Лучшей музыки на свете!
- А ты чего хнычешь? - с угрозой спросил король старого поэта, который все еще сидел, закрыв лицо руками. - Может быть, она тебе понравилась, а?
- Я плачу потому, что мне жаль этого бедного музыканта, который так плохо играет, - глухо ответил старый поэт и еще ниже опустил голову.
- А ты? - спросил король у Иги-Наги-Туги.
- У меня болят зубы, - ответил Иги-Наги-Туги и рыдая выбежал из зала.
Вечером ученый услыхал какие-то тяжелые шаги у себя над головой. Потом раздался чей-то крик и хрупкий треск. Потом тяжелые шаги протопали вниз по лестнице.
Встревоженный ученый поднялся наверх к бедному музыканту. Музыкант стоял посреди чердака, держа в руках обломки своей скрипки.
- Они топтали ее ногами, - сказал он ужасным голосом.
Ученый молча сел на стул. Да что можно было сказать? Чем можно было его утешить? А музыкант, уже забыв о нем, ходил из угла в угол, прижимая к груди маленькие изогнутые дощечки темно-вишневого цвета.
Так прошел вечер и наступила ночь. Вошел человек, весь закутанный в черный плащ.
Это был Ити-Наги-Туги. Он распахнул плащ и протянул бедному музыканту чудесную старинную скрипку.
- Возьмите ее себе, - сказал он. - Я играл на ней, когда был молодым. Теперь она уже не нужна мне. У меня есть другая, позолоченная, которую мне подарил король. У меня к вам только одна просьба. Сейчас ночь. Все спят. Мне так хочется еще раз услышать вашу музыку. Если, конечно, вам не противно трать мне.
Бедный музыкант взял чудесную скрипку и поцеловал ее. А потом он поднял смычок и заиграл. На столе догорала свеча. В окно заглянула звезда. Она словно бы заслушалась и облокотилась о подоконник. А Иги-Наги-Туги слушал и плакал.
- Я завтра уйду из этою города, - сказал бедный музыкант Иги-Наги-Туги. - Хотите, уйдем вместе?
- Не могу, - ответил Иги-Наги-Туги. - Я привык к этой жизни во дворце. Но главное не это. Я всю жизнь сочинял только глупую, пошлую музыку. Это как ядро, привязанное к моей ноге. Моя музыка держит меня.
Вот что сказал Иги-Наги-Туги и ушел, всхлипывая, завернувшись в свой плащ.
На следующий день карета ученого подъехала к городским воротам. На козлах рядом с кучером сидел нищий музыкант.
- А это еще кто? - подозрительно спросил капитан стражников.
- Да вот нанял парня в услужение, - сказал ученый. - Будет бездельничать - прогоню взашей!
- А что в этом ящике? - спросил капитан стражников, заглянув в карету.
- Да ничего особенного, - небрежно отмахнулся ученый. - Тут у меня ядовитые змеи и больше ничего. Не желаете ли убедиться?
Но начальник королевской стражи так поспешно захлопнул дверцу кареты, что чуть не прищемил край своего плаща.
Когда городские стены остались позади, ученый приказал остановить карету.
Он открыл деревянный ящик и вытащил из него скрипку...
- Я сразу же догадался, что там никакие не змеи, а скрипка, - сказал Щетка.
- Ну вот, музыкант взял скрипку и ушел.
- А что дальше?
- О, это уже другая история. Он стал знаменит. Люди приезжали из разных стран, чтоб услышать, как он играет.
- Они полюбили его музыку, значит, они полюбили и его, - тихо сказал Щетка. - Как это, наверное, хорошо...
- А разве тебя никто никогда не любил, бедный ты мой мальчик? - спросил Великий Садовник, наклоняясь к нему.
Щетка посмотрел прямо в глаза Великому Садовнику.
- Меня? Нет. Я так думаю. Больших любят за то, что они могут сделать что-нибудь хорошее. А маленький что сделает хорошего? Маленьких любят только папы и мамы. Просто так, ни за что. А у меня никогда не было папы и мамы. Поэтому меня никто никогда не любил.
- Какая страшная мысль! - воскликнул Великий Садовник. - Как же странно ты жил, чтобы прийти к такой мысли...
Но Щетка уже не слушал его. Он думал о чем-то другом. Он очень волновался.
- Я... я тоже хочу рассказать вам сказку, - сказал он, и голос его зазвенел. - Я только не умею так хорошо говорить, как вы.
- Говори как можешь, мой мальчик, - сказал Великий Садовник.
- Сначала я вам расскажу про дракона, - начал Щетка, волнуясь и сбиваясь. - Нет, сначала я вам расскажу про мальчика.
И он начал свой рассказ.
Жил-был один мальчик. У него была мама. Живая, настоящая. Она держала его за руку, когда он шел по узкой дощечке, чтоб он не упал в ручей. Мама любила своего мальчика. Они жили в маленькой деревушке. А за холмом в глубокой пещере поселился дракон. Все люди из деревни ходили к его пещере и клали там разную еду. Ну, прямо на землю. Всякую вкусную еду, которую любят драконы.
Однажды этот дракон приполз в деревню. Он был большой-большой, длинный-длинный. Он зарычал громким голосом:
- Пусть все-все выйдут на улицу! И люди, и быки, и собаки!
Все очень испугались и вышли.
И большой дракон сказал:
- Мне мало одной еды. Мне еще нужен ваш страх. Вот сейчас я дохну огнем на хижину, и хижина сгорит. Дохну огнем на человека, и человек сгорит. Что, испугались? Ваш страх очень вкусный. Я буду есть ваш страх. А потом дохну огнем...
Дракон закрыл свои огромные глаза и стал думать, кого ему сжечь огнем.
Вдруг к дракону подбежала мама мальчика.
- Дохни огнем на меня! Дохни огнем на меня! - закричала она.
- Почему ты хочешь, чтобы я дохнул огнем на тебя? - спросил страшный дракон эту маму. - Может быть, я дохну огнем на ту птицу или на эту лачугу. Ведь я еще не придумал, на кого я дохну огнем.
- Здесь стоит мой маленький мальчик. Мой сын, - сказала мама. - Я ведь не знаю... А вдруг ты захочешь дохнуть огнем на него. Я не могу стоять и ждать, пока ты там думаешь. Хочешь кого-нибудь сжечь - сожги меня!
Вот! Эта мама посмотрела прямо в глаза дракону. И дракон увидел, что мама его совсем не боится. Совсем-совсем его не боится. Нисколечко. Дракон заморгал своими страшными глазищами.
Лапы у него задрожали, и он упал брюхом на землю. Он повернулся и пополз в гору, волоча брюхо по земле.
Люди перестали ходить к его пещере и носить туда вкусную еду. И больше о драконе никто ничего не слышал...
Щетка замолчал.
По старому лицу Великого Садовника текли слезы. Он потянул Щетку за руку, нагнул его к себе и поцеловал.
- Вам понравилась эта сказка, да? - сказал Щетка, прижимаясь к нему. - Я даже сам не знаю, откуда я ее знаю. Но эта сказка была мне вместо мамы. Нет. Не вместо. А просто я люблю думать, что мама из этой сказки немножко и моя мама.
Великий Садовник протянул руку и коснулся плеча Татти.
- Ну, девочка, ну неужели тебе не понравилась эта сказка? Эта удивительная сказка?
Татти вздрогнула, как будто его рука обожгла ее, и вскочила на ноги. Ее глаза горели ненавистью.
- Вы тут все сидите и врете! - закричала она. - Ничего мне не понравилось. Придумали какие-то деревья! Или музыка. Не хочу я никакой музыки. Это Просто, как деньги. И вас всех можно купить. За музыку, за деревья. Моих братьев тоже купили. Купили! Значит, можно купить человека. Как лошадь, как связку сушеной рыбы... как кусок хлеба. Только вместо денег им дали жизнь. А тебя вот можно купить за маму. Вот тебе дай добрую маму, которая будет тебя любить и целовать на ночь... И ты... И вы все...
Татти снова упала на солому и заткнула уши пальцами.
- Обманутое сердце... Вот что бывает, когда обманывают сердце... пробормотал Великий Садовник.
- Она все равно не слышит нас, что бы мы ни говорили, - вздохнул Невидимый Трубач. - Она слишком несчастна...
Свеча догорела и, зашипев, погасла, захлебнувшись в лужице растаявшего воска.
Наступила ночь. Шаги стражника, ходившего под окном, в тишине зазвучали громче. А вместе с тем они стали более медленными и сонными.
Все молчали. Так, с открытыми глазами, молча, ждали они рассвета.
Глава 19
КОТОРАЯ ПУСТЬ ЛУЧШЕ ОСТАНЕТСЯ БЕЗ НАЗВАНИЯ, ЧТОБЫ ТЕБЕ БЫЛО ИНТЕРЕСНЕЕ ЧИТАТЬ
Утро было ясное и безветренное. Небо - чисто умытое и нежно голубое. В королевском пруду лебеди так ярко отражались в неподвижной хрустальной воде, что, казалось, их не десять, а двадцать.
И все-таки Цеблион то и дело выбегал на балкон посмотреть, не поднялся ли ветер.
- Нет, Ваша Исключительная Прозрачность, - докладывал он, - ветра нет! Ни оттуда, ни отсюда. Просто на редкость приятный и подходящий день для казни!
Вид у Цеблиона был какой-то бледный и мрачный. Нос вяло повис. Глаза обведены красными кругами. На щеках - отпечатки пальцев. Видимо, он просидел всю ночь, закрыв лицо руками.
