Прошлое смотрит на меня мёртвыми глазами - Ирина Ивановна Каписова
– Эй? Ты спишь?
Никакой реакции не последовало.
– Спишь, – заключила я и уже собиралась уходить, но взгляд зацепился за перевернутую корзинку. Из нее некрасиво торчало платье, а мяса внутри уже не было. Я нахмурилась. – Мог бы поблагодарить хотя бы.
Все так же, аккуратным едва слышным шагом, двигаюсь к уродцу, освещая путь перед собой. Он не вел себя агрессивно, но делать резкие необдуманные движения я все ещё боюсь.
Шаг, ещё шаг, тёплый свет осветил провал.
В нем пусто.
Цепи порваны.
Почувствовала, как сердце останавилось ненадолго, а после начинает стучать с такой силой, что у меня потемнело в глазах и подкосились ноги.
В панике я побежала к двери, по пути срывая с шеи ключ, но лишь только ладонь коснулась двери, она открылась.
Мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание. Единственное слово, которое держало меня на ногах – мама.
Я схватилась за голову. Мама! Там же мама! Боже, лишь бы он не добрался до неё!
И я бежала, бежала сломя голову, не помня себя. Не видела куда бежать, только лишь помнила, трогала стены, чтобы не заблудиться и бежала, бежала, бежала…
– Мама! – закричала, что есть мочи.
Мама испуганно вскочила с кресла, посмотрела на меня, потрепанную в сорочке, с безумными глазами. Я почти уже плакала.
– Что случилось, малыш? Что такое? Ты вся дрожишь.
– Мама, давай уйдем. Одевайся скорее. Нам нужно уйти, мама, пожалуйста, давай…
– Тише, тише, малыш, – обняла.
– Нет, мам, не время, – оттолкнула её. – Я в порядке.
Она не поверила мне, потому что я дрожала, а глаза мокрые, слезы льют по щекам.
– Он сбежал.
Она замерла. Лицо вмиг стало белым, и я подумала тогда, что встань мама у белой стены, я бы её не заметила. В трудных ситуациях мне в голову приходили необычайно глупые мысли.
– Он где-то в доме. Ходит. Он… Мама, пойдём одеваться скорее. Пожалуйста. Прямо сейчас.
– Не может быть, – прошептала. – Он же сидел на цепи.
– Он давно её разорвал,– шептала в ответ. – Он ждал подходящего момента и сегодня я…
– Забыла закрыть дверь, – заканчивает она за меня и глаза у неё расширяются. Она сорвалась с места и побежала, увлекая меня за собой. Но я почему-то остановилась, её рука выскользнула с моего плеча, а она бежала дальше. Я глупо смотрела ей вслед, наблюдала, как она сворачивает за угол. Слушала, как громко топает по лестнице наверх, поднимается, а потом оглушительно кричит.
Я дернулась и помчалась к ней. Если там был уродец, то я еще точно не знала, что собиралась делать, потому что я вряд ли бы смогла его одолеть. Но я снова бегу, снова ни о чем не думая.
Быстро оказалась рядом с ней, она опиралась на стенку и дрожала. Я посветила фонарем вперед и закричала.
На полу перед нами лежал растерзанный котёнок. Не съеденный целиком, лишь слегка потрепанный. Зажала рот рукой, чтобы не крикнуть еще раз. Взяла маму под руку и увела в комнату. Потом быстро, как только позволяют дрожащие ноги, закрылась в своей.
Мне страшно.
Мысленно я возвратилась в детство, когда каждый шорох казался мне чьим-то шагом.
«Скрип-скрип», – скрипят половицы в коридоре. Я положила голову на холодный пол, покрытый пылью, и пыталась увидеть что-нибудь через маленькую щелку между дверью и полом. Поставила фонарь рядом, чтобы видеть. Прекратила дышать.
Он там. Стоял за дверью, ждал, пока я выйду.
Детская игра. Я в домике, меня не достать. Но лишь только я выйду… Мы часто играли в эту игру с мамой в детстве.
«Скряб-скряб», – заскребли когти по деревянной двери. Выходи.
В соседней комнате громко заплакала мама.
Я вздрогнула и медленно поднялась. Решила, что не нужно делать резких движений. Мама не подумала также.
Я оцепенела. Всё происходящее воспринималось будто бы через мёд. Липкое и медленное. Хотелось вымыть руки. Но всё, что я могла, это неподвижно стоять у закрытой двери и слушать. Внимательно всё слушать, даже если этого не хочу. Как в том далеком детстве, когда подушка не спасала от ссор отца и мамы.
Послышались шаги. Грузные медленные шаги по скрипучему полу. В соседней комнате мама металась из угла в угол, быстро собирая вещи. Я была готова поклясться, что собирает она их маленький чемодан, а попутно обматывает шею красным шарфом.
Мама мечется и рыдает, в то время как грузные громкие шаги не прекращаются. И я поняла, что он идет в её комнату. Неспешно крадется, правильно полагая, что она его не слышит.
А я слышала всё.
Осознание того, что мне нужно что-нибудь предпринять пришло слишком поздно. А потому я не успела прокричать маме, чтобы она ни в коем случае не выходила наружу. Мне не удалось донести ей, что скоро придет помощь.
Она собрала свой маленький чемоданчик, быстро и нелепо обвязала шарф и выскочила из комнаты. А прямо за дверью её ждал он, тихо и покорно, как старый верный пёс.
Я вылетела из своей сразу же после неё, но не успела.
Раздался душераздирающий визг. Этот визг будет будить меня посреди ночи в кошмарах. Я буду слышать его во всех скрипучих дверях. Он будет напоминать мне о том, что во всем виновата я.
Грузная огромная фигура закрывала весь коридор, не позволяла теплому свету из гостиной просочиться ко мне. Я вновь оцепенела.
Я осветила его тощую уродливую спину и поняла – мама никогда его не кормила. Сознание вопило, оно просило помощи, но никто не мог помочь, а потому оно отвлекалось на глупые мысли.
Торчащие ребра, обтянутые тонкой серой кожей, – я помню эту картину до мельчайших подробностей и до сих пор, – взмах когтистой лапы и короткий вскрик. Мама падает.
Я, непомня себя, роняю лампу на пол и кидаюсь на него. Колочу руками по спине в истерике. Единственная моя мысль в моем затуманненом мозгу – пусть он убьёт меня, пусть меня, а не маму! Но я не знала, что уже поздно.
Он хотел продолжить, но я его отвлекла. Уродец резко развернулся и отшвырнул меня. Прежде, чем нанести удар, он остановился и посмотрел в моё лицо. Я посмотрела в ответ, и, клянусь, в его маленьких глазах-бусинках стояли слёзы.
Резкое быстрое движение, острая боль в бедре, и темнота.
Всю оставшуюся ночь я провела в ней, в кромешной темноте, тягучей, обволакивающей и глухой, но в то же время пустой. Там не было ничего, ни мыслей, ни чувств, ни эмоций, ни времени. Сейчас сомневаюсь, была ли
