В Хауф - Харчевня в Шпессарте
- Я верю твоим словам, Саид! Но ты рассказывал нам, что в состязании выиграл цепь, и что калиф подарил тебе кольцо. Не можешь ли ты показать нам их?
- Здесь, на сердце своем хранил я обе эти вещи, - сказал юноша, - и лишь вместе с жизнью согласился бы я расстаться со столь дорогими для меня дарами, ибо я считаю, что совершил славный и прекрасный поступок, спасши великого калифа от рук убийц. - С этими словами он вытащил цепочку и кольцо и передал и то и другое мужчинам.
- Клянусь бородою пророка, это оно, это мое кольцо! - воскликнул высокий красивый человек. - Великий визирь, обнимем его, ведь это наш избавитель. Саиду показалось, что он видит сон, когда эти двое обняли его, но он тут же упал на колени и сказал:
- Прости меня, повелитель правоверных, что я так говорил в твоем присутствии, - ведь ты не кто иной, как Гарун аль-Рашид, великий калиф багдадский!
- Да, это я, твой друг! - отвечал Гарун. - И отныне твоя печальная судьба изменится. Следуй за мной в Багдад, оставайся среди моих ближайших друзей и будь одним из моих верных советчиков, ибо ты действительно доказал в ту ночь, что Гарун тебе не безразличен, и не каждого из своих вернейших друзей решился бы я подвергнуть такому испытанию!
Саид поблагодарил калифа; он обещал ему навсегда остаться у него и только просил позволения съездить сначала к отцу, который, верно, в большой тревоге за него; и калиф нашел это вполне естественным и справедливым. Они быстро сели на коней и еще до захода солнца прибыли в Багдад. Калиф велел отвести Саиду в своем дворце длинный ряд великолепно убранных комнат и обещал ему кроме этого выстроить для него особый дом.
Как только разнеслась весть об этом событии, его прежние собратья по оружию, брат калифа и сын великого визиря, поспешили к нему; они обняли его как спасителя дорогого им человека и просили его стать их другом, но они остолбенели от удивления, когда он сказал им:
- Я давно уже ваш друг, - вынул цепь, полученную им на состязаниях, и напомнил им о разных случаях, бывших с ними. Они видели его прежде только темнокоричневым и с длинной бородой; и когда он рассказал, как и зачем он изменялся, когда он в подтверждение своих слов велел принести тупое оружие и, фехтуя с ними, доказал, что он Альмансор Храбрый, тогда они с ликованием еще раз обняли его и объявили, что счастливы иметь такого друга.
На следующий день, когда Саид с великим визирем сидели у Гаруна, вошел Мессур, главный евнух, и сказал:
- Повелитель правоверных, я хотел бы просить тебя об одной милости.
- Я хочу сперва выслушать тебя, - ответил Гарун.
- Снаружи дожидается дорогой мой кровный двоюродный брат Калум-Бек, знаменитый купец с базара, - сказал он, - у него странная тяжба с человеком из Бальсоры, сын которого служил у Калум-Бека, затем украл что-то и сбежал, никто не знает куда. Теперь отец требует у Калума сына, а у того его нет; поэтому ему хотелось бы, и он просит тебя об этой милости, не согласишься ли ты в силу своей великой просвещенности и мудрости рассудить с ним этого человека из Бальсоры.
- Хорошо, я рассужу их, - отвечал калиф, - пусть через полчаса твой двоюродный брат и его противник явятся в зал суда.
Когда Мессур, рассыпаясь в благодарностях, вышел, Гарун сказал:
- Это не кто иной, как твой отец, Саид, и так как я, к счастью, узнал все, как это было на самом деле, я буду судить, как Соломон. Ты, Саид, спрячешься за занавесом моего трона и останешься там, пока я не позову тебя, а ты, великий визирь, вели тотчас привести ко мне дурного и опрометчивого полицейского судью; мне надо его допросить.
Как он приказал, так они и сделали. Сердце Саида забилось сильнее, когда шатающейся походкой в зал суда вошел его побледневший и изнуренный тоскою отец и он увидал, с какой язвительной и самоуверенной усмешкой Калум-Бек нашептывал что-то своему двоюродному брату евнуху. Эта усмешка так его взбесила, что он чуть было не выскочил из-за занавеса и не набросился на него, так как самыми тяжкими своими страданиями и огорчениями он был обязан этому дурному человеку.
В зале было много народа, - все хотели слышать, как будет судить калиф. Великий визирь после того, как повелитель Багдада занял место на троне, приказал всем замолчать и спросил затем, кто ищет правосудия у его господина.
С наглой миной выступил Калум-Бек и начал так:
- Несколько дней тому назад я стоял перед дверью своего магазина на базаре, когда глашатай с мешком в руке и с этим вот человеком рядом с собой проследовал между рядами лавок и возгласил: "Мешок золота тому, кто может сообщить что-нибудь о Саиде из Бальсоры". Этот Саид был у меня слугою, и поэтому я крикнул: "Сюда, друг! Я заслужу твой мешок!" Этот человек, сейчас так враждебно ко мне настроенный, приветливо обратился ко мне и спросил меня, что я знаю. Я отвечал: "Вы, вероятно, Бенезар, его отец?" И когда он радостно подтвердил это, я рассказал ему, как я нашел молодого человека в пустыне, как спас его, выходил и привез в Багдад. На радостях он подарил мне мешок. Но послушайте, что говорил этот безумный человек. Когда я дальше стал ему рассказывать, что сын его служил у меня и совершил дурной поступок, то есть обокрал меня и убежал, он не захотел этому поверить; пристает вот уже несколько дней ко мне, требует обратно сына и деньги, но я ни того, ни другого не могу ему отдать, как деньги принадлежат мне за весть, которую ему сообщил, а его неудачника-мальчишку я никак не могу разыскать.
Потом заговорил Бенезар; он описал своего сына, рассказал, как он благороден и добродетелен, и утверждал, что никогда он не мог дойти до того, чтобы совершить кражу. И он просил калифа произвести строгое расследование.
- Я надеюсь, - сказал Гарун, - что ты исполнил свою обязанность и сообщил о краже, Калум-Бек?
- Ну, конечно, - воскликнул тот, улыбаясь, - я отвел его к полицейскому судье. - Привести ко мне полицейского судью! - приказал калиф.
Ко всеобщему удивлению, тот словно по мановению волшебного жезла, немедленно явился. Калиф спросил его, помнит ли он это дело, и тот подтвердил, что такой случай был.
- Ты допросил молодого человека, он признал свою вину? - спросил Гарун.
- Нет, он был до того упорен, что ни с кем иным, кроме вас, не хотел говорить, - отвечал судья.
- Но я не помню, чтобы я его видел, - сказал калиф.
- Да и зачем вам было видеть его? Тогда бы мне каждый день приходилось толпами приводить к вам этот сброд, желающий говорить с вами.
- Ты же знаешь, мое ухо открыто для всех, - отвечал Гарун, - но, вероятно, улики против него были так очевидны, что не понадобилось приводить молодого человека ко мне. У тебя, конечно, были свидетели, что деньги, украденные у тебя, были действительно твои, Калум?
- Свидетели? - переспросил тот, бледнея. - Нет, свидетелей у меня не было, и вы же знаете, повелитель правоверных, что все золотые похожи один на другой. Откуда же я мог добыть свидетелей того, что эта сотня взята из моей кассы?
- Как же ты узнал, что эта сумма принадлежит именно тебе? - спросил калиф.
- По мешку, в котором они находились, - отвечал купец.
- Мешок этот у тебя с собой? - продолжал допытываться калиф.
- Вот он! - сказал купец, вынул мешок и подал его великому визирю для передачи калифу.
Тогда визирь воскликнул с притворным удивлением:
- Клянусь бородою пророка, мне принадлежит этот мешок! А ты говоришь, он твой, собака? Я дал его, с сотней золотых, которые в нем были, одному храброму молодому человеку, который избавил меня от большой опасности.
- Подтвердишь ли это клятвой? - спросил калиф.
- Это так же верно, как то, что я попаду в рай, - отвечал визирь, - и моя дочь, сама сшила его.
- Ай-ай-ай! - воскликнул Гарун. - Так тебе, значит, дали ложное показание, судья? Почему же ты поверил, что мешок принадлежит этому купцу?
- Он клялся, - со страхом отвечал судья.
- Так ты дал ложную клятву? - напустился калиф на купца, который теперь бледный и дрожащий стоял перед ним.
- Аллах, Аллах! - закричал тот. - Я, конечно, ничего не хочу сказать против господина великого визиря, - он достоин всякого доверия, но ведь мешок все-таки мой, и негодный Саид украл его. Я дал бы тысячу туманов, только бы он был здесь в данную минуту!
- Куда же ты девал этого Саида? - спросил калиф. - Скажи, куда послать за ним, чтобы он дал мне свои показания?
- Я сослал его на пустынный остров, - отвечал судья.
- О Саид! Мой сын, мой сын! - воскликнул несчастный отец и заплакал.
- Так, значит, он сознался в преступлении? - спросил Гарун.
Судья побледнел; от смущения он не знал, куда глядеть и, наконец, проговорил:
- Если я не ошибаюсь, кажется сознался.
- Но наверное ты этого не знаешь? - продолжал калиф страшным голосом. Так мы спросим об этом его самого! Выходи, Саид, и ты пойди сюда, Калум-Бек, и прежде всего ты заплатишь тысячу золотых за то, что он тут.
Калуму и судье показалось, что они видят привидение; они упали на колени и закричали:
- Смилуйся, смилуйся!
