Витаутас Петкявичюс - Приключения Желудя
В самую полночь послышалось хлопанье крыльев, а затем воинственный голос Воробья:
Чиру-чирИ ча-ча-ча,Где ты,Жёлудь,Отвечай!Я летаюНочь и день,Не найду тебяНигде.Чик-чирикИ чи-чи-чи,Где ж ты, Жёлудь,Не молчи!
Тут же снизу откликнулась Чечевица. Изменница искусно подражала голосу Жёлудя:
Выручай нас,Воробей!Опускайся,Не робей!
— Воробей, это западня! Воробышек, беда! Милый, нас предали! — чуть не плача, кричали на скале друзья, но крылатый друг не понял их и стремглав нырнул вниз.
Не успел он приземлиться, как на него со всех сторон набросились мыши, уцепились за крылья, хвост, ноги. Храбрец не сдавался. Несколько мышей остались без глаз, две свалились замертво, у третьей была свёрнута шея, однако остальные одолели героя. Собрав последние силы, Воробей воскликнул:
Чик-чирикИ чиру-чиру,Я сражался молодчиной!Чик-чирикИ чи-чи-чи,Жёлудь, милый,Не взыщи!..
Плакал Горошек, плакала Фасолька, плакал Жёлудь. А враги радовались. Самое ужасное было то, что друзья всё видели, всё слышали и ничем не могли помочь товарищу. Их скорбное молчание было прервано отчаянным воплем внизу. Кричала Чечевица:
— Как вы смеете?! Я помогла вам поймать Воробья, я украла для вас оружие этих бунтовщиков!.. Я буду жаловаться Хорю!
— Для того и связываем тебя, чтоб не жаловалась, — смеялись мыши. — Если ты предала тех, на кого сама похожа, то что тебе стоит предать нас? — Они связали ей руки, ноги и бросили у костра.
— Где ваша совесть? — взывала Чечевица. — Где обещанные вами деньги?
— Не бойся, мы не оставим тебя в обиде, — усмехнулись мыши. — Съедим тебя последней.
Беглецы не жалели Чечевицу. Они знали, что такова судьба всех изменников: их не любят ни враги, ни свои. Друзьям даже стало чуточку легче, когда и эта предательница получила по заслугам.
На следующее утро стали думать, как бы спуститься к плоту. Горох и Фасолька вызвались свить верёвку из крепкой осоки.
— Не успеем, — сказал Жёлудь. — Смотрите, мыши уже подбираются к нам.
Соединёнными усилиями все трое раскачали несколько обломков скал и сбросили на головы мышей. Грызуны отступили с большими потерями, но с берега к острову подплывали всё новые и новые силы противника.
Жёлудь принялся тщательно обследовать скалу. И вдруг его сердце так и забилось от радости! На одной из плоских скал сохранилась горстка земли, а на ней рос… Одуванчик! Он был уже совсем белый и вот-вот собирался пустить свои семена на парашютиках в далёкое путешествие.
— Миленький, хорошенький, — обратился к нему Жёлудь, — дай нам хотя бы по одному парашюту.
— Пожалуйста, — ответил тот. — Только потом не забудьте засыпать семена землёй.
Друзья взобрались на самую отвесную скалу и приготовились к спуску. Первым прыгнул Жёлудь. Он связал вместе два парашюта и довольно точно опустился на плот. Фасолька приземлилась почти рядом с ним, и только Горошек оказался слишком лёгким: ветер отнёс его немного в сторону, в воду. Сын Дуба не растерялся — втащил друга на плот, поднял парус, и они отчалили.
Спустя полчаса на той же скале показались мыши. Увидев, что произошло, они тоже попытались спуститься на парашютах, но были слишком тяжелы, и несколько самых отчаянных солдат Хоря разбились о скалы.
Не зная, на ком бы выместить злобу, мыши стали избивать Чечевицу.
— Почему ты нас не предупредила? Почему не украла плот? Почему не вырвала Одуванчик?
Чечевица кричала, плакала, но ничего не могла сделать, так как была крепко связана. Наконец мыши схватили её за руки и за ноги, раскачали и бросили на острые скалы. Так не солоно хлебавши они и вернулись в Великое Я.
Беглецы видели, как бесславно погибла Чечевица, но не проронили ни слова. Им было жаль отважного Воробья.
МЕЧТЫ СКРЯГИ
Переправившись через озеро, друзья чуть ли не целый день потратили на то, чтобы изловить на зелёном лугу диких кузнечиков. Необъезженные кузнечики стрекотали, брыкались, кидались из стороны в сторону, однако Горох показал класс верховой езды: он взлетал вверх, переворачивался через голову, оказывался под брюхом у коня, но не отпускал поводья до тех пор, пока одного за другим не укротил норовистых скакунов.
Весь следующий день путники скакали от темна дотемна. Только к ночи кузнечики, почуяв воду, застрекотали и пустились во весь опор.
У прозрачного родника друзья напились, умылись и стали думать, где бы заночевать. Неподалёку стояла какая-то полуразрушенная хибарка. Взяв коней под уздцы, все трое пешком направились к ней.
Глянув на Жёлудя, Горох не выдержал и фыркнул. От долгой скачки на неосёдланном коне ноги приятеля так выгнулись, что Горох мог бы проскочить между ними без всякого труда. Жёлудь же заметил, что ноги его зеленощёкого друга выгнулись ещё больше и теперь между ними свободно может проехать воз сена. Посмеявшись вволю, друзья подошли к хибарке, возле которой плечом к плечу сидели на старой прогнувшейся скамье старик и старуха, оба худые и оборванные. Это были дорожный сторож Полынец и его жена Полынь.
— Здравствуйте, — поздоровались беглецы. — Что вы делаете тут в потёмках?
— Греемся, — ответил Полынец.
— Сегодня ночью такая яркая луна, что мы решили погреться, не растапливая печь, — объяснила Полынь.
Друзья молча привязали коней к дереву. Угрюмый вид стариков не сулил ничего хорошего. На них было жаль смотреть: оборванные, всклокоченные, в сшитой из множества самых разнообразных лоскутов одежде. Но, как видно, решительные лица друзей и хлысты у них в руках подействовали на хозяев сильнее, чем любезные просьбы: старики приняли гостей на ночлег.
Что-то бормоча, Полынец и Полынь постелили путникам, но, увидев, что гости миролюбиво бросили хлысты в угол, стали перешёптываться:
— Слушай, старуха, обойдутся они и без подушек, — сказал Полынец.
— И я так думаю, — отозвалась Полынь и сунула подушки в сундук. — И одеял жалко, ни разу не стелены.
— Сними и одеяла, и простыни, — распорядился Полынец. — А я спрячу матрацы. Ведь и они ни разу не были в деле.
Попрятав всё в чулан, они стали у кроватей.
— И кроватей тоже вроде бы жалко, — вздохнула Полынь.
— Да и пола жаль, он ведь деревянный, — согласился с ней Полынец.
Разобрав кровати, они затем разобрали пол и тяжело вздохнули:
— Как жалко, что земля не наша!
— Шут с ними, — выругался усталый Горох. — Ляжем на земле. Хорошо, что хоть крыша над головой есть.
— Тише, — одёрнула его Фасолька. — А то услышат — снимут и крышу, завернут в какое-нибудь тряпьё и упрячут в чулан.
А хозяева стояли перед дверью чулана и запирали её на шестнадцатый замок. Только на замки в этом доме не жалели ни времени, ни денег.
Друзья подстелили свои куртки Фасольке, а сами легли на голую землю. Не успели они и глаз сомкнуть, как старики выложили на стол краюху хлеба, горсточку соли, поставили кувшин воды и сели ужинать.
— Как бы не объесться на ночь глядя… — сказал Полынец, забрал половину краюхи, потом половину соли и спрятал всё на полку.
— Да и мне что-то не хочется. — Полынь разделила пополам оставшуюся долю и спрятала половину на полку.
Так они делили, делили, пока на столе ничего не осталось — ни хлеба, ни соли. Старики выпили воду и удовлетворённо вздохнули:
— Одно счастье, что за воду платить не надо.
Потом завернулись в свои лохмотья и сели сторожить спящих: как бы те чего-нибудь не взяли. А друзья уснули так крепко, что даже не почувствовали, когда солнце заблистало за подслеповатым окошком хибарки. Проснувшись, все трое побежали к колодцу умываться, а вернувшись, не нашли ни коней, ни сбруи.
— Отвечай, куда сбрую девал? — прижали они Полынца к стене.
— В чулан спрятал. Уж больно жалко мне стало такую красивую сбрую! Зачем ею понапрасну пользоваться, если можно и так обойтись? — оправдывался вороватый скряга, пойманный с поличным.
— А кони где?
— Тоже в чулане. Жалко мне этих бедняжек. Стоит ли их мучить, если можно пешком ходить? — оправдывалась Полынь.
Друзья заставили всё вернуть и пригрозили старикам:
— Чтобы это было в последний раз! Мы больше не будем церемониться с вами, скряги несусветные! Если б вы могли, то и солнце у людей украли бы!
— О, это моя заветная мечта! — обрадовался Полынец. — Я бы солнце под кадушку спрятал, чёрным платком замотал, а потом через щёлочку по одному лучику отпускал: кому сколько надо. У кого денег больше, тому и солнца побольше… А то ведь столько света, такая уйма тепла задаром пропадает! Изо дня в день во все стороны проливается.