Морской охотник - Николай Корнеевич Чуковский
А Марья Васильевна, взяв Лиду и Петю, с утра отправилась к Мане, в дом капитан-лейтенанта. И случилось это оттого, что Лида не выдержала и всё рассказала матери.
— Я всё-таки удивляюсь тебе, Лида, — сказала Марья Васильевна. — Ты тоже заразилась этой любовью к тайнам. Ну как можно было не сказать мне сразу, что тут живёт девочка — совсем одна! Где это видано, чтобы девочка жила одна, да ещё в такое страшное время, да ещё круглая сирота, хотя она, бедная, об этом и не знает. Если бы ты сразу мне всё рассказала, я давно бы к ней пошла.
В домике капитан-лейтенанта она прежде всего завладела кухней, стала готовить обед. Потом принялась мыть полы, с грохотом передвигая столы и стулья.
Она мыла пол на веранде, когда в сад вошёл Макар Макарыч. Лида сидела на крыльце и штопала чулок. Петя с рогаткой бегал по саду.
Макар Макарыч был хмур и расстроен до крайности. Лейтенант Корольков дал ему очень тяжёлое поручение: он должен был сказать Мане всю правду о гибели её отца.
Лиду он сразу узнал и поздоровался с ней.
— А это моя мама, — сказала Лида.
Он спросил Марью Васильевну, где Маня.
— Маня в комнате.
Но у него не хватило смелости сразу идти к Мане, и он всё медлил на веранде. Он рассказал Марье Васильевне, какое поручение дал ему Корольков.
— А нельзя ей потом сказать? Не сегодня? — спросила Марья Васильевна.
Она выпрямилась с тряпкой в руке и откинула рукавом волосы, упавшие на лицо.
— В том-то и беда, что нельзя, — сказал Макар Макарыч.
— Почему?
— Потому, что немцы бегут, и нам здесь нечего больше делать. Сегодня вечером наш катер уходит далеко на запад. А без нас здесь Маню оставить невозможно. Лейтенант Корольков хочет, чтобы она сегодня же уехала в Баку, к своей тёте.
— Она мне говорила, что никогда не видела этой тёти, — сказала Лида.
— Да, ещё неизвестно, как тётя её встретит, — проговорил Макар Макарыч угрюмо. — Тёти разные бывают… Вот если бы у меня был свой дом, жена, дети… Но я старый краб, жёсткий, как ржавое железо, и нет у меня никого…
Он пересилил себя и пошёл в комнаты. Когда дверь за ним закрылась, Марья Васильевна несколько раз в волнении прошлась по веранде. Потом она снова стала мыть пол, но поминутно останавливалась и прислушивалась к тому, что происходит за дверью. Она слышала голоса Макара Макарыча и Мани. Голос Мани был спокойный и даже весёлый.
«Нет, он, видно, ещё ей не сказал, — думала Марья Васильевна. — Когда же он ей скажет?»
Она ждала долго, очень долго.
И вот наконец дверь открылась, и Макар Макарыч вышел на веранду.
— Ну? — спросила Марья Васильевна.
— Не могу! — проговорил Макар Макарыч. — Пойду доложу лейтенанту, что не могу.
— Не сказали?
— Сорок раз собирался сказать — и не сказал. Смелости не хватает.
— А она сама… не догадывается?
— Не знаю, — ответил Макар Макарыч, подумав. — Иной раз она так грустно взглянет, будто ей всё известно. А потом опять весела. Не знаю…
Помолчав, он внезапно спросил Лиду:
— Она сегодня папиросы набивала?
— Набивала, — сказала Лида.
— Ну, значит, всё ещё ждёт.
Он пошёл к калитке. Пройдя несколько шагов, остановился и проговорил:
— И всё-таки ей придётся ехать к тёте.
— Ни к какой тёте она не поедет! — сказала Марья Васильевна.
— Не поедет? — удивился Макар Макарыч. — Но не может же она жить одна в этом городе, в пустом доме!
— Она не будет жить одна в этом городе и не будет жить в пустом доме, — сказала Марья Васильевна.
— Где же она будет жить? — спросил Макар Макарыч.
— У меня.
— У вас?
— Конечно. Это решено уже давным-давно… Правда, Лида?
Лида с удивлением посмотрела на мать. Она в первый раз слышала о желании Марьи Васильевны взять Маню к себе.
— Ах да, я, кажется, забыла тебе об этом сказать, — продолжала Марья Васильевна. — Но я знаю, ты будешь очень рада. И муж мой, когда вернётся с фронта, тоже будет рад…
— Вы очень хорошая женщина, — сказал вдруг Макар Макарыч. — И я доложу об этом лейтенанту.
Он ушёл, Марья Васильевна убежала на кухню, и Лида осталась одна. Её мучила тоска. Этот день, такой счастливый для всего города, был для неё днём горя. Она уже знала, что Катя не вернулась с берега, захваченного немцами.
Лида сидела на крылечке в тени виноградных листьев, спиной к веранде, и штопала чулок. Ей никого не хотелось видеть, ни с кем не хотелось говорить. Но отсюда, с крылечка, она нечаянно расслышала, как Маня разговаривает со своим плюшевым мишкой.
Маня вышла на веранду и не заметила Лиды.
— Все глядят на меня так грустно, Миша, и разговаривают со мной так ласково, словно я больная, — сказала она мишке, по-прежнему сидевшему в соломенном кресле. — А Макар Макарыч даже насмешил меня: начнёт говорить, взглянет, замолчит и вздохнёт. Начинал что-то про Баку да про тётю… Как будто мне не всё равно, ехать к тёте или не ехать, если… Ты сам знаешь, если что, Миша… Он думал, я не знаю, что он хочет сказать… Да я всё сразу по глазам его отгадала. Они больше не ждут моего папу и боятся мне сказать. Они думают, я тоже поверю и перестану ждать. А я… Ты помнишь, Миша, ту девочку, Катю? Она сказала мне: «Жди, твой папа вернётся». Хотела бы я теперь повидать эту Катю! Мне кажется, Миша, что и теперь она всё-таки сказала бы: «Жди».
— Она сказала бы: «Жди», — проговорила Лида.
Тут только Маня заметила её.
— Ах, это ты здесь! — воскликнула она. — Ты ведь хорошо знаешь Катю?
Она вышла на крыльцо и села рядом с Лидой.
— Да, я хорошо её знаю, — сказала Лида. — Правда, она удивительная девочка?
— Да, удивительная.
— Я очень хочу с ней подружиться, — сказала Маня. — Мы будем дружить втроём — ты, я и Катя. Макар Макарыч говорил, что Катя вместе с ним была на том берегу и они вдвоём искали там моего папу. Правда это?
— Он ничего больше тебе про Катю не говорил? — спросила Лида.
— Больше ничего. А ты ещё что-нибудь знаешь?
В эту минуту на кухне раздался голос Марьи Васильевны:
— Маня!
— Иди, иди, моя мама зовёт тебя обедать, — сказала Лида поспешно.
— Ты что-то знаешь про Катю, —
