Евгений Рудашевский - Куда уходит кумуткан
– Хорошо.
Затем спросила, что делает Максим, если у него к зубам прилипла смолка[8]. Максим ответил, что берёт сразу несколько смолок – когда жуёшь большой комок, к зубам ничего не прилипает.
– Верно.
Наконец Аюна спросила, как Максим заваривает чай с лимоном: режет лимон кружками или выдавливает из него сок. Максим, помедлив, ответил, что сам чай не заваривает, а его мама в пустой чашке толчет лимон с сахаром и потом уже наливает заварку. Аюна улыбнулась. Это был правильный ответ, и она согласилась дружить с Максимом. Лишь полгода спустя он узнал, что сама Аюна щёлкать орешки не умеет – вместе со скорлупой прокусывает и ядрышко, а потом выковыривает его ногтём. Пришлось учить её.
Вспоминать это было приятно. Восковое лицо учителя заросло цветами и спряталось под дёрном. Злые духи так и не почувствовали чужаков.
– Что теперь? – спросил Саша, когда они оказались у дороги.
– Спускаемся к озеру. Оттуда пойдём в Чёртово поле.
– Чёртово поле?! – удивился Максим. – Ты уверена, что нам туда?
– Да.
Чёртово поле было не самым приятным местом. На других наречиях оно было известно как Гиблодол или Холмобес. Это был небольшой лесок, с одной стороны отгороженный берегом озера, а с двух других – проспектом Жукова и улицей Дыбовского. Ребята обходили его стороной. Холмистое, перерытое канавами, заросшее ивняком и берёзками, Чёртово поле привлекало бомжей, алкоголиков и бродячих псов. Даже самые отчаянные мальчишки никогда бы не построили тут штаб. На Сашиной карте Чёртово поле было отмечено большим вопросом, никому не доводилось исследовать его тропки и лужайки.
Ребята знали, что в марте едва ли повстречают здесь кого-то, было ещё слишком холодно, но шли медленно, вслушивались в тишину снежной закипи.
Далеко идти не пришлось. Аюна привела на прогалину в березняке. Под гладкой пеленой снега угадывались очертания столика, скамейки и двух толстых брёвен. Летом здесь, должно быть, жарили шашлыки, запекали в углях картошку.
На поляне были свежие следы. Сюда кто-то приходил, совсем недавно. Значит, Аюна была права. Она указала в кусты. Приглядевшись, Максим и Саша увидели там брезентовый мешок.
Николай Николаевич, застрелив собаку, не захотел её закапывать. Земля была морозной и твёрдой как камень – о такую можно и лопату сломать. О том, чтобы хоронить пса, уговора не было. Охотник ограничился тем, что оттащил его подальше от домов, бросил в кустарник. Аюна видела это и решила, что должна помочь собаке.
– Если она так и останется в кустах, её дух никогда не найдёт дорогу в загробный мир. Она заблудится на сумеречных тропах и будет по ним скитаться, пока её не съест злой дух. Ну или пока сама не станет злым духом. Если ей не помочь, она никогда не переродится.
– Может, просто закопать её? – предложил Саша.
– Нет. Нельзя. Сама душа на небо не поднимется. Ей нужно что-то вроде лестницы. Дым от костра станет такой лестницей. Душа собаки сама превратится в дым и полетит на небо.
– Разве у собак есть душа? – поморщился Саша.
– Дурак ты, Людвиг! У всего своя душа. Даже у такого, как ты, хоть верится в это с трудом.
– Очень смешно…
– Мама говорит, тут прошлым летом мёртвого бомжа нашли, – промолвил Максим.
– Это хорошо, – кивнул Аюна.
– Чего хорошего? – не понял Саша.
– На небе души ждут перерождения, – объяснила Аюна. – Папа говорит, там всё так же, как и здесь. Значит, дух поселится в своём Чёртовом поле. Ей будет одиноко. Хоронить нужно возле кладбища, потому что там много людей. Каждое кладбище на небе – это как село. Нельзя хоронить отдельно. Но тут кто-то умер, значит, у собаки будет свой друг. Бомж станет ей новым хозяином.
– Хороший хозяин. – Саша усмехнулся.
– Там он не будет бомжом.
– Это почему?
– Там нет бомжей. Там – наш настоящий дом. Это тут мы все бомжи. Скитаемся по чужим дворам. А там – дом, где тихо, спокойно и никто тебя не тронет.
– Ну не знаю. – Саша пожал плечами.
– Я знаю.
– А зачем игрушки? – спросил Максим.
– Она возьмёт их с собой. Чтоб ей не было скучно. Своих игрушек у неё не было, вот я и купила новые. И корм на первое время, пока она будет путешествовать сквозь звёзды. И миски, чтобы она там не ела с земли. Нельзя же ей так, нищенкой, отправляться. Пусть играет себе и радуется. Я бы ей больше всего купила, если б смогла.
Аюна вздохнула. Посмотрела на брезентовый мешок в кустах. Опять вздохнула – протяжно, с дрожью, и продолжила:
– Хотела подстилку купить… Я ведь думала, она там будет одна. Но теперь знаю, что у неё будет хозяин. Значит, всё хорошо. Он позаботится о ней. – Аюна улыбнулась. Светлая слезинка скатилась ей на губу и замерла. Аюна слизнула её, потом воротником отёрла всё лицо и добавила: – Нужно дать ей имя, чтобы она не заблудилась в пути.
– Я знаю какое, – отозвался Максим.
– И я знаю.
– Рика.
– Да.
Саша удивлённо посмотрел на друзей, но ничего не сказал.
Ребята долго бродили по кустам, проваливались в снегу, искали валежник, выламывали сушняк. Его было не так много, и сборы затянулись. Максиму пришлось вернуться к Болоту, вытащить там из мусорного бака картонные коробки и разломанный детский стульчик.
Стемнело. Ходить по Чёртову полю было всё страшнее. Саша промочил ботинки и стал замерзать. Порвал варежки и расцарапал руку, но никому не сказал об этом.
Максим замирал, прислушивался к шорохам. Продолжал идти. Боялся, что вечером на Поле придут алкаши, но ещё больше боялся повстречать злых духов, которых ему удалось обмануть на сумеречной тропе. На всякий случай бубнил отрывки из буддийских молитв. Жалел, что не знает шаманских заклинаний. Надеялся на силу оберегов, которые были у Аюны, и на смелость своих воинов, они держали мечи обнажёнными, луки – с натянутой тетивой. Готовы были отразить внезапную атаку. Гномы шли впереди, заглядывали в самые тёмные кусты, высматривали, нет ли там следов засады.
Когда всё было готово, Саша и Максим обмотали простынёй заледеневший, перепачканный в крови мешок с Рикой и положили его на кострище. Полили керосином.
– Зачем? – переступая с ноги на ногу, спросил Саша, когда увидел, что Аюна старательно ломает все купленные игрушки и лишь после этого кладёт их возле собаки.
– Они должны умереть в этом мире, чтобы отправиться в тот.
Сложнее всего было порвать поводок. Саша достал из внутреннего кармана перочинный ножик и помог Аюне.
– А это? – Максим увидел, что намордник остался неразрезанным.
– Сожжём целиком. Чтобы Рика никогда не видела намордников и всегда лаяла вволю, не боясь, что кто-то накажет её за это.
В последнюю очередь раскрошили лекарства.
Аюна хотела чиркнуть спичкой, но Саша её остановил:
– Подожди!
Опять достал ножик. Подбежал к ближайшей берёзе. Воткнул ножик в неё. Надавив на ручку, сломал лезвие. Потом, расшатав его, вытащил. Порезал пальцы, но всё-таки вытащил. Бросил обломки ножа в кострище:
– Это подарок её новому хозяину.
Максим оживился. Стал искать в куртке что-нибудь путное. Вспомнил, что в нагрудном кармане лежит коллекция вкладышей Turbo. Хотел сегодня показать Саше новые модели.
– Не знаю, пригодится или нет. – Максим пожал плечами. – Может, обменяют на что-нибудь. Если у них там всё как у нас, то обменяют.
Максим задумался, не зная, сколько вкладышей отдать. Вздохнул. Порвал все. Накрошил их в кострище и кивнул Аюне. Она чиркнула спичкой.
Вспыхнул разноцветный холодный огонь. Спросонья он не сразу понял, какое подношение ему положили, лениво облизывал его синими языками, принюхивался. Потом оживился, радостно вскинулся и начал с жадностью пожирать всё, что для него приготовили ребята. Стало жарко.
Они стояли у костра. Смотрели на то, как вместе с дымом в небо уходит душа Рики. Её ждало долгое путешествие. Она пройдёт Долину теней и гроз. Услышит окрики древних чабанов, пасущих лёгкие стада белоснежных овец, услышит посвист бегущих сусликов, напевы жаворонков, стрёкот дикой саранчи – непрерывный гомон степи. Пробежит через порожистые реки, поднимется на усыпанные камнем холмы. Прыгнет над обрывом ночи. Рику подхватит ветер, проведёт по морщинам туч, как по извилистой сумеречной тропе, и выведет к её дому в Стране покоя. Рика поселится в своём Чёртовом поле, будет ждать, когда другая гроза заберёт её назад, на Землю, где она появится в новом воплощении.
Лишь шаманы способны нарушить этот порядок. Умерев, они могут превратиться в птицу с оленьими рогами. Пролететь через Долину теней и гроз, вспороть пелену ветра, уйти в бесконечную даль – странствовать из галактики в галактику и никогда не возвращаться к земной жизни.
Аюна думала об этом и грустила. Знала, что после смерти захочет вернуться на Землю, чтобы вновь увидеться с друзьями – в новой жизни, в новых воплощениях. Но однажды она, как и все шаманы, уйдет странствовать в пустоте своего холодного одиночества. Навсегда останется одна.
