Без мозгов - Оксана Иванова-Неверова
– Ё-моё, Сева! – рявкнула Людмила Михайловна. – Чуть банку не разбила из-за тебя, дурака!
На столике завибрировал телефон. Людмила Михайловна сунула мне банку и, махнула рукой на дверь:
– Ты понял меня?! ВЕРНУТЬ! Пока есть время.
Глава 16. Вот тебе, бабушка, и юрьев день
Вернуть банку сразу у меня, конечно, не получилось. Мама уже и так смотрела на меня с подозрением, и мою попытку сбегать к Юрику на ночь глядя немедленно пресекла. Всё усугублялось тем, что Рина бахнула в родительский чат просьбу немного поконтролить детей в плане домашек, а то мы что-то рано почувствовали весну.
Кроме того, к родителям пришли гости. Они сидели на кухне, откуда просматривалась входная дверь. Так что выскользнуть незамеченным я не мог. С другой стороны, сегодня ко мне уже точно никто не будет приставать с расспросами. Мама должна быть спокойна. К соседке я сходил, вернулся с натужной улыбкой, которая должна была сойти за облегчение: я всё уладил, честь семьи восстановлена.
Я так устал за сегодняшний день, что ни о каких уроках и речи быть не могло. Тем более, что в школу я завтра не собирался. Там помешавшаяся Рина, прыгающие из окон шестиклассники, с которыми будут разбираться, Дёмина, жаждущая разговора с родителями Рубановой… Не-не-не. Передо мной стояли куда более насущные задачи.
Надо было выяснить, в какую подвальную дыру отполз контуженный Конь, какого цвета у Рубановой теперь глаза, что происходит с Людмилой Михайловной и, главное, проверить Юрика. Без банки он был всего один день, но за этот день столько всего произошло, что мне казалось, я не видел Юрика вечность.
Одним словом, утром я, как обычно, вышел в школу. А пришёл к дому Юрика. Тут можно бы написать сочинение по теме «в гостях у товарища». Самое короткое сочинение: «товарища не было дома».
В раздумьях я дворами поплёлся обратно, решая, куда теперь: к соседке или в подвал. Переться в логово Коня с банкой мозгов было рискованно, хотя я и завернул её в своё детское байковое одеяло, чтобы отделить от фонарика и небольшой монтировки. По поводу Юрика я не очень расстроился. Зная его маму, можно предположить, что Огурцовы уехали на дачу – свежий воздух полезен при любых ветрянках. Надо полагать, что у Огурца всё в порядке, и только я, как сумчатый барсук, таскаюсь с мозгами наперевес.
Тут пришла эсэмэска от Дёминой: «Я забыла вчера, Рубанова просила, чтобы ты её навестил. Думала, в школе скажу, но у тебя, видимо, дела поважнее».
– Чотамкак? – быстро набрал я в ответ.
– Сняли ручки со всех окон, чтобы мы их сами не открывали, – доложила Маринка. – Михи нет. Тебя нет. Не забудь про Рубанову. Она просила _настоятельно_.
Ну вот всё и решилось. Рубанова была последней в моём списке дел, но Маринкина информация передвинула Лидочку в разряд ближайших задач. Я как раз успеваю на время утренних посещений.
В фойе больницы я достал из кармана припасённые шапочки для душа, натянул их на кроссовки и, как резвая лошадка, потрусил искать неврологическое отделение. Я мог бы спросить у вахтёрши, но не хотел привлекать внимание, всё-таки я прогуливал школу.
Где-то справа должна быть лестница. Я решил, что просто буду подниматься и читать названия отделений. Я почти свернул за угол, когда увидел маму Юрика. Выглядела она неважно: щёки запали, под глазами круги, как у панды. Рядом с ней шёл доктор – высокий и седой – и что-то ей говорил. Она кивала.
Я вжался в стену, но им обоим было не до меня.
– Я понимаю, да, – сказала мама Юрика, проходя мимо. – Я привезу.
Я не знал, что она должна была привезти. Но предполагал, кому. Кроме Юрика у мамы Юрика не было близких. Я немедленно метнулся в ту сторону, откуда они пришли. Поворот, ещё поворот, двойные белые двери. Реанимация.
Конечно, я проскользнул внутрь. Конечно, меня выдворили обратно. Да, Огурцов поступил сегодня ночью. Нет, нельзя. Только родственникам по разрешению лечащего врача. А я не родственник. И нечего болтаться здесь и отрывать людей от работы.
Пробраться в реанимацию незамеченным и успеть найти Юрика до того, как меня снова выгонят… Нечего и думать. С поста медсестры просматривался весь коридор. Если я прорвусь в отделение нахрапом, поднимется страшный шум. Попросить нянечку унести передачу? Вот, отдайте, пожалуйста, Юре Огурцову мозги, я у него брал?..
Я ещё раз сунулся за двойные белые двери, но злая докторица прямо-таки раздувая ноздри побежала мне навстречу. Я понял, что потеряю все шансы проникнуть внутрь, если спровоцирую скандал.
И я решил ждать. В конце концов это реанимация, где больным постоянно нужна помощь. Кто-то нажмёт кнопку вызова, кого-то привезут на скорой, так или иначе персоналу станет не до меня. Я сел на корточки в углу и стал прислушиваться в ожидании подходящего момента. Я ждал и ждал. Ноги затекли, голова разболелась от напряжения. Я начал бояться, что кто-нибудь выйдет, заметит меня и погонит прочь.
– Кхм-м… Молодой человек?
Ну вот, свершилось. Сейчас меня вышвырнут. Я так распереживался за Юрика и невезучего себя, что не заметил, как ко мне подошёл доктор. Тот самый, который провожал маму Юрика, высокий и седой. На ногах у него были разношенные кроссовки и, остановившись, он легко качнулся с носка на пятку, прерывая стремительный ход:
– Молодой человек?
Во рту у меня пересохло. Я с трудом распрямил затёкшие ноги.
– Дядя, – выдавил я первое, что пришло в голову, – пустите меня. Пожалуйста.
Он не удивился. И не рассердился. Он просто сказал:
– Нельзя.
– Но это… Вопрос жизни и смерти!
– Вот именно, – мягко подтвердил он.
Я замер, обхватив себя за плечи. Кажется, у меня затрясся подбородок. Я вдруг понял, что это действительно вопрос жизни и смерти, без шуток.
– Мы же… – Я смотрел на доктора, как на капитана тонущего корабля, выбирающего пассажиров в последнюю шлюпку.
– Мы… не помирились, – прошептал я побелевшими губами.
Доктор сунул руки в карманы халата. Он мне сочувствовал. Искренне сочувствовал, я видел это в его глазах. Но он не собирался меня впускать.
И я расплакался. То ли от напряжения, то ли от безысходности. Одна часть меня плакала от жалости к Юрику и к себе, а другая одновременно думала: «Плачь, плачь сильнее, тогда пропустят, по-другому не прорваться…» Я не шмыгал носом, не перекашивался ртом, не всхлипывал… Я бесшумно рыдал крокодильими слезами.
И доктор сломался.
– Только недолго, – бросил он и провёл меня сначала в комнату
