Жаклин Келли - Удивительный мир Кэлпурнии Тейт
– Зачем их вязать? Можно же заказать чудесные перчатки по каталогу «Сирса», – я в отчаянии побежала обратно к прилавку и начала судорожно листать страницы. – Посмотри какие, сейчас найду. Кому нужны мои перчатки, когда у мистера Сирса можно купить такую красоту?
Я со всего маху ткнула в страницу.
– Вот смотри: «Любой размер на заказ, разнообразие приятных цветов и различных стилей». И вот тут: «К полному удовлетворению заказчика». Прямо так и написано, вот тут.
Мама поджала губы, что не обещало ничего хорошего.
– Не в этом суть.
– А в чем? – от злости я забыла свое собственное мудрое правило – не нахальничать.
Заметив, что продавец внимательно прислушивается к нашему обмену мнениями, мама наградила его уничтожающим взглядом, крепко взяла меня за руку и потащила к двери. Не могу сказать, что она вытолкала меня взашей, но дело к тому явно шло. Нагруженная покупками Агги бросилась за нами, на губах – ядовитая усмешка.
– Суть в том, что каждой юной леди положено знать, как вести хозяйство и заниматься рукоделием. Все, прекратили болтовню. Агата, прошу прощения за грубость моей дочери.
Она вернулась в магазин и через минуту вышла с набором спиц. По дороге домой я тащилась позади и делала вид, что с ними не знакома. Все во мне кипело, и жертвами моей ярости стали невинные комки грязи, которые я нещадно пинала. Мама и Агги продолжали беседовать о шитье и всяком таком, делая вид, что не замечают моего дурного настроения.
Я надеялась, что продолжения не последует, но, стоило нам добраться до дома, мама приказала мне идти в гостиную. Эх, не успела удрать.
– Сядь, – скомандовала она.
Я села.
Она протянула мне спицы, образец и клубок темно-синей шерсти.
– Набирай.
Я набрала первый ряд и принялась вязать.
Агги стояла на коленках на персидском ковре над выкройками блузок и юбок. Они с мамой наперебой обсуждали разные фасоны и на меня внимания не обращали. Ну и отлично. Я сражалась с образцом и билась с клубком шерсти. Я пыхтела и бормотала что-то себе под нос. Роняла спицы. Чуть не лопнула от злости. Но тихо. Больше всего на свете мне хотелось бросить это вязаное уродство на пол и с воплем убежать на реку.
Когда Виола позвала ужинать, я уже почти довязала одну малюсенькую перчаточку и с гордостью предъявила ее маме. Она поглядела на меня в ужасе. Агги зашлась от хохота – она издавала странные звуки, похожие на злобные крики чаек. Что такого с моей перчаткой? Посчитала пальцы – один, два, три, четыре, пять. И шесть.
После подобной незадачи меня стоило бы никогда больше не подпускать к перчаткам – но от мамы такого не дождешься. Мама просто понизила меня до варежек, а варежки – это всего лишь носки для рук. Уверяю вас, вязать перчатки – дело непростое, не всякому с руки (ха-ха!). Но варежки – проще не придумаешь.
А что до Агги – дружбы не получилось, и книг мы вместе не читали («Мне что, делать больше нечего?»). И волосы перед сном никто друг другу не расчесывал («Убери руки – ты только что трогала своего тритона!»). Сестры, которой у меня не было, из нее не вышло. Ну и ладно.
Глава 12
Бандитская сага
Ф. Кювье замечает, что все легко приручаемые животные смотрят на человека как на члена их собственного общества и тем самым следуют своему инстинкту стадности.
В один прекрасный день играю я на пианино, вдруг в гостиную врывается Тревис. Обычно его на музыку не затащишь. Моя аудитория состоит по большей части из мамы – и то в роли надсмотрщика, а не любителя музыки. (Должна сказать, когда моя учительница мисс Браун играет Шопена, особенно его ноктюрны, мечтательные и задумчивые, мама от души наслаждается музыкой.) Удивительно, что она еще не возненавидела Шопена навсегда, ведь я-то частенько фальшивлю, а мой стиль игры мисс Браун называет «механическим». Будешь тут механической, когда деревянная линейка норовит ударить тебя по пальцам, стоит лишь чуточку ошибиться.
Я зорко поглядывала на часы на каминной доске – ни секундочки больше положенных тридцати минут играть не буду. Тревис елозил, вертелся, но не переставал улыбаться, слушая, как я домучиваю «Танец Феи Драже» Чайковского. Не думаю, что моя игра доставляет такое удовольствие; дело в чем-то другом. Он вежливо похлопал вместе с мамой, а потом замахал руками – мол, давай за мной, через кухню быстрее. Он помчался к амбару, крича на ходу:
– Скорее, скорее, ты сейчас увидишь…
– Что увижу? – я неслась вслед за ним.
– Давай, давай. У меня новый зверь.
Я уже знала, что звери Тревиса до добра не доводят, но его восторг и радость оказались слишком заразительными.
– Кто это?
– Увидишь. Я его в клетку Носика посадил.
– Лучше скажи заранее. Чтобы я хоть чуть-чуть подготовилась.
Но он не ответил. Мы вошли в амбар. В спрятанной в темном углу клетке сидел крошка-енот. Размером с маленького котенка, с острым носиком, пушистым полосатым хвостиком, с черными кругами на мордочке, он был больше всего похож на шаловливого ребенка, вырядившегося на Хэллоуин в костюм разбойника.
– Миленькая, правда? Я назову ее Бандиткой.
Бандитка недовольно зашипела и уставилась на нас. Черные сверкающие глазки – размером и цветом в точности как мамины гагатовые бусы, которые она надевает только по особым случаям.
– И правда миленькая, – со вздохом сказала я. – Но ты же не можешь держать енота в клетке. Отец жутко разозлится. Он же их стреляет. Они разоряют птичники, они копаются в огородах, они едят пеканы прямо с дерева.
– Ты только посмотри, – он бросил в клетку листик салата. Бандитка тут же схватила зелень передними лапками, прополоскала в мисочке с водой и съела – совсем по-человечески. Действительно, енот-полоскун. Procyon lotor, если быть точным.
– Если папа не застрелит, Виола постарается. Ты знаешь, как она дрожит над своим огородом.
Брат проворковал Бандитке что-то нежное и скормил ей следующий листик салата.
– И когда вырастают, становятся совсем дикими. Енота не приручишь. Ты же это знаешь?
– Я ее в зарослях нашел. Она была совсем одна и плакала.
– Около дома Лулы? Ее отец жаловался, что у них пропадают цыплята.
Тревис ничего не ответил.
– А ты ее маму поискал? – сердито спросила я.
– Что? Ну… ну… да.
– Тревис!
– Она была голодная! И такая одинокая! Что я мог поделать! Ты бы ее там тоже не оставила. Ты только посмотри на нее, Кэлли. Она такая милашка.
Бандитка жевала салат, сжимая листик маленькими ловкими ручками, а живые черные глазки то и дело поглядывали на нас. Да, очаровашка, ничего не скажешь. По крайней мере, пока не вырастет.
– Никто же ничего не узнает.
– Ты серьезно думаешь, что никто не узнает? – скептически спросила я.
– Конечно. Это будет наш секрет.
Вечером за ужином папа обратился к Тревису:
– Мне Альберто доложил, молодой человек, что ты держишь енота в амбаре. Это правда?
Тревис тяжело вздохнул. Он не успел подготовиться, его взяли тепленьким. Неудивительно, что Альберто все доложил папе – папа ему деньги платит.
– Ты же знаешь этих енотов. Сущие разбойники.
– Да, папа, – Тревис покорно склонил голову. – Я прошу прощения.
И тут же голову поднял – сообразил наконец:
– Бедняжка осталась сиротой и умирала с голоду, когда я ее нашел. Я никак не мог ее оставить. Клянусь, я буду за ней хорошо ухаживать. Не дам ей даже приблизиться к курятнику. Клянусь!
Отец посмотрел на маму, она глубоко вздохнула, но ничего не сказала. Сколько можно обсуждать одну и ту же тему, год за годом.
– Хорошо, – неохотно согласился отец. – Но если что случится, я эту тварюгу собственноручно пристрелю и собакам скормлю. Понятно?
– Да, сэр! – Тревис улыбался до ушей, и даже отец нехотя улыбнулся в ответ: устоять против улыбки сына не было никакой возможности.
Так началась сага Бандитки. Неприятностей с ней было больше, чем с Носиком и Сойкой вместе взятыми. Безграничное любопытство и шаловливые маленькие лапки. Скорее ручки, чем лапки. Она ими открывала всё на свете. Тревис приспособил ей маленький собачий ошейник – она с ним разделалась в пять минут. Он сделал упряжку из кожаных полосок – она из нее выбралась за десять минут. Тогда он решил, что застежка должна быть на спине – туда она точно не доберется. Ну, не сразу. Он пытался водить ее на прогулку на поводке, от чего она так злилась, что подпрыгивала и рвала поводок, как пойманная на крючок рыбка, пока не выбивалась из сил. Он пытался ее соблазнить кусочками сыра. Оказалось, что есть Бандитка может всё – решительно всё, даже весьма отдаленно съедобное. Картофельные очистки, остатки от обеда, мусор, тухлые рыбьи головы – все уничтожалось в мгновение ока. Она тщательно мыла свою добычу, и такое деликатное отношение к той гадости, которую она засовывала в рот, не переставало нас изумлять.
– От того они и называются всеядными, – объяснила я. – Такие животные посередине между травоядными, которые едят только растительную пищу, и плотоядными, которые едят только мясо. Дедушка сказал, что это механизм, направленный на выживание, он позволяет таким зверям приспосабливаться к любой среде. Койоты такие же. Они могут жить практически везде.
