Георгий Березко - Знамя на холме (Командир дивизии)
— Изучаете, Александр Аркадьевич! — сказал комдив, глядя на разостланную перед Весниным карту.
Керосиновая лампа с абажуром, свисавшая с потолка, была низко опущена. В конусе света пестрели на глянцовитой бумаге зеленые, коричневые, голубоватые пятна лесов, болот, возвышенностей.
— Обстановка в общем ясна, — проговорил Веснин. — Все очень напоминает условия, в которых мы наступали под Барсуками…
Немолодое узкое лицо подполковника наполовину было скрыто тенью, падавшей от абажура, и Богданов хорошо видел только плоский выбритый подбородок да полу седые щеточки над тонкими губами.
— Пожалуй, — согласился полковник. — Скучать нам не придется…
Вошел Зуев, сопровождаемый Синицыным, в руках которого позвякивали кружки. Адъютант освободил от бумаг половину стола. Ожидая, когда подадут ужин, Богданов прошелся по комнате, с интересом рассматривая ее. Небольшая, оклеенная обоями, затененная в углах, она выглядела по-домашнему приветливо. У стены стоял комод, темный от старости. В простенке между занавешенными окошками висела литографированная картинка, изображавшая взволнованное море и корабль, несущийся под парусами. Ниже были прикреплены многочисленные тусклые фотографии; в центре их висел в березовой рамочке небольшой портрет молодой, гладко причесанной женщины с серьезным лицом. Полковник остановился перед ним. «Да ведь это мать нашего хозяина, — догадался он, заметив у женщины сходство с мальчиком. — Хорошее лицо», подумал Богданов с сожалением и тут же, как бы оправдываясь, мысленно проговорил: «Я этой деревни немцам не отдавал, я ее взял у немцев».
Ужин подходил к концу, когда на КП Богданова приехал командующий армией. Присев за стол, грузный пятидесятилетний человек протирал стекла очков, слушая полковника. На крупном лице с мясистым носом, большими губами, тяжелым подбородком мигали близорукие, как будто удивленные глаза. Надев очки, командарм поднял голову и обвел взглядом людей. Глаза за стеклами смотрели теперь внимательно и холодновато, не меняясь и не теплея от шутки.
— Еду из штаба фронта, по дороге решил заглянуть к тебе, погреться, — проговорил командарм, как бы пропустив мимо ушей донесение о ночном марше. — А ты и чаем не угостишь.
— Сейчас подадут горячий, товарищ генерал-лейтенант, — ответил полковник, подумав о том, что у командарма должны быть более основательные причины для ночного визита.
Генерал окинул взглядом стол, сдвинутые в сторону тарелки, большую, наполовину опустошенную сковородку с жареной колбасой, бутылку из-под коньяка, эмалированные кружки…
— Бедно живете, товарищи командиры! Скатерти даже нет — стол покрыть, — произнес он насмешливо.
— Сейчас добудем, — сказал Богданов.
— Для меня добудете, а сами как, же? Вы вот коньяк из кружек пьете… Это же не полагается… — Лицо генерала сложилось в лукавую улыбку, один глаз почти закрылся, но другой зорко наблюдал окружающее. — Это ж напиток, а не квас.
— Не обзавелись еще инвентарем, товарищ генерал-лейтенант, — оправдывался Богданов. Он тщетно пытался понять, ради чего именно командующий посетил его КП.
— Пора уже… — Полные щеки генерала дрогнули, как от сдерживаемого смеха. — Заехал я тут недавно к одному полковому комиссару… Стали укладываться на ночь — смотрю, мой хозяин, как был в валенках, в ремнях, повалился на лавку, вещевой мешок под голову сует. «Ты и дома так?» спрашиваю. «Нет, — отвечает, — дома я раздеваюсь…» — «Ну а здесь ты разве не дома?» говорю. И добро бы условия ему не позволяли. А то сидит во втором эшелоне…
Генерал напился чаю, но закусывать не стал и от коньяка отказался.
— Медики не велели… Убери, Богданов, с глаз бутылку, а то сердиться начну… Тебе же хуже будет. — И генерал хитровато сощурился. — Так вот, товарищи командиры, на дворе у нас февраль тысяча девятьсот сорок второго года… Воюем мы пока недолго, собственно начинаем воевать. Немцы еще в Вязьме, и, стало быть, устраиваться на войне надо нам не на один год… Основательно устраиваться надо, удобно… А вы, я вижу, как на вокзале себя чувствуете, на временном положении, так сказать… Вам жить здесь придется…
Со стола убрали посуду, и командующий потребовал карту. Богданов и Веснин встали рядом с генералом, по обе стороны, следя за движениями его пухлой руки по бумаге. Неторопливо, не повышая голоса, словно речь шла о вещах обыденных, житейских, командующий изложил условия задачи. Армия вела бой за освобождение города, расположенного северо-восточнее, и Богданову надлежало обойти противника с запада. Надо было перекрыть важную шоссейную магистраль, по которой непрерывно перебрасывались в город немецкие резервы. Действовать приходилось на местности, невыгодной для наступления, и командарм обратил на это особенное внимание полковника.
— Какие данные у твоей разведки? — спросил он.
— Разрешите, товарищ генерал-лейтенант? — сказал Столетов. Угловатое, безбровое, похожее на кулак лицо майора было очень озабочено.
— Говори.
— Мы располагаем пока лишь предварительными сведениями… Но известно, что весь участок к западу от немецких позиций непроходим. Там болото, не замерзающее под снегом.
— Вот видишь, не замочи валенок, Богданов, — сказал командарм. Он как бы слегка посмеивался над затруднительным положением, в котором оказался полковник.
— Зачем же?.. Мы там окапываться не собираем, — в тон генералу ответил Богданов. Он все еще не понимал цели приезда командарма, так как задача дивизии была известна уже из письменного приказа.
— Ну, а что думает твой начальник штаба?
— Разрешите доложить, товарищ генерал-лейтенант, — громко, отчетливо проговорил Веснин и, по привычке, взял со стола карандаш, словно собирался разметить на карте положение сторон. — Противник на участке дивизии занимает цепь возвышенностей, надежно прикрытых на флангах…
— Болота, — сказал командарм.
— Вот именно. Природные особенности района чрезвычайно сужают возможности маневра. Как в бою под Барсуками, характер местности навязывает нам фронтальную атаку. В данном случае главный удар должен быть нанесен правым флангом в направлении безыменной высоты Овладение ею во всяком случае необходимо, чтобы обеспечить стык с соседней дивизией. Затем, находясь на гребне этой возвышенности, мы проникаем внутрь всей оборонительной системы противника. Ключ к замку, который нам предстоит открыть, лежит на безыменной высоте.
Веснин питал пристрастие к щеголеватым оборотам речи, тем не менее Богданов выслушал весь доклад с удовольствием. План операции был намечен ими совместно и в устах начальника штаба прозвучал особенно убедительно. Самая форма речи подполковника нравилась двадцатидевятилетнему комдиву.
— Кто у тебя на правом фланге? — спросил генерал.
— Тринадцатый полк майора Белозуба… Это прекрасный командир, — ответил полковник.
— Слыхал… Только почему у него на марше артиллерия отстала?
«Он все запомнил!» — подумал полковник. Докладывая генералу о ночном переходе, Богданов не скрыл, разумеется, ничего, но командующий, казалось, просто не слушал его тогда.
— Сколько у Белозуба людей в строю? — спросил командарм.
И в обычной для него, грубоватой, как бы отеческой манере начал расспрашивать Богданова о дивизии Он интересовался всем, вплоть до того, имеются ли на складах интендантства сушеные овощи и налажен ли в подразделениях ремонт валенок.
— Отпусти своих командиров, полковник, пускай поспят перед боем, — неожиданно предложил командующий. Опершись руками о стол, он медленно, тяжело поднялся. — Завтра к вечерку вам надо быть на шоссе… И чтоб ни одна немецкая душа не проскочила… На замок его запереть. — Командующий смешливо покосился в сторону начальника штаба, собиравшего в эту минуту бумаги.
— Понятно, товарищ генерал-лейтенант, — улыбаясь, ответил полковник.
— Не выйдешь на шоссе — судить будем… Ты уж не обижайся.
— Обижаться не на что, — сказал Богданов.
— Значит, договорились… Ну, желаю успеха.
Командующий пожал руки Веснину и Столетову.
Когда за ними закрылась дверь, он снова сел к столу. Было около часу ночи. На кушетке в тени, отбрасываемой абажуром, спал, облокотившись на валик, адъютант генерала. Богданов слышал, как скребется и постукивает в занавешенное окно обледенелая ветка. Некоторое время командующий молчал, глядя на огонь лампы светлыми жесткими глазами.
— Тебе на месте, конечно, виднее, — заговорил он. — И план у тебя составлен по всем правилам… Я б его в академии подписал. Пятерку бы даже поставил… с минусом за отсутствие маневра.
— Дайте мне танки, — сказал Богданов.
— Что можно было, я дал. А танков у нас еще нехватка. Ты и сам знаешь… Да мало ли чего недостает нам на седьмом месяце войны! Я вот поругал тебя за то, что ужинаешь плохо. Думаешь, позабыл уже, что в боевой обстановке можно и на сухарях прожить? Нет, не позабыл, да не об этом речь… У хорошего солдата и окоп отрыт со вкусом, и на ночлег он устроится с удобствами, и картошку на угольках испечет так, что позавидуешь. Он умеет жить на войне — в этом вся суть. На марше он не сотрет ног, не обморозится; в бою по звуку определит калибр пулемета. С таким солдатом ничего не страшно…
